Предельные полномочия, стр. 22

Что еще тебя обеспокоило? А, сержант Вальдо! Я казнил его за жестокость. Выяснил, что он издевался над пленными и индейцами из здешних деревень, и расстрелял без всяких колебаний. А солдат отпустил, потому что это были молодые новобранцы, ребята, еще не нюхавшие пороха и не знающие жизни. Мне стало их жалко, вот и отпустил… Вот, кажется, я все тебе объяснил. Но у тебя наверняка есть еще вопросы.

— Да, Берт, у меня остались вопросы, — кивнул Фернандес. — Ты сказал не все. И раньше ты так себя не вел. Хотя занимался тем же самым.

— Да, верно, — согласился Лимберг. — Это ты верно сформулировал.

Он встал, прошелся по комнате, потом остановился перед окном спиной к Фернандесу и продолжил:

— Уже шесть лет я живу чужой жизнью. И три года из этого срока — в сельве. Я уже потерял счет убитым — их было очень, очень много. Через год, как ты знаешь, мой контракт заканчивается. Я смогу вернуться в Штаты, уйти на покой… Но не будет мне покоя! Не смогу я сидеть на краю бассейна возле своего домика в Пасадене и курить сигару. Мне будут сниться убитые! И я буду думать об этой несчастной стране, где правые сменяют левых и наоборот и ничего не меняется! Вот скоро, я чувствую, андианцам надоест президент Браво, и они отправят его к чертовой матери. А к власти придет мой друг и покровитель Пинто. Ну и что? Он уже сейчас мечтает о том, сколько яхт и вилл он купит и как будет проводить время на Лазурном Берегу! Да, за эти годы я стал другим, Норман, я стал убийцей! Я привык воевать, но за что идет эта война — не знаю… Может быть, для меня было бы лучше, чтобы какая-нибудь шальная пуля нашла мою голову. Но пули, как нарочно, обходят меня стороной…

— Поэтому ты и топтался у меня за дверью, — медленно проговорил Фернандес. — Ждал, что нервы у меня сдадут и я выстрелю…

— Точно, братишка, это точно, — кивнул Лимберг, все так же не оборачиваясь.

— И поэтому ты захватил русских специалистов, не сказав мне об этом ни слова… — добавил тем же тоном Фернандес.

— Русских? Каких русских? — в голосе командира «контрас» прозвучало удивление. Он обернулся и уставился на Фернандеса.

— Ладно, Берт, не надо ломать комедию, — поморщился специальный агент. — Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Речь идет о четырех русских энергетиках, которых на прошлой неделе захватили неподалеку от вулкана Галерас. Это не совсем твой район — ты раньше не действовал в окрестностях Квесто. Поэтому я сначала думал, что это дело людей дона Этторе или «команданте Орельяно». Но выяснилось, что русских там нет. Не похищали их и парни из «Тупака Амару» и «Солдат Боливара». Вывод может быть только один: русские у тебя. Правда, пока что я не понял, где ты их содержишь — а за вчерашний вечер, пользуясь твоим гостеприимством, я успел у вас хорошенько осмотреться. Значит, ты или содержишь их в подземной камере — что не очень хорошо — или… Тогда дело совсем неважно. Ответь, Берт, не томи, и мы вместе решим, как выйти из этой ситуации.

— Значит, ты приехал из-за русских… — медленно проговорил Лимберг, вновь усаживаясь на стул. Страсть, с которой он рассказывал Фернандесу о мучающих его сомнениях, исчезла, из командира боевиков словно выпустили воздух. — А я думал — со мной разобраться… Но мне нечего тебе сказать, Норман, не в чем признаться. Теперь я понял, о какой истории ты говоришь. Да, я слышал, что кто-то захватил четверых русских специалистов. Но я думал, что это дело рук «ультрас» — того отряда, что базируется на Укаяли. А ты, выходит, думаешь, что это я…

— А других вариантов просто не осталось, — развел руками разведчик. — Если они не в твоем лагере, я не знаю, где их искать. А возвратиться в Вашингтон с пустыми руками я не могу. И так весь отдел «латинос» в Госдепартаменте стоит на ушах из-за этого похищения. Этот эпизод подрывает наш престиж в глазах всей Америки. Помоги мне решить эту проблему, Берт! Возможно, это отчасти успокоит твою больную совесть: ведь эти ребята ни в чем не виноваты, и спасти их будет справедливо.

