Простые смертные, стр. 28
И я, вспомнив о Винни, невольно выдохнула: «Господи, нет!» – и тут же подумала: «Ты все-таки полная дура, Сайкс!» А потому поспешно прибавила: «Ну, наверное, да…»
– Рад, что мы это выяснили. – Освещенное огоньком сигареты, лицо Гэри на этот раз показалось мне отвратительным; и улыбочка у него была какая-то скотская. – Давай погуляем немного, полюбуемся звездами, и ты мне еще расскажешь об этом мистере «Господи-нет-наверное-да».
Я что-то совсем не горела желанием «гулять» с Гэри; он наверняка стал бы запускать свои грязные лапы мне в лифчик или еще куда-нибудь, но я никак не могла сообразить, как бы послать его ко всем чертям и при этом не уязвить его гордость.
– Девичья застенчивость – это, конечно, круто, – вещал Гэри, – но она порой здорово мешает жить. Давай прогуляемся – у меня есть что выпить и что покурить… и все остальное, что тебе может понадобиться.
Господи, если бы парни хотя бы на одну ночь могли стать девушками, которых преследуют такие вот распаленные самцы! Думаю, тогда такие дешевые приемчики, какими сейчас Гэри пытался меня соблазнить, попросту исчезли бы из их обихода.
– Послушай, Гэри, сейчас неподходящее время. – Я встала и попыталась его обойти, чтобы вернуться во двор.
– Ты же с меня глаз не сводила! – Его руки преградили мне путь, словно автомобильный шлагбаум, а пальцы уже скользили по моему животу. От него исходил запах крема после бритья и пива, а еще от него прямо-таки разило сексуальной озабоченностью. – Ты же весь вечер на меня пялилась! И вот теперь у тебя есть все возможности…
Если я пошлю его куда подальше, он, пожалуй, постарается настроить всех сборщиков против меня. Если я взорвусь, как атомная бомба, и громко позову на помощь, то он все повернет в пользу своей версии, что «не следует брать на работу всяких малолетних истеричек», и снова начнет выяснять, сколько мне на самом деле лет и действительно ли мои родители знают, где я нахожусь.
– Сперва научись за девушками ухаживать как следует, Осьминожек, – раздался рядом с нами знакомый голос с уэльским акцентом, и мы тут же отскочили друг от друга чуть ли не на милю. Разумеется, это была Гвин. – Твои попытки соблазнить эту девочку больше, по-моему, похожи на разбой с применением насилия.
– Мы же просто… мы… просто разговаривали! – Гэри уже вскочил, явно намереваясь ретироваться в сторону «гостиной». – Только и всего.
– Он несколько надоедлив, но в целом безвреден. – Гвин посмотрела ему вслед. – Как язвочки во рту. На ферме он делает подобные предложения каждому существу женского пола за исключением Шебы.
Мне почему-то показалось, что быть спасенной – это унизительно, и я проворчала:
– Да ладно, я бы и сама с ним справилась.
– Ни капли в этом не сомневаюсь! – воскликнула Гвин с чуть большей горячностью, чем требовалось.
Похоже, я ее разозлила?
– Я прекрасно могу сама о себе позаботиться!
– До чего же ты мне напоминаешь… меня, Холли!
Ну, и как на это реагировать? Из «гостиной» доносилось «Up the Junction» в исполнении Squeeze.
– Смотри-ка, наш Осьминожек со страху даже сигареты свои обронил. – Гвин подняла пачку и кинула мне; я поймала. – Хочешь – верни ему. А можешь и себе оставить – в качестве компенсации за моральный ущерб. Теперь твой ход.
Я тут же представила себе, какова будет версия случившегося в изложении Гэри.
– Он же теперь меня возненавидит!
– Да он сам до смерти боится, что ты всем расскажешь, в какой жопе он оказался. Когда такому типу, как этот болтун, дают от ворот поворот, он сразу начинает чувствовать себя жалким карликом ростом в четыре фута, у которого пенис два дюйма максимум. А вообще-то, я пришла всего лишь для того, чтобы сказать, что выпросила для тебя у миссис Харти спальный мешок. Взаймы. Одному богу известно, скольким людям до этого довелось в нем спать, но мешок, безусловно, был выстиран, так что, по крайней мере, не липнет, хотя и весь в пятнах. А то у нас в амбаре по ночам довольно-таки холодно и сыро. Короче, я ложусь, так что если усну до твоего прихода, то приятных тебе сновидений. Гудок дают в половине шестого.
