Пушкин: «Когда Потемкину в потемках…». По следам «Непричесанной биографии», стр. 36

(III, 30; 578)

Порядок стихов здесь – собственно, действий Серафима: вынул сердце, коснулся зениц, коснулся ушей, – соответствует такому же порядку в библейском чтении из Иезекииля, о котором только что шла речь: «…сложи в сердце своем, и виждь очима твоима, и ушима твоима слыши…» Такому порядку очевидно и следовал Пушкин в ранней редакции (или редакциях) «Пророка». Характерно здесь и другое: типичная для мифологической и сказочной традиции тройственность действий Серафима – традиции, которой Пушкин следовал в своих произведениях, и не только в сказках.

Строфа, которую Шевырев приводит четвертой («И он к устам моим приник…»), разрушает эту традицию и выглядит явно избыточной.

Особо замечу, что завершающего четверостишия Шевырев вообще не приводит.

Вторая редакция создавалась, когда Пушкина везли в Москву, т. е. между 4 и 8 сентября. Пушкин, говоря словами Шевырева, полагал, что его везут «не на добро» и переделал тогда последнее четверостишие, придав всему стихотворению характер инвективы против Николая I как палача декабристов. Это четверостишие уже приводилось в связи с его реконструкцией:

Этот вариант стихотворения, как вспоминал А. В. Веневитинов, Пушкин собирался вручить Императору в качестве протеста против его жестоких действий в отношении декабристов. И именно этот вариант (может быть, вместе с первым, написанным в Михайловском) Пушкин искал в доме у Соболевского после встречи с Царем, опасаясь теперь, не выронил ли он его во дворце.

Встреча с Николаем I резко изменила отношение Пушкина к Царю, и он создает новую, третью по счету редакцию «Пророка». Он заменяет первый стих «Великой скорбию томим» на «Духовной жаждою томим», меняет порядок следования стихов, добавляет новую строфу («И он к устам моим приник / И вырвал грешный мой язык, / И празднословный, и лукавый…» и т. д.), метафорически передающую суть обещания Пушкина Императору, о чем уже шла речь. Наконец, он отбрасывает заключительное четверостишие с обвинением Николая и заменяет его новым:

(III, 31)

В результате стихотворение приобретает более отвлеченно-философский характер, утрачивает характер политической инвективы, утрачивает связь с темой декабризма и прочитывается теперь как духовный результат встречи с Николаем I в Чудовом дворце. Чтобы подчеркнуть, что он говорит именно об этом, то есть о духовном значении встречи с Царем, Пушкин ставит под стихотворением дату того знаменательного дня, когда эта встреча состоялась: 8 сентября 1826 г.

Возможно, в ходе переработки стихотворения возникала еще какая-то промежуточная редакция, то есть в действительности было не три, а четыре редакции стихотворения «Пророк».

Часть III. Миниатюры: подробности и уточнения

Эта часть состоит из девяти миниатюр, больше половины которых посвящена не прочитанным до сих пор, с моей точки зрения, стихотворениям Пушкина.

Прочесть стихотворение – значит понять его смысл, воспринять то, что хотел передать своему читателю автор. Сделать это порой нелегко, а иногда – совсем трудно. Помню, как я был польщен, когда очень уважаемый пушкинист, прочитав мои соображения об одном из пушкинских стихотворений, сказал, как бы между прочим: «Пожалуй, вы первый сумели прочитать это стихотворение».

Почему же бывает трудно прочитать некоторые стихотворения, в частности, пушкинские? Прежде всего, потому, что не всегда понятно, к кому они обращены или о ком они написаны. Чаще всего это бывает непонятно потому, что Пушкин тщательно устранял из многих своих стихотворений идентифицирующие черты тех, к кому он обращался, или тех, о ком он писал. Делал он это в двух взаимоисключающих случаях: или потому, что кого-то очень любил и не хотел, чтобы его чувство стало достоянием гласности, либо потому, что кого-то сильно недолюбливал и не хотел, чтобы его насмешки, издевки и т. п. носили однозначно адресный характер.

Конечно, скрыть свои симпатии и антипатии Пушкину не всегда удавалось – большинство адресатов его любовных посланий или эпиграмм раскрыты. Их прочтению способствует, как правило, исследование автографов, установление точной даты создания стихотворения, соотнесение этих данных с содержанием стихотворения, с реальными обстоятельствами жизни Пушкина.

На протяжении предшествующих частей книги стихотворения, требующие тщательного прочтения, встречались уже не раз. В этой части предлагается прочтение еще нескольких стихотворений, связанных с именами Булгарина, Жуковского, Александра I («Аквилон»), Кюхельбекера, а также реконструкция одной из строф «Евгения Онегина». Еще два стихотворения и прозаический отрывок в плане их прочтения не являются проблемными. Заметки о них посвящены уточнению подлинного текста Пушкина, по тем или иным причинам измененного в печатных изданиях.

Будильник или урыльник?

22 августа 1827 г. Бенкендорф сообщал Пушкину:

«…Графа Нулина Государь Император изволил прочесть с большим удовольствием и отметил своеручно два места, кои Его Величество желает видеть измененными; а именно следующие два стиха:

впрочем прелестная пиеса сия дозволяется напечатать» (XIII, 336).

Думаю, что не меньшее удовольствие эта живая и остроумная «повесть в стихах», как назвал ее Пушкин, доставила большинству читателей. Пересказывать ее нет необходимости, но для нашей темы один из эпизодов и начало сюжета стоит напомнить.

Граф Нулин возвращается «из чужих краев», и где-то уже в России на косогоре его коляска опрокидывается. По счастью, хозяйка близлежащей усадьбы, на глазах которой это случилось, проявила должное сочувствие, т. е. оказала пострадавшему графу и помощь, и гостеприимство. И вот граф в отведенной ему комнате готовится ко сну, и его слуга мсье Пикар

(V, 9)

Именно так был напечатан этот текст в «Северных Цветах» на 1828 год и во всех последующих изданиях вплоть до нашего времени, включая наиболее авторитетные Большое и Малое академические издания сочинений Пушкина.

Между тем, в двух дошедших до нас беловых рукописях повести приведенный текст имеет одно весьма существенное отличие. В более ранней рукописи (ПД № 74) вместо слова будильник в тексте – гасильник (кстати, вполне оправданное: «И Нулин свечку погасил»). В более поздней Остафьевской рукописи (из Остафьевского архива князей Вяземских) гасильник заменен на урыльник [172] – слово, более соответствующее иронической стилистике перечня принесенных Пикаром вещей и бурлескному характеру повести в целом.

Сам Пушкин слово будильник в беловой текст повести не вносил и, судя по «Словарю языка А. С. Пушкина», в своих произведениях вообще никогда и нигде его не употреблял. Откуда же оно взялось в «Северных Цветах» и последующих изданиях?

Пушкин утверждал, что это цензурная поправка самого Императора Николая Павловича. Вот как рассказывает об этом в «Автобиографии» А. О. Смирнова-Россет: