Илья Глазунов. Русский гений, стр. 64

Встряска

Итак, как учить композиции?

Это, пожалуй, наиболее неисследованный вопрос, хотя нет недостатка в методической и научной литературе, в которой подвергаются глубокому анализу картины мастеров, выводятся закономерности визуального восприятия, пространственного построения картинной плоскости и т. д.

Но в вопросе преподавания композиции чаще всего встречаются взаимоисключающие мнения. Одни весьма уважаемые специалисты, чаще всего художники-практики, не без основания опасаются излишнего тереотезирования и считают нецелесообразным сообщать студентам уже открытые в прошлом системы, приемы и закономерности построения картины, опасаясь механичности восприятия их студентами. Другие держатся прямо противоположного мнения.

Опыт мастерской портрета интересен в плане некоторого объединения этих полярных положений и новой формой подачи материала.

Здесь особенно важен первый урок, где закладывается вся дальнейшая система проведения курса композиции.

На первый курс института попадают студенты с уже сложившимися отчасти взглядами, заученными приемами, принятыми в разных школах нашей страны.

Попробуем передать характер и атмосферу этих занятий, проводимых в мастерской портрета еженедельно по субботам на примере одного такого урока.

Вот первый урок.

Суббота, 10 часов утра. Все студенты мастерской собираются довольно бодро. Первый курс уже в полном составе – все пятеро новеньких, такие разные и пока незнакомые. Остальные – «старички», готовясь к работе, переговариваются односложно: «Миши почему нет?», «Где Андрей?», «Когда наши из Кубы возвращаются?»

Как всегда стремительно появляется И. С. Глазунов, внося с собой совершенно другой ритм.

Все задвигалось, задействовалось в несколько раз «бодрее». Несколько коротких вопросов, замечаний, остроумных, метких, но не обидных словечек, и уже задернуты шторы, поставлен импровизированный экран – грунтованный белый холст, и начинается знаменитая глазуновская импровизация.

– Включи музыку. Божественный Джильи. Он очень подходит для итальянской школы. Сегодня мы посмотрим слайды мало знакомых вам шедевров итальянцев. Миша – отвечает за проектор и слайды.

На экране «Тайная вечеря»…век… Итальянская школа. Глазунов только что из Италии и весь полон впечатлениями.

– Первый курс – всем видно? Ближе, ближе садитесь. Сегодня вы в центре внимания. Бумага, карандаши есть у всех? Нет, шариковой ручки не надо! Ею можно писать заявления, письма, но не рисовать. Карандашик – святое дело. Так! Внимание на экран. Что изображено? Первый курс, кто может рассказать сюжет?

Робкое молчание. Слово из темноты аудитории: «Кажется, тайная вечеря».

– Верно! Но что за сюжет, расскажите! Констатирую полное незнание. Первый курс слыхом не слыхал о мифологии, на сюжетах которой основано мировое классическое искусство. Саша, расскажи им, будь добр!

Студент старшего курса, спокойно, тихим голосом, но очень толково рассказывает известный библейский сюжет о последней трапезе Иисуса Христа со своими учениками, о предательстве Иуды, о словах Христа «Се плоть моя, а се кровь». Объясняет, что момент, взятый для сюжета этой картины, отличается от великой «Тайной вечери» Леонардо да Винчи, где изображен момент – «Один из вас предаст меня».

Приятно слушать толковый рассказ Александра, так выгодно отличающийся от казенных, заученных ответов на зачетах по истории искусств, которые частенько приходится слышать. Чувствуется непосредственное, личное отношение к теме, картине. Свое понимание психологической задачи.

– Спасибо, Саша, очень хорошо! Кто может дополнить? Вот Лейла молчит, а она в прошлом году сделала прекрасный доклад на эту тему.

Лейла, удивительно симпатичная девушка с умными глазами, уверенно и спокойно дополняет рассказ Александра, называя, как старых знакомых, по именам учеников Христа, апостолов.

– Так, спасибо, – снова вступает Глазунов, – сюжет нам ясен. А что было после этого собрания, кто знает? Помните, что совершил Иуда? Когда группу учеников Христа окружила римская стража, он подошел и поцеловал его, таким образом предав его в руки стражи. Он предал его поцелуем! Что может быть ниже – предать через любовь!

