Лирика 30-х годов, стр. 58
Курсантская венгерка
Сегодня не будет поверки.
Горнист не играет поход.
Курсанты танцуют венгерку,
Идет девятнадцатый год.
В большом беломраморном зале
Коптилки на сцене горят,
Валторны о дальнем привале,
О первой любви говорят.
На хорах просторно и пусто,
Лишь тени качают крылом,
Столетние царские люстры
Холодным звенят хрусталем.
Комроты спускается сверху,
Белесые гладит виски,
Гремит курсовая венгерка,
Роскошно стучат каблуки.
Летают и кружатся пары —
Ребята в скрипучих ремнях
И девушки в кофточках старых,
В чиненых тупых башмаках.
Оркестр духовой раздувает
Огромные медные рты.
Полгода не ходят трамваи,
На улице склад темноты,
И холодно в зале суровом,
И надо бы танец менять,
Большим перемолвиться словом,
Покрепче подругу обнять.
— Ты что впереди увидала?
— Заснеженный, черный перрон,
Тревожные своды вокзала,
Курсантский ночной эшелон.
Заветная ляжет дорога
На юг и на север — вперед.
Тревога, тревога, тревога!
Россия курсантов зовет.
Навек улыбаются губы
Навстречу любви и зиме,
Поют беспечальные трубы,
Литавры гудят в полутьме.
На хорах — декабрьское небо,
Портретный и рамочный хлам;
Четвертку колючего хлеба
Поделим с тобой пополам.
И шелест потертого банта
Навеки уносится прочь —
Курсанты, курсанты, курсанты,
Встречайте прощальную ночь!
Пока не качнулась манерка,
Пока не сыграли поход,
Гремит курсовая венгерка…
Идет
— девятнадцатый год.
Конек-горбунок
Ночь пройдет,
и станет ясно вдруг:
Не нуждаюсь я
в чужой заботе,
Полечу
куда-нибудь на юг
В старом, неуклюжем самолете.
Проплывут московские леса,
Поплывут подольские заводы.
Осень, осень!
Рыжая краса.
Желтые леса.
Стальные воды.
Спутники случайные мои
Будут спать
или читать газеты.
Милый холод ветровой струи,
Золотые облака рассвета…
Дымка легкая,
сухая мгла,
Тоненьких тропинок паутина.
Без конца, без края
залегла
Русская покатая равнина.
Сколько хожено пешком по ней,
Сколько езжено в ночных теплушках,
Через сколько невозвратных дней
Пролетали
в тяжком топоте коней
Трехдюймовые родные пушки!
Сколько крови,
сколько стылых слез
Ты взяла себе, моя отрада,
Вся в туманном зареве берез,
В красно-бурой шкуре листопада.
Сколько труб, ангаров, корпусов
Поднялось из недр твоих могучих,
Гордо ты стоишь
в кольце лесов,
В десять
темно-синих поясов
Над тобой
текут крутые тучи.
Ты кормила, не скупясь, меня,
Материнским молоком поила,
Песенного подарила мне коня —
Горбунка-коня
мне подарила.
Ну и что же,
я живу с таким конем.
Много лет
ведется дружба между нами.
Искрами он пышет и огнем,
Сказочными хлопает ушами.
Горбунок-конек,
ты ростом мал,
Северная,
русская порода.
Ты меня,
родной, не выдавал,
Никому и я тебя не продал.
«Не от любви, не от винных рюмок…»
Не от любви,
не от винных рюмок
Стало просторно и горестно мне.
По переулку иду угрюмо
В ясной, как зеркало, тишине.
Может быть, вспомнилась песня былая,
Или томит позабытый уют.
Сто облаков,
в поднебесье пылая,
Красными рыбами к югу плывут.
Слышу ли холод заветной разлуки
С милой весной и цветами земли,
Или поэзии детские руки
Манят поэта и машут вдали.
Остролистник
Волны стелют по ветру свистящие косы.
Прилетают и падают зимние тучи.
Ты один зеленеешь
на буром откосе,
Непокорный, тугой
остролистник колючий.
Завтра время весеннего солнцеворота.
По заливу бежит непогода босая.
Время, древний старик,
открывает ворота
И ожившее солнце,
как мячик, бросает.
Сердцу выпала трудная, злая работа.
Не разбилось оно,
и не может разбиться:
Завтра древний старик
открывает ворота,
И ему на рассвете ответит синица.
Скоро легкой травою покроются склоны
И декабрьские бури,
как волки, прилягут.
Ты несешь на стеблях,
остролистник зеленый,
Сотни маленьких солнц —
пламенеющих ягод.
Я зимой полюбил это крепкое племя,
Что сдружилось с ветрами на пасмурных
кручах.
Ты весну открываешь
в суровое время,
Жизнестойкий, тугой
остролистник колючий.