Лирика 30-х годов, стр. 40
«Мы теперь вспоминаем погожие дни сентября…»
Мы теперь вспоминаем погожие дни сентября,
Бабье лето в прощальной красе придорожной березы.
Мы теперь вспоминаем, как кровли домов серебря,
Словно весть о зиме, по утрам приходили морозы.
От высоких ометов тянуло соломой ржаной,
Зеленели посевы, спеша подрасти до ненастья.
Я краснел, без привычки тебя называя женой,
Я при людях стыдился меня наполнявшего счастья.
Только, как ни старался, скрывать его не было сил,
Словно солнце за мной проходило невидимым следом.
Я отборное яблоко утром тебе приносил,
Самый лучший кусок отдавал я тебе за обедом.
И сегодня, ребенка в горячие руки беря,
Я дыханьем своим осушу его первые слезы.
Как же можно забыть нам погожие дни сентября,
Бабье лето в прощальной красе придорожной березы…
«Ты нерасцветший колос подняла…»
Нерасцветший колос
Расцветает от человеческого дыхания
Ты нерасцветший колос подняла,
К своим губам горячим поднесла,
Дохнула на него, и, оживая,
Расцвел тот колос у тебя в руке,
Чтоб доцветать и зреть на сквозняке,
Где зной течет, как пена дрожжевая.
И я сказал: «Не так ли и людей
Мы оживляем теплотой своей,
Сокрытые в них силы умножаем,
Чтоб каждый мог принесть посильный плод
И мы средь человеческих забот
Могли своим гордиться урожаем».
«Опадает с яблони…»
Опадает с яблони
Белый цвет,
Что-то друга милого
Долго нет.
Я, встречая на поле
Свет-зарю,
На дорогу дальнюю
Посмотрю.
А дорога дальняя
Широка,
А над ней крылатые
Облака.
Вся она исхожена,
Вся она изъезжена
Без него.
Нет и нет прохожего,
На него похожего,
Нет и нет проезжего
Моего.
Как увижу издали,
Позову.
Рядом посажу его
На траву,
На колени голову
Положу,
Как я тут ждала его,
Расскажу.
Сколько счастья-радости
Впереди!
Где ж ты, долгожданный мой?
Приходи!
Знаю, друг без друга нам
Счастья нет…
…Опадает с яблони
Белый цвет.
«Застывшая за ночь, звенела дорога…»
Застывшая за ночь, звенела дорога
Под конским копытом на весь суходол,
А к вечеру стало теплее немного,
И снег с потемневшего неба пошел.
Сначала совсем неуверенный, редкий,
Как будто высматривал место, где лечь,
Потом осмелел и серебряной сеткой
У каждого дерева свесился с плеч.
Ты вышла и взять не хотела косынки
Пуховой, что я за тобою принес;
И видел я — таяли сразу снежинки,
Попавшие в желтое пламя волос.
Вернулись, а комната — словно другая,
Уютней, домашнее стало тепло.
И долго сидели мы, не зажигая
Огня, и от счастья нам было светло.
Человек
Ветер странствий, соленый и горький,
Им да звездами юность полна.
В море бриз. Апельсиновой коркой
За лиманом желтеет луна.
Степь лежит молчаливо и мудро,
Одиноких раздумий сестра.
Быль иль небыль намедни под утро
Рассказал этот старый Чудра?
Не ответишь вовек — и не надо,
Только б верилось в дни неудач:
Волю девушки ценят, как Радда,
Парни любят, как Лойко-скрипач.
А еще… Не наврала цыганка,
Указала она, погляди:
Поднял сердце горящее Данко,
Чтобы путь озарить впереди.
Не о том ли мечтает он с детства,
Затаив неребяческий гнев,
И прислушаться и приглядеться
К человеческим судьбам успев.
Дед Каширин, кунавинский книжник,
Поучал за виски теребя:
«Коль рубашки не снимешь ты с ближних, —
Значит, ближние снимут с тебя».
Враки! Снимет рубашку хозяин,
Если будешь покорен, как вол.
И от нижегородских [14] окраин
Он до Черного моря дошел.
Вьется в небе над ним спозаранку
Журавлей путеводная нить.
Если в мире не сыщется Данко,
Он сумеет его заменить!
Ветер странствий, соленый и горький,
Им да звездами юность полна.
В море бриз. Апельсиновой коркой
За лиманом желтеет луна.
«Чуть дымятся луговые плесы…»
Чуть дымятся луговые плесы,
Даль тепла, светла.
То не ты ли косы у березы
На ночь заплела?
То не твой ли на реке гремучей
Виден переход?
Не твоим ли голосом над кручей
Иволга поет?
Пусть не видно в травах непримятых
Твоего следа,
Сердце верит: где бы ни была ты —
Ты со мной всегда.
И когда в лугах синеют росы,
Ты на склоне дня,
Заплетая косы у березы,
Вспомнишь про меня.
Про меня, про вешки в дальнем поле
Да про те холмы,
Где, грустя и радуясь до боли,
Подрастали мы.
вернуться
14
В бумажной книге «нижнегородских». (прим. верст.)