Не все трупы неподвижны, стр. 14

Делаю удручённо-понимающее лицо. Хотя я бы и сам не стал рваться в эту собачью конуру.

– Да и что с них взять-то, с этих Камбрэ, – продолжает жаловаться тётка Шарлотта. – Франсуа никогда не был приятным человеком, но когда у него отнялись ноги, то совершенно изменился. Бороду отрастил, повесил здоровенный крест на шею, с Библией не расстаётся.

– А разве раньше было не так?

– Какое там! Франсуа, наверное, после своего крещения порог церкви ни разу не переступил. Это был циничный и аморальный тип.

– Что же с ним случилось?

– Я не знаю. Франсуа ведь не местный. Он цвёл и зрел в Сете. Его родители там держали отель. Потом отель по наследству достался Франсуа, так как его старший брат Жискар родился с шумом прибоя в голове, стал моряком и не хотел привязываться к берегу. Да и вообще, Франсуа и Жискар давно не ладят.

– У мсье Франсуа есть брат? Так это он увёз в Австралию их общую бритву?

– Нет-нет. Жискар живёт не в Австралии, а в Сете. Недавно вышел на пенсию. Теперь катает по морю туристов на своём катамаране. Я всё это знаю от Луизы. Франсуа на ней женился, потому что ему понадобилась бесплатная прислуга в отеле. Я отговаривала Луизу от этого брака, но девочка уродилась не красавицей, решила не ждать принца на белом коне. Я увидела Франсуа в первый раз, когда Луиза выходила замуж, а во второй раз три месяца назад, когда они решили перебраться в Лурд. Четверть века только открытками обменивались и редкими письмами.

Я не все понимаю из рассказа тётки Шарлотты, но общий смысл улавливаю.

– А я слышал, что это вы, мадемуазель Дюпон, семью Камбрэ пригласили в Лурд.

– Ну, пригласила. А что мне оставалось делать? Годы-то уже не те. Совсем мне стало тяжело ходить. Слышу теперь хуже. Приходится носить слуховой аппарат. Вижу еле-еле даже в очках. Как быть? А тут этот дом выставили на продажу. Вот я и написала Луизе, что хорошо бы купить его и жить всем вместе. Даже не ожидала, что Франсуа так легко согласится продать свой отель в Сете.

– Значит, семью Камбрэ в Лурде никто не знает?

– Откуда? Они всю жизнь на море в Сете прожили. Не считая Луизы, конечно.

– А откуда Кассандра так хорошо знает немецкий язык?

Тётка Шарлотта удивлённо смотрит на меня сквозь толстые стёкла очков.

– А я и не знала, что Кассандра говорит по-немецки. Я немцев терпеть не могу!

Глава 7

По сравнению с нашим ужином в «Галльском петухе» даже поминки показались бы весёлой пирушкой. Еле дождавшись окончания застольной молитвы мсье Франсуа, я нехотя ем запеканку из мясного фарша и картофельного пюре. Остальные жильцы «Галльского петуха» тоже не светятся от счастья. Так, наверное, выглядели французские аристократы в очереди на гильотину. На улице темно, словно в ящике стола, с гневного неба хлещут холодные струи дождя, и волком воет ветер. Кассандра забыла, что умеет лучезарно улыбаться. Задумчивый Франсуа ковыряется в своей тарелке. Адольф с яростным лицом поглядывает на нас, словно выбирая, кто будет следующим человеком, который не приезжал. Хмурая Луиза, что-то сердито ворча, поминутно вытирает салфеткой мокрый рот Анибалю. Один Анибаль наслаждается полнотой своей жизни и мамкиной запеканкой. Ну, на то он и ошибка природы.

Тётка Шарлотта рассказала мне немало интересного про Камбрэ, но ничего такого, что указывало бы на пропавшего гостя. Как я понял, эта старушка уединённо живёт со своей бульдожкой на последнем этаже отеля, всё ещё выглядывая с высоты своего олимпа женихов. Напрасно, конечно. Её женихи навсегда скрылись в дымке времени. Единственное, что мне удалось точно установить, выпив три бокала перно и надышавшись табачного дыма, – тётку Шарлотту можно исключить из числа участников странных событий позавчерашней ночи. Ну и ладно.

