За стеной фильтров. Что Интернет скрывает от вас?, стр. 48

В этой книге я постарался доказать, что взлет всепроникающей, встроенной в процесс потребления фильтрации меняет наше восприятие Интернета, а в конечном итоге и всего мира. В центре этой трансформации — тот факт, что впервые в истории среда способна понять, кто вы, что вам нравится и чего вы хотите. Даже если персонализирующий программный код не всегда попадает в точку, он работает достаточно четко, чтобы приносить прибыль — за счет не только доставки более эффективных рекламных сообщений, но и подстройки самой сути того, что мы читаем, видим и слышим.

В результате, хотя Интернет дает доступ к поразительному многообразию источников и вариантов выбора, за стеной фильтров мы многие из них упускаем. Он предоставляет новые возможности для личностного роста и экспериментов, но экономика персонализации выдвигает вперед статическую концепцию личности. У Интернета есть потенциал для децентрализации знания и контроля, а на практике он сосредоточивает контроль над тем, что мы видим, и возможностями, которые нам предлагаются, в руках все меньшего числа людей.

Естественно, развитие персонализированного Интернета имеет и ряд преимуществ. Я радуюсь возможности пользоваться Pandora, Netflix и Facebook так же, как и любой другой. Я очень ценю те возможности срезать путь в информационных джунглях, которые предоставляет Google (и без них не смог бы написать эту книгу). Но в этом движении к персонализации тревожит то, что оно по большей части невидимо и неподконтрольно пользователям. Мы даже не знаем, что видим все более противоречивый образ Интернета. Возможно, он знает, кто мы, однако мы сами не знаем, кем он нас считает и как использует эту информацию. Технология, призванная дать нам больше контроля над нашей жизнью, на самом деле отнимает у нас этот контроль.

В конечном счете, как сказал мне основатель Sun Microsystems Билл Джой, об эффективности информационных систем нужно судить по их общественным последствиям. «Если Интернет распространяет огромное количество информации, хорошо, но к чему это приводит? — задается он вопросом. — Если Интернет не помогает нам решать действительно серьезные проблемы, то какой от него толк? Нам нужно взяться за ключевые проблемы: климатические изменения, политическая нестабильность в Азии и на Ближнем Востоке, демографические проблемы и упадок среднего класса. С учетом проблем такого масштаба хочется надеяться, что возникнет новый класс заинтересованных в их решении лиц, однако есть наслоения, которые нас отвлекают: мнимые проблемы, развлечения, игры. Если наша система — при всей свободе выбора, которую она дает, — не уделяет им внимания, значит, что-то не так» [422].

И действительно, с нашими медиа не все в порядке. Однако Интернет вовсе не обречен, и тому есть одна простая причина: эта новая среда необычайно пластична. Ее великая сила состоит именно в способности меняться. И мы все еще можем изменить курс своими действиями, опираясь на корпоративную ответственность и государственное регулирование.

«Мы творим Сеть, — писал Тим Бернерс-Ли. — Мы выбираем, какие качества должны быть ей присущи, а какие нет. Ни в коем случае нельзя считать ее законченной (и уж тем более мертвой)». Мы все еще можем создать информационные системы, снабжающие нас новыми идеями, побуждающие нас мыслить по-новому. У нас есть шанс разработать медиа, которые будут показывать нам то, чего мы не знаем, а не отражать то, что мы делаем. Мы все еще можем соорудить системы, не запирающие нас в бесконечной петле самообольщения и не закрывающие простор для исследований в областях, не входящих в сферу наших интересов.

Но прежде нам нужна стратегия — понимание, к чему стремиться.

Мозаика

В 1975 году архитектор Кристофер Александер и группа его коллег начали выпускать серию книг, изменивших облик городского планирования, дизайна и программирования. Самая известная из них, «Язык шаблонов», — руководство, которое читается практически как религиозный текст. Оно полно цитат и набросков, сделанных от руки; это настольная книга, преподающая энтузиастам этого дела новый способ мышления о мире.

