Крестовый перевал, стр. 34
— Хорошо. Так и сделаем. Андрей как-то говорил, что тетя Даша дружит с соседкой из квартиры напротив.
Полночь. К нашему разочарованию, погода не улучшается, а напротив — становится хуже. К сыплющей сверху мороси добавляются порывы холодного северного ветра.
Мы едем вдоль Волги к центру города и в сторону дома Серафимы; оба расстроены, разговор не клеится. Машину веду аккуратно — асфальт мокрый, скользкий, а резина на моем «Опеле» далеко не новая. Впрочем, я в своей осторожности не одинок — все водители немногочисленного транспорта, следующего в попутном направлении, проявляют мудрую неторопливость.
Переезд. Опущенный шлагбаум. Очередной атавизм в черте города.
Пристраиваемся в конец небольшой очереди из таких же полуночников и ждем — пропускаем уставший, запыхавшийся товарный поезд…
Стоим минуту, другую, третью… Наконец, проплывает последний вагон, и полосатая палка милостиво принимает вертикальное положение. Можно ехать.
Ильинская площадь. Днем здесь не продохнуть от транспорта и пешеходов, а ночью, да еще в такую погоду — никого. Поворачиваю влево на Шелковичную и вдруг замечаю, как невольно напрягаются мышцы рук и ног. Где-то в этом районе в прошлый раз нас нагоняли парни на мотоцикле — очень похожие на тех, что расстреляли таксиста.
Вглядываюсь сквозь мельтешащие по стеклу «дворники» в строения с правой стороны от дороги…
Да, все верно — вот и двор многоэтажки, куда пришлось нырнуть во избежание неприятностей.
Крепко сжимая руль, бросаю настороженные взгляды в зеркала заднего вида. Вокруг все спокойно. Никого. Ни машин, ни пешеходов.
Усмехаюсь своей нервозности, расслабляюсь, а через пару кварталов и вовсе забываю о неприятных ощущениях. Да и невозможно долго отвлекаться на всякую хрень, когда рядом сидит и едва не касается плеча потрясающая женщина.
Вскоре моя правая рука находит ее ладонь. Серафима не противится, а лишь легонько сжимает в ответ мои пальцы. Я замечаю, как блестят в полумраке ее красивые глаза, как учащается дыхание и волнительно вздымается грудь…
Мы оба молчим. И оба знаем, что ничего, кроме дружеского рукопожатия, между нами не случится.
За полквартала до Пугачевской — улицы, где находится ее дом, я сбрасываю скорость и готовлюсь к повороту. Перекресток уже рядом — в какой-нибудь полусотне метров. С грустью думаю о предстоящем расставании. Наверное, у меня давно не было женщины…
За этими мыслями я совершенно теряю бдительность. Очухиваюсь, когда темная тень уже настигла, когда низкий звук мощного мотоциклетного двигателя стал слышен сквозь поднятые стекла.
Вряд ли я осознанно предпринимал контрмеры. Вначале от неожиданности шарахаюсь вправо, что было явной ошибкой. Одновременно с ошибочным маневром вдавливаю в пол педаль газа и кручу руль влево, спасая машину от заноса на скользком асфальте.
В это время слева раздаются резкие хлопки. Два, три, четыре…
Четвертый обжигает болью правое плечо. После пятого вскрикивает Серафима и хватает меня за руку.
Что это? Реакция на опасность? Ранение? Или девушка показывает, что мы проскочили Пугачевскую?…
Мне не до нее. Встречных машин нет — здесь движение по Шелковичной одностороннее, и я нарочно дергаю «Опель» по всей ширине улицы, усложняя задачу для стрелка. А заодно стараюсь достать левым бортом мотоцикл. И разок мне это удается — тот виляет после удара задним колесом, отчего второй седок едва не слетает на дорогу.
Байк удержал равновесие и уходит в отрыв. Кажется, судьба к нам опять благосклонна.
Поворачиваюсь к девушке. И чувствую, как внутренности сковывает лед.
Привалившись к правой дверце, Серафима уронила голову на грудь.
— Серафима, — нащупываю ее запястье. — Серафима!
Глава четвертая
Юрка опешил — встал посреди аллеи, словно тюкнулся лбом о толстое витринное стекло. Встал и пару секунд беспомощно пялился на «Audi TT», с солидной медлительностью вывернувшей из-за длинной многоэтажки и двинувшейся навстречу по той же аллее.