2 июля
Месячные у меня запаздывают всего на несколько дней, так что вряд ли я беременна, но почему же тогда у меня вырос живот? И откуда взялась эта третья сиська, покрытая сетью голубых вен, которая теперь болтается чуть ниже двух других, нормальных? Мама, естественно, смотрит на все это косо и не желает поверить, что я понятия не имею, кто отец этого ребенка: «Но ведь кто-то же засадил тебе его в живот! И мы обе прекрасно понимаем, что ты у нас отнюдь не Дева Мария». Но я действительно не знаю. Конечно, главный подозреваемый – Винни; но разве я могу быть абсолютно уверена, что у нас с Эдом Брубеком ничего не было там, в церкви? Или с Гэри на ферме «Черный вяз»? Или с этим цыганом Аланом Уоллом? Когда с твоей памятью уже однажды проделали какие-то обезьяньи трюки, разве можно быть полностью в ней уверенной? Та старая корова из «Смоки Джо» гневно смотрит на меня поверх своей «Financial Times» и требует: «А ты у ребенка спроси! Он-то должен знать».
И все вокруг начинают петь: Спроси у ребенка! Спроси у ребенка! И я пытаюсь сказать, что не могу этого сделать, он же еще не родился, но такое ощущение, будто рот у меня наглухо зашит. А живот мой тем временем все растет и становится похож на огромный кожаный шатер, и сама я болтаюсь где-то сбоку, накрепко привязанная к этому шатру. И ребенок внутри этого «шатра» светится красным – так светятся промежутки между стиснутыми пальцами, когда поднесешь руку к зажженной лампе; и этот ребенок такой же большой, как взрослый человек, и совсем голый. И я его боюсь.
«Ну, спроси же у него!» – шипит мама.
И я спрашиваю: «Скажи, кто твой папа?»
Мы ждем. И он, повернув голову в мою сторону, начинает говорить, хотя движения его губ почти не совпадают с произносимыми звуками, сквозь которые слышно какое-то странное потрескивание, словно голос доносится из какого-то страшного, раскаленного места: Когда Сибелиус будет превращен в груду обломков, то в три часа в День Звезды Риги ты поймешь, что я рядом…
…и жуткий сон как-то вдруг сразу кончился. И я испытала невероятное облегчение. Знакомый спальный мешок, темнота, пахнущая мясной похлебкой, и никакой беременности, и голос с уэльским акцентом, шепчет: «Все хорошо, Холли, тебе просто приснился страшный сон, детка».
Наша фанерная перегородка, сарай на ферме и эта девушка – как ее зовут? Ах да, Гвин. Я прошептала:
– Прости, я, кажется, тебя разбудила?
– Ничего, у меня легкий сон. Но тебе, похоже, снилось что-то страшное? Во всяком случае, звучало очень неприятно.
– Да-а… Впрочем, пожалуй, сон был просто глупый. А который час?
Ее наручные часы вспыхнули золотистым светом.
– Двадцать пять пятого.
Значит, большая часть ночи прошла. Стоит ли пытаться снова уснуть?
Густой, громкий, как рев зверей в зоопарке, храп спящих парней доносился, казалось, отовсюду, становясь то громче, то тише.
Меня вдруг охватил приступ тоски по дому, по моей комнате, но я тут же заставила свою тоску заткнуться. Помни о пощечине!
– А знаешь, Холли, – прошелестел шепот Гвин в черных простынях тьмы, – там ведь будет гораздо труднее, чем ты думаешь.
Какие странные слова, в какое странное время они сказаны!
– Если все они могут это делать, – сказала я, имея в виду студентов, – то и я, черт побери, наверняка смогу!
– Я не сбор клубники имею в виду. А твою историю с бегством из дома.
Быстро все отрицай!
– А с чего ты взяла, что я сбежала из дома?
Но Гвин на мои слова даже внимания не обратила – так вратарь не обращает внимания на мяч, пролетевший в миле от его ворот.
– Если только ты на сто процентов – на сто процентов, понимаешь? – уверена, что возвращение назад сделает тебя… – Она, похоже, вздохнула, – …несчастной, тогда возвращаться назад не надо. Но если дела обстоят иначе, я тебе советую: возвращайся. Лето кончится, и деньги твои тоже подойдут к концу, а мистер Ричард Гир не примчится к тебе на своем «Харли-Дэвидсон» и не предложит: «Запрыгивай, детка!», и ты будешь сражаться за местечко у мусорных баков на задах «Макдоналдса» после его закрытия, и ты действительно, что бы там Гэбриел Харти ни говорил, будешь мечтать об этом сарае на ферме «Черный вяз», как о пятизвездном отеле. В общем, ты как бы составляешь список, озаглавленный: «Всё то, что я никогда в жизни не пропущу», и сам этот список остается прежним, но вот его название вскоре будет совсем другим: «Всё то, что мне пришлось сделать, чтобы выпутаться».