Вопрос, занимавший Александера и его команду в течение восьми лет исследований: почему одни места пышно росли и «работали», а другие — нет; почему одни города, районы, дома ждал расцвет, а другие оставались мрачными и заброшенными. Ключ ко всему, доказывал Александер, — это соответствие дизайна его жизненному и культурному контексту. И надежнее всего служит этой цели использование «языка шаблонов», набора дизайнерских спецификаций для устройства жизненного пространства.

Эта книга увлечет даже тех, кто не относит себя к архитекторам. В ней есть шаблон идеального детского уголка (например, потолок должен быть высотой от двух метров). Другой шаблон описывает высоты, «откуда можно посмотреть вниз и оглядеть ваш мир» [423]. «В каждом живом и целостном обществе, — писал Александер, — будет свой уникальный и особенный язык шаблонов» [424].

Есть в книге и весьма занимательные разделы, посвященные шаблонам успешных городов. Александер говорит о двух метрополисах — «гетерогенном городе», где вместе живут люди с разными жизненными стилями и прошлым опытом, и «городке гетто», где люди жестко группируются по категориям [425]. Гетерогенный город, в представлении Александера, «выглядит богатым, однако на самом деле подавляет все сколько-нибудь значимое разнообразие и блокирует большинство возможностей дифференциации» [426]. Невзирая на смешение людей и культур, все части города разнообразны в равной мере. Куда бы вы ни попали, город кажется одинаковым и выстроенным на основе базовых и простейших культурных черт.

В то же время в городе гетто некоторые люди оказываются в ловушке крохотного мира единственной субкультуры, совсем не отражающей их истинную сущность. При отсутствии связей и пересечений между разными сообществами субкультуры, составляющие город, не развиваются. В результате гетто порождают стагнацию и нетерпимость.

Впрочем, Александер говорит и о третьей возможности: это благополучная среда где-то посередине между закрытыми гетто и недифференцированной массой гетерогенного города. Он называет ее мозаикой субкультур. Чтобы создан, такой город, по его мнению, проектировщики должны стимулировать появление районов со своим культурным характером, «но, хотя эти субкультуры особенные и отделены друг от друга, они не должны быть закрытыми; они должны быть легкодоступны, чтобы человек мог без труда перемещаться и поселиться в той, которая подходит ему лучше всего» [427]. Мозаика Александера основана на двух соображениях о человеческой жизни. Во-первых, человек может в полной мере стать собой только там, где «получает поддержку своей уникальности благодаря людям и ценностям, которые его окружают» [428]. И во-вторых, как подсказывает цитата, вынесенная в эпиграф этой главы, нужно иметь возможность рассмотреть массу разных образов жизни, чтобы выбрать для себя самый подходящий. Так и функционируют лучшие в мире города: они культивируют динамичное разнообразие культур и позволяют своим жителям найти путь к тем районам и традициям, где они в большей степени чувствуют себя как дома.

Александер писал о городах, но в «Языке шаблонов» прекрасно то, что его можно применить к любому пространству, где собираются и живут люди, включая Интернет. Онлайновые сообщества и ниши чрезвычайно важны. Там формируются и проверяются на практике новые идеи, стили, темы и языки. Там мы чувствуем себя как дома. Интернет, построенный по модели описанного Александером гетерогенного города, будет не самым приятным местом: клубящийся хаос фактов, идей и коммуникаций. Но в то же время никто не захочет жить в городе гетто — а именно туда заведет нас персонализация, если она окажется слишком тщательной. В худшем случае стена фильтров запрет нас в информационном гетто, где мы не сможем ни видеть, ни исследовать огромный мир других возможностей. Нужно, чтобы наши онлайновые градостроители нашли баланс между релевантностью и серендипностью, комфортом от посиделок с друзьями и оживлением от встречи с незнакомцами, уютными нишами и обширными открытыми пространствами.