Веселие Руси. XX век, стр. 88

До сих пор мы говорили о распределении и потреблении алкоголя, не затрагивая проблему его производства. В силу особого значения алкоголя как стратегического ресурса оно не могло не стать важной составной частью экономической политики воюющего государства. Действительно, помимо развития производства водки и спирта в местностях, приближенных к театру военных действий (о чем говорилось в документах ГКО), в разных регионах создавались новые предприятия и организовывался выпуск водки на пищевых заводах иного профиля. В период войны в восточных районах было построено 26 спиртовых заводов. В частности, в 1943 году был открыт крупный Канский биохимический завод в Красноярском крае. Вся его продукция шла на фронт, в том числе на обеспечение «наркомовских 100 граммов». Пищевого спирта тогда не хватало, обходились техническим – его пили, им лечились, из него гнали водку. Очистка по тем временам была кустарной, почти символической, и за напитком надолго закрепилось народное название – «сучок» [686]. Общая ситуация в водочной отрасли экономики была далеко не благополучной. Анализ документов военной поры дает нам шокирующую картину колоссального несоответствия между производством алкоголя и его потреблением.

В целом по стране пищевая промышленность лишилась 40 % технологического оборудования и половины своей энергетической инфраструктуры. Более 50 % пищевых предприятий оказались в зоне оккупации и в прифронтовой полосе. Многие из них обратились в развалины, а оборудование было вывезено в Германию. Наиболее серьезно пострадали 5500 предприятий маслобойно-жировой, кондитерской, сахарной, консервной отраслей. Разумеется, в условиях общего падения уровня пищевой промышленности не могла не пострадать и ее спиртоводочная составляющая. Интересно сопоставить данные о производстве водки и ее исходного продукта – спирта-сырца – с соответствующими данными по иным видам пищевой продукции. Изучение ранее недоступной исследователю секретной статистики дает такую возможность [687]:

Производство важнейших видов продукции пищевой промышленности (в процентах к 1940 году)

Веселие Руси. XX век - i_026.png

Таким образом, падение производства как спирта-сырца, так и водки было почти катастрофическим: в 1943 году оно доходило до предельно низкого уровня в 20 % от масштабов производства водки в «благополучном» 1940 году. Если не считать производства папирос и сигарет, а также некоторых других «нестратегических» видов пищевой продукции (как крахмал, патока), спиртоводочная промышленность была одной из тех отраслей советской экономики, которые больше других пострадали от войны. Вместе с тем она представляет собой наиболее яркий пример максимально эффективной мобилизации, концентрации и распределения ограниченных ресурсов в условиях военной экономики. Производилось мало, пилось много – так можно определить алгоритм алкогольной проблемы в военных условиях. Представляется, что в период Великой Отечественной войны алкоголь потреблялся в более умеренных дозах, но более широкими слоями населения. «Наркомовские сто граммов» выпивали многие их тех, кто вообще не пил до войны.

Не менее шокирующим выглядит анализ структуры розничного товарооборота во время войны в сопоставлении с 1940 годом. Хотя водка и была серьезно ограничена в торговом обороте, она продавалась в буфетах, ведомственных столовых и других заведениях общественного питания, в ведомственных торговых сетях и закрытых магазинах [688].

Товарная структура розничного товарооборота, включая общественное питание (в процентах к итогу; в ценах соответствующих лет)

