Внучка берендеева в чародейской академии, стр. 98
Не зря же ж грозилася.
Ведает, что за бабку свою на край мира пойду, не то что замуж. И сердце сжимается…
— Тихо. — Я кулаком по столу ляснула, чегой прежде себе не дозволяла. — Еду бери. Одеяло. И одежу ту, которую не жалко. В столице новую купим…
…верхами бы пойти.
…тайными тропами звериными, которые мне еще дед показывал.
…может, ежели бы Морошковым болотом… ныне-то оно, опасно-ласковое летом, стужею спеленуто. Уснули и болотники в окнах черных озер, и кикиморы злоязычные, и иная какая нечисть, от которое честному человеку не продыхнуть… и сами болота стянуло панцирями ледяными.
Верхами, глядишь, и прошли бы.
Ежели с полудню выехать, то к свету до Новолесья добралися б. А там село крепкое, на тысячи две люду… и от тракту близехонько стоит.
— Не думай, Зославушка, — бабка мигом слезы отерла, — я в седле крепко сижу… какие мои годы.
А то я не ведаю, какие ее годы.
— В возку оно, конечно, сподручней было бы, да… кликни-ка сюда этого неслуха азарского… вздумал мне тут внучку перед людями позорить… уж я ему…
Арей сидел на лавке перед домом.
Будто знал, что позовут. А может, и знал.
— В усадьбе пусто, — сказал он, глаза поднявши. А красные, больные… какую ночь уж не спит. И сие неправильно. Нельзя с устатку в дорогу идти. Да только и ждать неможно. — Почти пусто…
Он сгорбился, себя руками обнял.
— Ушла она… и сынок ее ушел… а вот люди, которые были… именно, что были… всех положила… так мне сказали.
— Пойдем в дом. — Я руку подала.
Нет в том нашее вины.
Да только… вспомнился вдруг и мальчишка, который коней принимал, и девка, ко мне приставленная… неужто и ее тоже? И люди, что боярыне служили верою да правдою… в доме-то людей много было.
Бабка на Арея только глянула.
— А ну-ка, — велела, — к печке садися. От еще теплая…
Печка-то у нас славная, дед мой ее ставил, оттого и держит тепло долгехонько. Ныне-то, пусть и не растоплена, и не пышет жаром, да все одно горяча.
Арей сел.
И прислонился спиной.
— Почему, — сказал, — она на это пошла? Никто же не знал… никто и не догадывался, чем тут занимается… далеко от столицы… от боярских игр… могла бы еще не один год, пока слухи не доползли бы до нужных ушей… а она вдруг… она не походила на безумную… у безумцев своя логика имеется, только ваша боярыня нормальною была.
— Так разве ж нормальный человек с тьмою игры играть станет? — Бабка моя Арея за чуб дернула. — Ну-ка, дорогой, глазыньки-то покажи… а роги куда подевал?
— Спилили…
— Беда… ничего, отрастут… а бессоницею себя зазря мучишь. Сейчас травку одну дам…
— Нельзя спать.
— Можно. И нужно. — Бабка моя Арея выпустила. — Тебя ныне и сорока плевком зашибет, а ты туда же, воевать… Зослава, кликни своих, пущай отдохнут. Часок-другой вам погоды не сделает, зато пойдете со свежими головами… и вели, чтоб возка запрягали…
— Верхом пойдем…
— Пойдешь, пойдешь, поскачешь ажно… а вещички нашие на возку поедуть. Куда девке в столицу да без нарядов? — бабка вытащила из сундука мешочек, расшитый бисером. Значится, и вправду белынь-траву жевать даст. От же ж… гадость несусветная, горькая, в роте после нее вяжет, зато и сны приходят крепкие. И пущай длятся сии сны недолго, зато и голова, и тело отдыхают, силами свежими полнятся.
Нашие на покосы завсегда белынь-корень жуют.
Иль когда жниво.
Иль еще какая работа, которое много и не терпит она отсрочки. Правда, долго сию траву жевать неможно, потому как сгорает тело… то бабка сказывала.
И корнем она неохотно делится. Но раз сама достала, значится, и вправду нужда в том есть.
— На от, — протянула она Арею тоненький корешок, с виду-то он подобный на волосяной ком. — Жуй и спи… мы туточки сами разберемся. Зося, а ты что стала столбом? Подушку неси… одеяло… и ты, Станька, стели женишку, а то только и гораздыя, что мужикам головы дурить… ох, нема на вас розог!
Илья белынь-корень в руках повертел, понюхал и за щеку сунул.