После ужина отправляю себя в гостиную в надежде встретить там Анибаля. Напрасно. В гостиной сидит один Франсуа и смотрит по телевизору какое-то крикливое шоу, честя всех подряд. Я плохо его понимаю, поэтому, улыбнувшись бородатому символу клерикализма, консерватизма, а также реакционных взглядов, поспешно веду себя к себе.

В номере, не зажигая света, долго стою у окна. Гляжу бездумно во двор. С каждой минутой на улице становится темнее. Тихо. Слышен только ровный шорох дождя. Суматошный понедельник угасает, как жизнь старика. Я безумно устал, и мне одиноко. Наконец, решаю, что пора в кровать. Укладываю себя под толстое одеяло. Закрываю глаза. Обмякаю. Всё. Жить и бороться буду в следующий раз.

Во вторник, позавтракав круассанами, апельсиновым вареньем и кофе, бодро шествуем с Кассандрой знакомой дорогой. На этот раз она, не мешкая, сразу берёт меня за руку. Кроме Кассандры я тащу с собой новую канистру из-под кровати и серую футболку с короткими рукавами. Утро туманное, утро седое… Вдали белая каменная симфония санктуария устремляется ввысь. Окрестные горы теряют свои очертания в мутном мареве. Уличный асфальт влажно блестит после ненастной ночи. Сыро, свежо, но дождя нет. Несмотря на отсутствие яркого солнца, Кассандра опять в тёмных очках. По-моему, она совершенно напрасно прячет свои голубые очи.

Сделав всего одну передышку на скамейке, мы быстро добираемся до святилища. Кассандра оставляет меня в полумраке нижней церкви для духовного очищения, а сама с канистрой и футболкой бежит к бювету. Пока она бегает, я любуюсь убранством неовизантийской базилики. Потом прикрываю глаза. Замираю. Чувствую, как вокруг меня двигаются паломники. Тихо, как падающие снежинки, только ещё тише.

Торжественная тишина этого места рождает во мне торжественные думы о смысле жизни. В ту минуту, когда человек рождается, он обретает целый мир. С годами его мир становится всё беднее и меньше: первыми уходят дедушки и бабушки, за ними родители и так далее. И, наконец, его мир умирает вместе с ним. Наверное, смысл жизни в продолжении рода. Всё остальное придумали попы и политики. Правда, глядя на Анибаля, засомневаешься в том, что смысл жизни в продолжении рода. Впрочем, у нас такие потомки, каких мы заслуживаем. Но это моё субъективное мнение.

Вообще-то я не люблю паршивые истории. С удовольствием сидел бы сейчас и впитывал благодать, однако исчезнувший покойник не позволяет отвлечься. Так уж я по-дурацки устроен. По моему убеждению, преступники должны пылиться в тюрьме. Правда, пока я не уверен, что здесь имело место преступление. Но одно мне теперь ясно совершенно точно: «Галльский петух» – место недоброе. Полное тайн и загадок. А может, мне отсюда уехать? Просто удрать. Мало ли гостиниц вокруг? Но, поразмыслив, решаю остаться. Кто знает, дадут ли мне покинуть зловещий отель? Да и найти меня в маленьком городке проще простого. Достаточно покараулить возле «Карфура», например. Лучше делать вид, что я ничего не замечаю – целее буду. Если Кассандра не выдаст.

А вот и Кассандра. Девчушка покраснела от натуги, очки сползли на кончик носика, но, скособочившись, она самоотверженно несёт тяжёлую канистру. Другой рукой Кассандра держит выжатую футболку. Эльфы и тяжёлый физический труд несовместимы. Я поднимаю себя с места, забираю у своей маленькой помощницы чудотворную воду. Мокрую футболку пусть таскает сама.

– Спасибо. Куда сейчас?

– Куда вы хотите, мсье Вадим.

– Тогда давай сходим к свечкам.

Идём к закопченным «грильницам». Здесь всё так же горит множество свечей. Каждая – память о каком-то человеке. На этот раз я заранее подготовил пожелания. Зажигаю высокую свечку: успехов брату. Рядом такую же: здоровья себе. И, наконец, самую большую и толстую: долгих лет жизни папе. Пусть чудит, мы потерпим. Он же терпел наши младенческие болезни, детские шалости и капризы, юношеский максимализм, разгильдяйство и эгоизм… Ну и так далее.

После санктуария возвращаемся в «Галльский петух». В комнате я первым делом прячу полную канистру под кровать. Едва уселся на диван, чтобы перевести дух, как гудит мобильник. Это Марина.