Может быть, некоторым покажется не нужным разбираться в такой древней истории. Зачем копаться в мифах? Где же современность? А разве не современно, не вечно звучит эта тема?

Я вполне могу представить себе такую картину. Партизаны-подпольщики на конспиративной квартире, кругом враги. Командир партизанского отряда говорит: «Друзья, среди нас сидит предатель!» Представьте, какой диапазон чувств, движений возникает после этой фразы.

Посмотрим теперь, какими средствами решает это мастер итальянской школы.

Кстати, прошу учесть, что это не великий гений, не Леонардо да Винчи, не Рафаэль. Это рядовой мастер. Но в том-то и величие школы, что она дает силы даже рядовым талантам работать в сфере высокого искусства.

Наш президент Борис Сергеевич Угаров (президент Академии художеств СССР. – В. Н.) очень верно сказал, что школа дает нам крылья! Поэтому наша с вами задача – возродить великую русскую школу. Художник, овладевший школой, не может работать плохо. А на фоне прекрасных произведений школы появляются супершедевры.

Итак, кто расскажет, какими средствами автор добился такой степени выразительности, что мы, даже иногда не зная всех тонкостей сюжета, покорены и восхищены картиной?

Студент пятого курса, высокий красивый украинец с казацкими усами, известный в мастерской «композитор» (освоивший законы композиции. – В. Н.), обладающий темпераментом исторического живописца, рассказывает о своих наблюдениях. Все внимательно слушают. Нет и следа пассивности, скуки, иногда встречающихся на лекциях. Говорит их товарищ. Вопрос становится дискуссионным. Каждый может либо поддержать, либо опровергнуть доводы товарища.

Глазунов как опытный дирижер не дает затухнуть дискуссии, ободряя, вставляя нужное слово.

Идет разговор о важнейших законах композиции, о принципах визуального восприятия, построения картинной плоскости, о значении вертикалей и горизонталей, опорных точках картины, о «рифмах», акцентах, паузах. Все это не абстрактно, схоластически, а в связи с высоким образным содержанием.

– Обратите внимание, как «волнообразно» строится холст. Встречаются как бы две волны: темная – затененный потолок в форме полуовала и светлая – стол с белой скатертью и группой «светлых» учеников.

Это не только композиционный прием. Борьба света и тьмы, добра и зла. Это вечная философия, диалектическое единство противоположностей. Смысловой центр – фигура Христа, – четко рисуется в обрамлении окна. Существует термин – изоляция центра – прием, при помощи которого достигается выявление главного.

Но в данном случае этот прием тоже несет высокое философское содержание.

Окно – это небо, это мир, космос. Окно округлено сверху – всем известная арка. Но в то же время – это как бы нимб, светящееся небо вокруг головы Христа. Круглый хлебец – просфора, который он держит в поднятой руке, мы замечаем сразу. Это самая светлая точка на всей картине. Но это как бы планета Земля, символическая цель предстоящей жертвы. Вот насколько многогранна, многослойна живопись мастера, если научиться читать ее, сопереживать.

В живописи тоже есть свои поэты и прозаики, но нет места холодным фиксаторам, подражателям природы. По моему мнению, например, великие русские художники Суриков, Репин – величайшие прозаики, такие, как Толстой, Достоевский.

Поэты в живописи как А. Иванов, К. Брюллов, М. Врубель – вносят в свой изобразительный язык большую долю условностей, добиваясь поэтической выразительности, емкости содержания.

Рифма в живописи так же правомерна, как и в поэзии. Посмотрите на отшатнувшуюся фигуру Иуды в правом углу картины, и в рифму ему в противоположном – фигуру апостола, обращенного к центру. Любая фигура в картине имеет свой ответ, свою рифму. Это же можно проследить и в колорите. Аккорды белых и красных цветов, ритмически повторяясь, создают то музыкальное, органное звучание, которое зачаровывает нас даже раньше, чем мы проникнем во все таинства сюжета.