Веселие Руси. XX век - i_027.png

Как видим, в 1942 году оборот водочной торговли в структурном отношении почти вдвое превышал долю алкоголя в товарообороте довоенного 1940 года. В 1943–1944 годах он почти достиг троекратного превышения соответствующей структурной пропорции, а в 1945 году – превзошел ее и составлял, как показывает таблица, 35, 1 % всего розничного товарооборота. При этом кожаная обувь, спички, керосин составляли соответственно 1, 3 %, 0, 3 % и 0, 2 %. Отчасти объяснение этому феномену лежит в расширении сети общественного питания в годы войны. Столовые, буфеты, закусочные были призваны сберегать время работников, оптимизировать использование трудовых и материальных ресурсов, освободить женщин-работниц от чрезмерных затрат времени на обслуживание семьи. Накануне Великой Отечественной услугами предприятий общественного питания пользовалось 10–11 млн человек [689]. К концу войны заведения общепита обслуживали уже 25 млн человек. Рост числа посетителей объяснялось также значительным увеличением продолжительности рабочего дня: люди дорожили каждой минутой и не хотели тратить слишком много времени на поиски продуктов и готовку. А в столовых и буфетах, как мы уже знаем, «наливали». В 1944 году товарооборот службы питания вырос на 44 % по сравнению с довоенным уровнем (во многом за счет алкогольной продукции), а орсов – в 6, 3 раза. Кроме того, в 1944–1945 годах были организованы государственные коммерческие магазины, в которых также продавалась алкогольная продукция.

Помимо государственной системы торговли и распределения, свой весьма немалый вклад в снабжение населения алкогольными напитками вносили рынки. В розничном товарообороте страны удельный вес «колхозной торговли» в 1945 году составлял 46 % против 16 % в 1940 году [690]. При этом, однако, продажа продуктов в физических объемах на колхозном рынке не только не увеличилась, но даже снизилась. Сокращение объемов торговли не могло не привести к резкому росту цен, а товарами рынок насыщался довольно медленно. Здесь наиболее интересно проанализировать динамику цен на водку в разных регионах страны в военные годы, особенно в сравнении с иными видами потребительских товаров [691].

При нормированном распределения продуктов люди голодали, однако высокие цены на колхозных рынках были им почти недоступны. Сильнее других зависели от местных источников продовольствия крестьяне: более половины всего советского населения не получало никаких пайков [692]. Что касается рыночных цен на водку в период войны, то поначалу они резко взлетели вверх, однако постепенно возобладала тенденция к их понижению, алкоголь стал более доступным. В Ленинграде в 1943 году, уже после прорыва блокады, водка стоила астрономические 1200 рублей за бутылку, а в 1945 году цена пол-литра составляла лишь 7 % от уровня июля 1943 года. Тбилиси был единственным городом, где водка к концу войны подорожала.

Такова часть обширной истории алкоголя на войне. «Наркомовские сто граммов» во многом были мерой вынужденной, обусловленной экстремальными условиями. Водка выполнила свою уникальную функцию боевого и трудового стимула. Одновременно производство и распределение алкоголя сыграли важную роль в системе военной экономики. Социальное же воздействие водки на военное и послевоенное общество (ибо потребление алкоголя в годы войны имело и долгосрочные последствия, простиравшиеся далеко за пределы военного времени) было многообразным. Здесь скорее можно говорить о комплексе негативных последствий и, в первую очередь, о приобщении к алкоголю огромной массы ранее не пивших людей, включая миллионы женщин и подростков.

IV. Похмелье комстроительства

Глава 10

Горячительное в «оттепель»

И. В. Курукин

вернуться

686

См.: Рак Л. Как нашли спиртопровод // Красноярский рабочий. 2002. 16 февраля.

вернуться

687

РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 41. Д. 239. Л. 129. Данные взяты из Статистического сборника «Народное хозяйство СССР в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», подготовленного под грифом «Совершенно Секретно» в качестве Приложения к еженедельному Статистическому бюллетеню ЦСУ СССР № 41 (540) от 11 ноября 1959 г.

вернуться

688

РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 41. Д. 239. Л. 216. Данные взяты из Статистического сборника «Народное хозяйство СССР в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.»…

вернуться

689

См.: Зинич М.С. Будни военного лихолетья. 1941–1945. М., 1994. Вып. 1. С. 94–95.

вернуться

690

Там же. С. 50.

вернуться

691

РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 329. Д. 1489. Л. 356–359.

вернуться

692

См.: Barber J., Harrison M. The Soviet Home Front, 19411945: A Social and Economic History of the USSR in World war II. London and New York, 1991. P. 84–85.