Спящий город, стр. 4

— Я весьма признателен тебе, мой дорогой французик, за столь щедрый подарок. Теперь я точно знаю, что ты не ошибся, — полоса неизвестности закончилась именно на тебе. Так что — счастливо оставаться!

Закрыв дверь, незнакомец спустился по лестнице и, выйдя на улицу, подал знак поджидавшим его товарищам.

Четыре фигуры неслышно растаяли в ночной темноте, свернув за угол, где их поджидала автомашина. Фыркнув, словно застоявшийся конь, автомобиль покатил по темным улицам спящего города в сторону аэропорта, откуда спустя час поднялся, взяв курс на Берлин, трехмоторный грузопассажирский Ю-52 с красной надписью на серебристом дюралевом борту: "Авиалинии Германии. Дипломатический транспорт. Берлин"…

А посреди грязной каморки в бедном районе Парижа осталось лежать остывающее тело молодого француза, ставшего одной из разменных пешек в начатой много тысяч лет назад партии, об исходе которой пока не знала ни одна живая душа в мире… Его звали Жак Мари Ревье…

Часть первая

ГОРОД

1

Россия, Москва, Ходынское шоссе, "Аквариум".

Наши дни.

Лежащая на столе серая, изрядно потертая по углам папка за номером О-15875-Н ничем не отличалась от сотен и тысяч себе подобных, хранящихся на стеллажах или в герметичных боксах спецхранилища Главного разведывательного управления. Стандартный утилитарный цвет плотного картона обложки, красная полоса по диагонали, обилие всевозможных запрещений, самыми безобидными из которых были "абсолютно секретно" и "не выносить за пределы управления". Ничего особенного, если не считать того факта, что внутри невзрачной папочки находилось дело всей жизни начальника отдела спецопераций Героя Советского Союза генерала Юрия Сергеевича Музыкального, все сорок лет его безупречной службы.

Собирать содержимое этой таинственной папки он начал более тридцати пяти лет назад, после того как, будучи молоденьким старлеем, наткнулся в архиве на никем не замеченный среди тысяч подобных рапорт некоего давным-давно канувшего в лету унтер-офицера 21-й бронетанковой дивизии германского Африканского экспедиционного корпуса, датированный апрелем 1942 года. И хотя среди захваченных в конце Второй мировой войны и тайно доставленных в Москву документов таких рапортов, докладных, спецдонесений были многие тысячи, именно этому пожелтевшему листку было суждено стать одним из звеньев в цепочке, образующей канву нашей правдивой истории…

Постепенно к первому листку, надежно укрытому от всего мира серой картонной обложкой, прибавились многие другие, часть из которых не имела вовсе никакой информационной ценности, а другая часть, попади она в соответствующие руки, вполне могла бы изменить судьбу если и не всего мира, то уж бывшего СССР наверняка. Были здесь и фотографии, как обычные, так и спутниковые, и топографические карты, и малопонятные непосвященному схемы, и самые разнообразные рапорты, донесения и шифрограммы о выполнении той или иной секретной операции за пределами почившего ныне Союза, и многое, многое другое…

И хотя папка эта, повторюсь, напоминала бесчисленное множество других аналогичных папок, была у нее еще одна особенность, заключавшаяся в том, что официально она не существовала вовсе. Точнее, не существовала с октября 1993 года, когда ее уничтожили за ненадобностью, что и было зафиксировано соответствующим секретным актом. Позаботился об этом сам генерал Музыкальный, спустившийся в спецхранилище в ночь с третьего на четвертое октября (в чем ему, надо отметить, сильно помог путч и штурм Белого дома). С тех пор загадочная папка хранилась в его личном сейфе, открыть который до собственной смерти (или ухода в отставку [3]) мог только он сам.

