Внимание: «Молния!», стр. 19

— Сейчас все сводится не к тому, чтобы избежать опасности, ее надо встретить и победить.

Хольтиц, о чем-то думая, перестает покачиваться.

— Господин фельдмаршал, мы воюем под мрачным небом и упорно удерживаем на Днепре, по сути дела, уже потерянные позиции. Катастрофа зреет.

«Хольтиц — это вечно пьяное животное, дружащее с пулями, как пасечник с пчелами. И вдруг — на тебе! — молча по пути в Киев негодовал Манштейн. — Нет, с такими опасными мыслями его нельзя оставлять во главе корпуса. Боже мой! Что же происходит? Неужели звезда немецкой армии закатывается и гаснет? — Он долго перебирал в уме фамилии командиров танковых дивизий. Взвешивал все «за» и «против». Наконец остановился на Бальке. — Бальк! Этот, пожалуй, подойдет. В упадке боевого духа его нельзя заподозрить. Он будет носиться как метеор и крепко стоять. Фюрер, конечно, согласится с этой кандидатурой».

Дорога утомила Манштейна, и в штабе 4-й танковой армии он отдыхал за чашкой кофе, беседуя с генералом Раусом. Фельдмаршал смешивал кофе с трофейным французским коньяком. На бутылке этикетка: Наполеон в сером сюртуке и в походной треуголке. Он задержал на этикетке взгляд. Она ему явно импонировала. Он, как и фюрер, прочил себя в Наполеоны.

Допив кофе, Манштейн подумал: «Напрасно Гот заменен Раусом. Старая осторожная австрийская лиса никогда не пойдет на смелую операцию. Этот генерал-шаблон будет действовать только наверняка».

Докурив сигару, Манштейн подошел к оперативной карте. На лице появилась тень недовольства.

— Наш оборонительный рубеж за Днепром Борисполь — Дарница — Бровары скоропостижно скончался. Советы в урочище Теличка даже форсировали Днепр и угрожают нам с юга... А севернее Киева они расширяют два плацдарма. — Фельдмаршал недовольно опустил увеличительное стекло на заштрихованные синим карандашом маленькие полумесяцы.

— Господин фельдмаршал, это далеко еще не плацдармы... Что такое узкие, песчаные полоски днепровского берега под жерлами сотен наших орудий? Пока это пыль на ветру. Обратите внимание: все господствующие высоты в наших руках. А за ними что? Четырнадцатикилометровая укрепленная полоса. Она способна поглотить любую атакующую армию и перемолоть ее.

Молчание. После длительной паузы Манштейн ответил:

— Нам надо помнить даже во сне: смысл боев — удержаться на Днепре и заставить большевиков в бесплодных штурмах израсходовать здесь свою ударную силу. Стоять и стоять. По этой реке проходит граница рейха.

После трехдневного пребывания в Киеве Манштейн в сопровождении Рауса и его штабной свиты решил осмотреть укрепленные вышгородские высоты. Внизу ветер поднимал волны, и до самого горизонта на их гребнях белели барашки пены. Фельдмаршал спустился в траншею и потом с лютежских холмов снова навел бинокль на Днепр:

— Что такое? Если я не ошибаюсь, саперы противника выравнивают сваи. Не так ли?

Командир пехотного полка поясняет:

— Так точно, господин фельдмаршал. Они делают это под любым обстрелом. Но мы не даем им закончить наводку моста.

Манштейн отводит от глаз бинокль, что-то припоминает:

— Позвольте... Кажется, здесь противник захватил у нас понтоны. Где они?

Командир пехотного полка выпячивает грудь в железных крестах:

— Не могу знать, господин фельдмаршал. Я только вчера принял эти позиции.

— Вас перехитрили. У них здесь наплавный мост. Он действует ночью. Перед рассветом русские разводят трофейные понтоны и прячут их в заливах. А вам внушали мысль, что ведут только подготовительные работы. Я отстраняю вас от командования, в резерв!

— Господин фельдмаршал, прошу учесть... Я только вчера принял этот участок.

Но Манштейн не желает слушать оправданий. Он резко говорит:

— Немедленно вызвать бомбардировщиков. — Фельдмаршал всматривается в небо. Ждет появления самолетов. Стонут моторами тяжело груженные «юнкерсы». Шестеро советских воинов не успевают покинуть опасное место. Над ними воют бомбы. — Ага, попались! Будете знать, как наводить мост!