— Спасибо.
На лавку сел, сапоги стянул.
Лойко ж долго принюхивался, лизнул разок-другой, а после бабке вернуть попытался.
— Я сам уж как-нибудь…
— Жуй, — велела она. — Коль и вправду посвататься к Станьке моей хочешь…
— Жевать?
— Жуй, — бабка моя нахмурилася. — Небось, женихов лишних не бывает. Буде с кого выбрать…
— Еще и выбирать… — Лойко корень за щеку сунул и скривился. — Не угодишь на вас, женщины…
— Угодишь, угодишь… только для того живым остаться надобно. Мертвые, оне к угождению не больно способны… спи давай, охальник… от бестолочь кудлатенькая. — И по волосам погладила. — Намаялся с такою-то роднею… А ты, Зослава, чего глядишь? Ложися на печь… тебе, чай, тоже силы надобны… на, пожуй…
— А вещи…
Спать хотелося.
Я ж тоже не железная, и истома тело ломить, да только как можно, когда…
— На, — бабка сунула корень в руку, — жуй. А с вещами мы со Станькою сладим…
Корень был ныне особенно гадостен на вкус.
Зато и сон принес глубокий.
ГЛАВА 56
О болотах и путях тайных, а также быстрой езде и коварных ворогах
Храпели кони. Суетилися люди, коих сделалося много, и не наших, барсуковых, но незнакомых. Бегали царевы писцы с досточками, за ними — подмастерья с огнем в шклянках, потому как впотьмах-то попробуй попиши, такого наворотишь, что семеро грамотных не разберут.
Стрельцы топтали снега.
И давешний некромант осип, матеряся… все как-то не по-евоному тела на подводы грузили.
— Да чтоб тебя! — он погрозил кому-то кулаком…
…Тут и возка подогнали.
А в него и меня усадили… сперва бабку мою да под белы рученьки… она-то хорошо вышла, даром что некромант полчаса возился, на стрельца морок вешая. А тот еще и ворчал, мол, дожил до седых волос, чтоб бабою побыть…
— Не похож. — Бабка моя себе крепко не по нраву пришлася. И так уж ходила, и этак, и себя за щеку ухватить попробовала, но была остановлена.
— Без тактильного контакта. — Некромант бабке пальцем погрозил.
— Чего?
— Руками не трожь! — рыкнул стрелец и юбки подобрал. Следом и молодший его помощничек, Станькою обряженный, поспешил… ну а там ужо и меня сделали.
Ох и вышла я… не ведаю… как-то оно… не привыкшая я, чтоб на себя глядеть. В зеркале — это одно, а вживую… стоить девка рослая, широкая в плечах. Такую хоть в плуг запрягай, вспашет полечко заместо кобылы и не взопреет, а кобылу опосля и на рученьках до хаты донесет.
Волос светел.
Бровь темна.
Коса толста и до пояса… коса-то мне понравилася, а девка… неужто я взаправду такая? Идеть вразвалочку, да за бок держится, за куделю… ну, то бишь за саблю, только куда девке с саблею ехать. А с куделею оно и можно.
— Вас стрельцами сделаю, — сказал некромант и руки размял. — Только… вы уж все равно постарайтесь… боком… эманации сильные очень… и образцы… я не сталкивался с подобным. Кто бы ни поднял их, он сильный маг.
— Это мы уже поняли.
— Не совсем. — Некромант усадил Арея на стул и голову ладонями сдавил. — Ты думаешь, что и ты сильный маг. Это верно. Я вижу твою ауру, только… ты никогда ведь не сталкивался с магией смерти. И не понимаешь, на что она способна.
— Объясни, раз уж есть минута.
Лицо Ареево в руках некроманта плыло.
Волос сделался короток.
Кожа — светла, да и веснушки на ней появились.
— Объяснить… если бы это было так просто. Ты берешь силу из воды и огня, земли и воздуха… мы — из живого. Из страха. Из боли. Из радости… из рождения и смерти. И эта сила иного свойства.
Пробились рыжеватые усишки над губою.
И сам Арей сделался ниже. Шире в плечах… одежда и та переменилася. Не куртка черная — но кафтан стрелецкий алый, правда, изрядно заношенный и с заплатой на руке.
— Некроманту не под силу остановить бурю. Или призвать дождь. Он не сможет устоять перед огненным шквалом…
— А это хорошо… — позевывая, сказал Лойко. И шею поскреб. Некромант же Арея с табурету спихнул и на оную табурету пальчиком указал.