По поводу масти этого автомобиля Базылев выразился абсолютно точно, назвав ее «шоколадкой с бронзовым отливом». А вот насчет того, что «здесь таких «Audi» в каждом квартале шарится по десятку» — явно погорячился. За все то время, которое существует модель «ТТ», Юрка встречал подобный цвет раз или два. Не больше.
Охвативший ужас заставил его попятиться назад. Он сделал один шаг, другой, третий… Споткнувшись о низенькую оградку клумбы, сел на пятую точку. И, вскочив, сломя голову понесся к дому, из которого совершил побег полторы минуты назад. Только там — в квартире Волкова виделось сейчас ему спасение.
Ворвавшись в подъезд, он перепрыгнул короткий пролет и влетел в оставленную незапертой квартиру. Хлобыстнув об косяк дверью, вогнал трясущимися руками рычажок с отмычкой в цилиндр замка и справился с ним в рекордное для взломщиков время.
Прибежав на кухню, несколько секунд стоял, согнувшись пополам — успокаивал частое, хриплое дыхание. Потом осторожно отогнул край занавески и посмотрел на улицу…
А на улице по проложенной вдоль дома аллее медленно, словно принюхиваясь к каждому оконному проему, катила «Audi TT» шоколадного цвета с бронзовым отливом…
— Черт-черт-черт!.. — нырнул Юрка вниз, в изнеможении сел на пол и обхватил руками голову. — Черт!!
— Привет, — пробурчал с порога Анатолий. — Держи.
Молодой человек принял пакет с водкой и продуктами и ушел на кухню. И уже оттуда спросил:
— Ты обещал купить простенький телефон. Купил?
— Извини, Юра. Сегодня не было никакой возможности. Весь день стояли в оцеплении — торгашей на рынке разгоняли; устали как собаки. Спасибо командиру — приказал развезти нас по домам на служебном автобусе…
За столом разговор не идет. Однако после третьей рюмки Ткача прорывает: он рассказывает о подозрительной «Audi», умалчивая при этом о своей неудачной попытке прогуляться до салона сотовой связи.
— Дык тут их тысячи стоят вдоль домов. И ездят, — разводит руками Волков. — С чего ты испугался?
— Я же тебе говорил об этой машине! Забыл, что ли?
— А-а, — трет Анатолий бычью шею. — Думаешь, та самая?
— Ну да.
Омоновец долго сопит и морщит узкий лоб. А после очередной рюмки бодает воздух коротко остриженной головой.
— Не знаю, Юр. Когда забирал тебя из театра — специально смотрел — никого сзади не было. Не знаю, что и сказать…
— Сматываться мне надо!
— Куда?!
Теперь Ткач не спешит с ответом. Он глубоко и взволнованно дышит, тянется к рюмке, а потом к сигаретам… Выпуская тонкой струйкой дым, решительно отрезает:
— Хочу рвануть на Кавказ.
— На Кавказ? Зачем?
— Там меня точно искать не будут — это раз. И собираюсь найти ту дыру, в которой ты когда-то побывал, — это два.
— Ну, ты даешь…
— С документами поможешь?
— Молоток! Я бы тоже не усидел на месте, узнав такое о старшем брате, — хлопает по плечу парня Толя. И добавляет: — А по документам надо помозговать. Есть у меня один надежный кореш…
План поездки на Кавказ мучительно вызревал в Юркиной голове несколько дней подряд. Вряд ли он родился в те минуты, когда Волков поведал о тоннеле. Тогда что-то шевельнулось в душе, что-то кольнуло в сердце, но мозг конкретной команды не получил. Зато через пару дней Ткач уже ловил себя на мысли, что не прочь побывать в тех местах, где пропал старший брат.
Юрка, всегда живший по расчету и формулам, был не в состоянии объяснить это незнакомое чувство, этот настойчивый зов крови. Однако он четко осознавал: внутри запустился сложный механизм, доселе мирно дремавший и ждавший своего часа. И причиной душевной метаморфозы явилась смерть четверых друзей или не менее сильный «детонатор» — подробности исчезновения Андрея. Или, что более вероятно — и то, и другое.