Вместе с фонтанами воды в воздух взлетают разбитые сваи. Взрывная волна сбрасывает солдат в кипящую пучину, и Манштейн быстрым упругим шагом покидает наблюдательный пункт.

Прощаясь на аэродроме с генералом Раусом, он наставляет:

— Поступайте как никогда решительно. Красные на Днепре должны всюду чувствовать силу наших ударов.

Охраняемый звеном истребителей, самолет Манштейна взял курс на Винницу, где на полевом аэродроме в парадных мундирах, с моноклями и стеками встретили фельдмаршала Буссе и Шульц-Бюттгер.

Гитлер покинул «Вервольф», и многочисленная челядь теперь торопливо грузила в трапспортные самолеты свои вещи.

«Здесь все как после бегства династии», — Шульц-Бюттгер презрительно посматривал на гору чемоданов.

Манштейн вышел из самолета, утомленный порывистой качкой. У него снова повысилось кровяное давление. Он принял несколько специальных пилюль и ехал молча, постепенно приходя в себя.

Войдя в бывший кабинет фюрера, он повернулся к Буссе:

— Что нового?

— Пока вы находились в полете, произошли некоторые изменения... Под Мелитополем возможен оперативный прорыв противника. Между Кременчугом и Днепропетровском, правда медленно, но он продвигается вперед. Малиновский, Толбухин и Конев не дают нам покоя на юге.

— Если Мелитопольская линия трещит, то удерживать Запорожский плацдарм нет смысла. Мы высвободим танковые дивизии для прикрытия Никополя и Кривого Рога. На юге у нас, конечно, будут неприятности, но я убежден: днепровский рубеж мы удержим. Киев не сдадим. — Он пристально рассматривал старинный гобелен, который почему-то все еще продолжал висеть на стене бункера. — Господа, тогда мы действительно заслужим гроздь винограда!

8

Как только войска стали подходить к Днепру, Ватутин направил в тыл врага специально подобранных им штабных офицеров. С портативными радиостанциями они спустились на парашютах за Днепром в лесных урочищах прямо на КП партизанских отрядов. Провожая их, он просил особо следить за передвижением танковых дивизий, напомнив, какой это на фронте барометр. Он сказал, что лучший и единственный способ выяснить оборону и силы противника — это получить сведения от того, кто был в стане врага и видел его собственными глазами. Такими отличными информаторами могут быть местные жители и партизанские разведчики.

На плацдармах ночью и даже днем дерзко действовали испытанные армейские «следопыты» и «невидимки». Захваченные ими «языки» дали немало ценных сведений о характере и глубине Восточного вала. Вчитываясь в новые донесения из лесных урочищ, Ватутин посматривал на оперативную карту. Он ясно видел оборонительную полосу противника, которую лихорадочно достраивала и совершенствовала теперь вся гитлеровская армия. Она была почти закончена и состояла из двух линий траншей с ходами сообщения, с множеством пулеметных площадок. Блиндажи и дзоты имели прочные перекрытия. Господствующие над местностью холмы приспосабливались к круговой обороне. Противотанковые рвы, всевозможные заграждения на дорогах, завалы в лесах, минные поля — все это готовилось для того, чтобы заставить наступающие танки двигаться только по коридорам-ловушкам, где поджидали их хорошо замаскированные орудия.

Синел на карте Днепр со своими протоками и староречьями, с бесчисленным количеством глубоких и мелких озер. Ширина заболоченной поймы Десны и Днепра в полосе наступления на большинстве участков достигала восьми километров. Глубина речных плесов колебалась от двух до шести метров. А за ними грозно возвышались обрывистые укрепленные врагом холмы шестидесятиметровой высоты.

Ватутин глянул на букринскую излучину: «А здесь?..» От Батуриной горы до Канева на протяжении тридцати двух километров горы Правобережья то обрывались отвесно, то спускались к Днепру уступами... И все зеркало реки под жерлами пушек.

Букринская излучина! Там кипит от разрывов река, земля в огне, и небо горит. Но уже, несмотря ни на какую бомбежку, на шквальный и навесной обстрел, ночью работают шесть паромных переправ. К ним присоединился один наплавной понтонный мост. И возле села Козинцы проложена на плацдарм «дорога жизни». Там за тринадцать дней построен мост, обеспечивающий непрерывное движение танков и тяжелой артиллерии.