К счастью, Юрию Сергеевичу посчастливилось уйти на пенсию по выслуге лёт, а не в связи с острой сердечной недостаточностью, которой, согласно закрытым статистическим данным, заканчивала большая часть высоких начальников ГРУ, скоропостижно скончавшихся на своем боевом посту…

Однако несмотря на вчерашний банкет по случаю торжественных проводов в запас, генерал Музыкальный еще не передал дела своему бывшему заместителю, а ныне — полноправному преемнику. До конца недели (а сегодня была только среда) он еще официально числился начальником отдела и собирался использовать оставшееся время с определенной пользой для себя. Вернее, для своей маленькой тайны под серой картонной обложкой, к разгадке которой он шел почти всю свою сознательную жизнь…

2

Великая Пустыня, район Катар-алъ-Ларинхс, 439-й километр к юго-западу от Каира. 1942 год

Капитан 21-й бронетанковой дивизии панцерваффе Африканского экспедиционного корпуса Ольгерт Зельц со вздохом опустил бинокль и облизнул иссушенные, потрескавшиеся от немилосердной жары губы… Песок, песок, один песок кругом… Однообразные, похожие друг на друга как две капли воды (капитан болезненно поморщился — мысли о воде, похоже, становились навязчивыми) барханы, выбеленное немыслимым жаром небо и солнце… Огромное, затягивающее, медленно убивающее все живое солнце. И еще постоянное желание пить. Пятый день в пути (или седьмой? — Зельц испуганно припомнил количество ночных остановок — представления о времени в этой бескрайней пустыне были весьма расплывчатыми, такими же нереальными, как постоянное горячее марево над вершинами барханов, — не хватало еще потерять счет дням!), короткие дневные (не выдерживали, закипая, радиаторы) и более длинные ночные переходы, мерное, усыпляющее покачивание нагретой брони, убаюкивающий привычный гул танкового двигателя и надоевший хуже горькой редьки песок…

Опаленное пустынным зноем сознание отказывалось верить в реальность происходящего — куда они едут? Зачем? Какой смысл во всей этой авантюре? За пять прошедших дней их небольшая колонна углубилась в пустыню почти на четыре с половиной сотни километров, оставив позади все мало-мальски обитаемые районы, а конца этому безумному единоборству с раскаленным песком, похоже, не видно конца…

Мысленно плюнув на им же самим установленную норму потребления воды, Зельц достал флягу и сделал несколько жадных, но экономных глотков. Оглянулся, привычно окинув взглядом весь вверенный ему маленький караван: два трехосных полноприводных грузовика, бронетранспортер, заправщик, два штабных тентованных вездехода (двухосный "хорьх" и трехосный "мерседес") и замыкающий колонну танк. Все как обычно — мерный гул перегретых движков, шорох ложащегося под гусеницы и колеса песка да жаркое марево горячего воздуха, делающее силуэты боевых машин нереально расплывчатыми, колышущимися в такт неспешному, на малых оборотах, движению…

Капитан снова вздохнул и, поудобнее усевшись на башне, припомнил, как все началось (делать больше все равно было нечего, а о том, чтобы спуститься в башню, не могло быть и речи — одна мысль о душном полумраке стиснутого броней пространства вызывала отвращение)…

Честно говоря, Зельц понял, что вскоре произойдет нечто нехорошее, еще в тот момент, когда увидел садившийся на их полевой аэродром военно-транспортный "пятьдесят второй" [4] с непривычной для этих краев надписью на мелкогофрированном боку "БЕРЛИНЕН МИЛИТАРЕН ШТАДТТ". А завидев спускающихся по трапу высоких армейских чинов в сопровождении неприметных людей в строгих костюмах, от которых, что называется, за версту несло то ли разведкой, то ли тайной полицией, окончательно утвердился в своих мрачных предчувствиях. Дело было вовсе не в том, что Зельц, как и любой другой фронтовой до мозга костей офицер, не слишком почитал штабных коллег, а в том, что несколько проведенных на передовой лет научили его безошибочно предчувствовать любые изменения и так не слишком стабильного боевого быта. Кроме того, капитан прекрасно знал — если бы речь шла о передислокации или готовящемся наступлении, ни одного из берлинских чинов здесь бы и близко не оказалось. А значит, речь пойдет о чем-то секретном, им, простым смертным полевым офицерам, непонятном, да в общем-то и абсолютно ненужном.