Тайна седьмого уровня, стр. 52

ГЛАВА 20

Сознание возвращалось тяжело, словно категорически не желая расставаться со спасительным покоем подаренного контузией беспамятства. Н-да, это вам не осторожное пробуждение от навеянного (или как там он говорил: «наведенного», кажется?) Посланником цветного морока, это именно она – добрая старая контузия со всеми своими непременными атрибутами – тошнотой, жуткой головной болью и головокружением. Короче, пробовать не советую, честное слово!

И еще этот шум… Очень знакомый шум, кстати. И вполне привычная металлическая дрожь под лопатками… Елки-палки, это как же меня угораздило в вертолете-то оказаться? Или я чего-то упустил? Н-да, много пить вредно! Мало, впрочем, тоже… Последнее– самое страшное: вот я, к примеру, кроме глотка дармовой водки под плеск сонных днестровских волн ничего в рот не брал – и вот вам, пожалуйста! В вертолете каким-то образом очутился, лечу куда-то… Бред! Точно бред, особенно эти мысли.

На сей оптимистической ноте я наконец полностью вышел из беспамятства, вновь получив способность более-менее трезво оценивать окружающую обстановку.

Увы, изменилось мало что: по-прежнему рокотал вертолетный двигатель, судя по звуку, принадлежащий все тому же «крокодилу», мелко вибрировал дюралевый пол подо мной, ужасно болела голова и привычно пахло авиационным керосином, разогретым смазочным маслом и кровью. Последнее мне не понравилось особо – чья это кровь, я не знал, хотя и подозревал, что все-таки не моя. Ладно, хоть так: ведь что бы ни случилось в ходе выполнения операции, она не может считаться безнадежно проваленной именно до тех пор, пока жив хотя бы один из посланных на ее выполнение бойцов.

А в том, что я жив, сомнений уже не оставалось…

Стараясь не выдать себя случайной дрожью закрытых век (правый глаз, похоже, еще и заплыл), я прислушался, пытаясь определить, сколько человек летит вместе со мной, однако за гулом двигателя ничьих голосов слышно не было. То ли в десантном отсеке, кроме меня, никто не обретался, то ли остальные пассажиры просто молчали, и увязывать сие молчание с едва ощутимым запахом свежей крови мне отчего-то очень не хотелось. Осторожно – так, чтобы вероятные наблюдатели ничего не заметили, вздохнув, я сосредоточился на собственных ощущениях, при помощи простейшего аутотренинга сминая головную боль и головокружение в небольшой комочек и выбрасывая прочь из сознания.

Удалось… почти: все неприятные ощущения сжались до крохотной точки в области затылка, отвечающей болью на каждый толчок металлического пола. Ага, похоже, это уже не просто контузия, похоже, я где-то крепко башкой приложился. Ну-ка, посмотрим, что там у нас еще плохого… Незаметно шевельнув руками, я убедился, что мои верхние конечности надежно скованы наручниками, ко всему прочему еще и защелкнутыми точнехонько по запястью – аж кисти онемели. Плохо! Так, а что там с ногами? С ногами оказалось не лучше: с меня кто-то самым наглым образом стянул ботинки и надежно стреножил ремнем. Ясно… Грамотно спеленали, аки непослушного младенца. Ладно, значит, будем и дальше «без сознания» валяться – глядишь, чего и узнаем интересного да полезного.

А вертолет, между тем, явно пошел на снижение – гул турбин изменил свою тональность, пол подо мной слегка накренился и завибрировал уже по-другому: «двадцать четвертый» разворачивался и заходил на посадку.

Интересно, сколько же времени я в обмороке провалялся? В смысле, далеко ли мы улететь успели – обидно, если далеко: потом опять возвращаться придется и все сначала начинать (мыслей о полном провале миссии я, как и положено бравому грушному спецна-зеру, и близко не допускал – инструктор Жорик Герасимякин мог бы мной гордиться и ставить салагам в пример. Желательно, конечно, чтобы не посмертно…). Жаль, на часы не взглянуть – их с меня, судя по ощущениям, местные мародеры сняли вместе с ботинками.