— Интересно, о чем ты больше беспокоишься, — усмехнулся Лимберг, — о моей совести, о престиже Штатов или о своей заднице? Ладно, можешь не отвечать. Значит, ты предлагаешь мне вместе поискать русских. Что ж…

Он встал, в задумчивости прошелся по комнате. Фернандес терпеливо ждал, что он еще скажет.

— Знаешь, я вспоминаю одну вещь, — наконец заговорил Лимберг. — Один солдат говорил мне: когда он был в деревне, индейцы рассказали, что видели в сельве незнакомых вооруженных людей. Вообще крестьяне приметливы и всех отлично различают: и парней дона Этторе, и боевиков Орельяно, и моих солдат. А эти были какие-то другие. Тогда я не обратил большого внимания на это сообщение, решил, что речь идет о какой-то группе леваков: у них же постоянные расколы, кто-то приходит, кто-то уходит. Но, возможно, дело обстоит иначе…

— А когда это было? Когда тебе это рассказали? — оживился Фернандес.

— Примерно неделю назад.

— Тогда все сходится! — воскликнул разведчик. — Мне надо поговорить с этим солдатом! И потом сходить в деревню, самому побеседовать с крестьянами. Видимо, речь идет о какой-то новой группе. Это важно не только для поиска русских — возможно, это меняет всю расстановку сил. Надо выяснить, что это за люди и где их лагерь.

— Да, это надо сделать, — кивнул Лимберг, он же Сереседа. От его апатии не осталось и следа, он вновь был полон энергии. — И я тебе в этом помогу.

— Неужто ради престижа родной страны? — уточнил Фернандес, убирая пистолет в кобуру.

— В основном ради собственной совести, — отвечал Лимберг.

Глава 16

То ли здесь действительно недавно прошел дождь, то ли в сельве всегда было так сыро, только дорога, на которую свернул джип Лаврова, была раскисшая; машина елозила по колее, норовя то и дело съехать в кювет. А еще она все время петляла из стороны в сторону и часто ныряла в овраги. На подъемах мотор натужно ревел, грязь летела из-под колес.

Так они ехали час, пошел второй — и тут дорога стала ровнее, лес реже, за деревьями замелькали открытые участки.

— Подъезжаем к деревне, — сообщил Мануэль. — Это Тарма. Вон за тем поворотом покажутся первые дома.

— Может, мне остаться здесь? — предложил Лавров. — Чтобы деревенские не видели чужака. А ты поедешь один, а потом за мной вернешься.

— Нет, это плохой вариант, — покачал головой бригадир. — Они догадаются.

— Как? — удивился майор.

— Не знаю, но догадаются, — настаивал Мануэль. — В сельве индейцы знают все. Может, им духи леса говорят, может, кто еще. Не надо хитрить — так будет только хуже. Поедем вместе.

Они миновали поворот, и перед ними открылась деревня. Деревянные дома стояли довольно далеко один от другого. Лишь некоторые были крыты шифером и черепицей, большинство довольствовалось связками камыша и тростника. Посреди улицы в грязи копошились мелкие черные куры и такие же черные поросята, здесь же играли дети. «Все как у нас где-нибудь в глубинке, — подумал Лавров. — Только хрюшки другого цвета».

Они проехали несколько домов, потом возле одного дома — на вид он ничем не отличался от других — Мануэль велел майору остановиться.

— Здесь живет старейшина, — объяснил он. — С ним и надо говорить. Идем.

— Но почему обязательно сразу со старейшиной? — удивился Лавров. — Может, лучше найти какого-нибудь говорливого мужичка, поболтать… налить чего-нибудь покрепче… у нас же спирт вроде есть?

— Может, у вас так принято, а у нас нет, — отрезал Мануэль. — Сначала надо выразить уважение старейшине. Если он не захочет с нами говорить, то никто не будет. Сейчас мы войдем. Садись, только когда предложат. Поздоровайся, а потом молчи. Говорить буду я. Понятно?

— А надувать щеки и двигать усами можно? — осведомился Лавров.

— Какими усами? — Мануэль так удивился, что даже остановился на полдороге. — У тебя же нет усов!

— Ладно, я так — просто пошутил, — объяснил Лавров. — Я понял: надо молчать.

Мануэль постучал в дверь, подождал немного, потом шагнул внутрь. Лавров двинулся за ним.