Вертолет снова ощутимо наклонился на борт, выровнялся и наконец завис над землей – уж что-что, а как «крокодильи» винты рассекают воздух при посадке, я знал более чем хорошо. Так и оказалось – машина опустилась ниже, коснулась шасси взлетной площадки и, качнувшись пару раз вверх-вниз на мощных амортизаторах, замерла. На смену ровному полетному рокоту пришел замирающий шелест прокручивающегося вхолостую несущего винта; затем лязгнула, отъезжая вбок, дверь отсека и сквозь раскрывшийся проем ощутимо пахнуло свежим, насыщенным запахами йода и водорослей, морским ветром. Ух ты, никак на курорт привезли! Какие милые люди…

Мимо меня протопали к выходу и спрыгнули на землю несколько человек – значит, не зря я дурака с этим своим затяжным обмороком валял. Неподалеку пророкотал и затих двигатель еще одного приземлившегося «борта» – наверняка из тех же, что и моя «вертушка», краев.

Несколько минут ничего не происходило; наконец к моим перекуривающим снаружи провожатым кто-то подошел – похоже, какой-то местный начальник.

– Привезли?

– Так точно, товарищ майор.

– Как он? Очнулся уже?

– Никак нет, товарищ майор, – отрапортовал один из «вертолетчиков», неожиданно (для меня, по крайней мере) добавив не по уставу: – Куда ему! Вы б видели, как их пораскидало, когда мы по грузовику с «Агленя» [29] шарахнули!

– Остальные? – сухо осведомился «товарищ майор» голосом, показавшимся мне откуда-то смутно знакомым. Да нет, глупости, откуда мне его знать! Единственный знакомый мне майор в этом мире – я сам. Однако послушать стоило…

– Как и докладывали: один «двухсотый», остальные живы. Только четвертый – не из этих, местный он, водила того ЗИЛа, на котором они ехали. Трупешник нашим «бортом» привезли, еще двоих – вторым.

– Ясно. Хорошо, сержант, молодцы! Благодарю за службу! Давайте, несите его вниз, только осторожненько. Труп пока здесь оставьте, насчет него я сам распоряжусь.

Я вновь незаметно вздохнул. Да, жаль… Интересно, кто? Серега или Вовчик? Наверное, капитан, он в кабине сидел, и если они по нам на самом деле из «Агленя» жахнули, то у него никаких шансов не было да и быть не могло: эта эрпэгэха – штука зело серьезная! Жаль, если так – насколько я запомнил, у него жена в Москве осталась…

Дальше слушать было нечего. Показавшийся мне знакомым майор ушел, а мои не то конвоиры, не то носильщики, стали негромко обсуждать, как меня лучше донести до какого-то входа: «а то, если с этим (нелицеприятный эпитет в свой адрес я, с вашего позволения, все же опущу) что-нибудь случится, майор с нами, сам знаешь, что сделает».

Тащить меня на руках напуганные «товарищем майором» «носильщики» все-таки не решились – пока один караулил мое все еще «бессознательное» тело, второй сходил за носилками. Затем меня долго куда-то транспортировали – сначала по улице, под размеренный топот двух пар ног, обутых, судя по звуку, в обычные армейские «берцы», и близкий плеск накатывающих на каменистый берег волн (уж не на острове ли я, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, нахожусь-то, а, мужики?!), затем по лестнице и, наконец, – лифтом. Причем последний явно опускался под землю… Впрочем, я уже ничему не удивлялся – начал, видать, привыкать к совпадениям и прочим странностям этого мира. Бункер так бункер, какие проблемы…

Глаза (точнее – глаз, левый который) я по-прежнему не открывал, быстро убедившись, что ничего интересного, кроме бетонного, с продолговатыми плафонами ламп дневного света, потолка, все равно увидеть нельзя. Да и вообще – мое нынешнее «обморочное» состояние меня пока что вполне устраивало, а там, как говорят в недалекой отсюда Одессе, «будем посмотреть». Правда, примерные расстояния и количество поворотов на (всякий случай, конечно, запомнил… Наконец транспортировка закончилась, как я в общем-то и ожидал, несколькими громко лязгнувшими металлическими дверями и перекладыванием на довольно удобную лежанку. Кто-то третий молча снял с меня наручники, развязал ноги и – а вот это уже странно! – ушел, аккуратно закрыв за собой щелкнувшую замком дверь.