Внучка берендеева в чародейской академии, стр. 90
— Да вы…
— Мы приехали в гости из огромного уважения к твоей матушке. Моя будущая родственница, невеста моего дяди, Кирей-ильбека, будущего кагана… того, который воссядет на Белую кошму…
Он говорил медленно-медленно, будто с силою из себя кажное слово тянул.
— Так вот, она пожелала почтить твою добрую матушку визитом… и я не счел нужным отказывать ей в этаком пустяке.
А он смог бы?
Ух, вовремя я языка прикусила. И голову задрала, аккурат как Добромысл. Ну, надеюся, что как Добромысл, щеки-то дуть я по-боярски не научилася. А вот семак зазря не взяла, с семками, небось, делать вид, что беседа тебя не занимает вовсе, легчей было б.
— Так уж вышло, что дядюшка мой, да продлят боги его годы, свою нареченную любит безмерно…
…ага, дурить.
— …и потому меня следом отправил, чтоб я, значит, в оба глаза глядел…
…абы не угляделся вовсе… от захотелося Арея треснуть да чем тяжелым, тою ж кочергою, которая при камине лежала спокойненько. А там еще и лопаточка имелася махонькая, кованая узорами, чтоб, значится, пепел прибирать.
От лопаточкой бы да по самому темечку.
А то несет всякое…
— …ты ведь понимаешь, что в мире много всяких людей. Есть обманщики, есть воры… убийцы… насильники. — И ножичек будто бы из руки выронил, да только ножичек, в воздухе кувыркнувшись, по самую рукоять в шкуру ушел.
Добромысл только глазом дернул.
Левым.
— Я н-не н-насильник…
— Да? Хорошо… а то ж с насильниками ваша Правда как поступать велит?
— К-как?
— На кишках собственных вешать. А мне бы не хотелось… грязно это. Неэстетично.
Тьфу ты, придумал жаху. А Добромысл побледнел прямо весь.
— М-мы н-не знали, что она просватана!
— Да ну?
— Божиней клянусь… за кого просватана… в селе всякое говорили, что нашла жениха… кого она там найти могла? Да она ж… девка обыкновенная. У мамки таких сотня…
— От и гулял бы по мамкиным. — Арей ближе придвинулся и за плечи приобнял. — Пойми, Добромысле, нет у меня желания с кровью увязываться. Да только вот призовет родственник мой меня после поездочки, спросит, как прошла… разве совру я?
От соврет и глазом не моргнет, ни левым, ни правым.
Роги и те не зачешутся, пущай и спиленные.
— Придется рассказать историю занятную, как невестушку его дорогую… деву беззащитную…
И на меня воззарился.
Я только и смогла, что глазки долу опустить. От как есть сидит на сундуку дева самая беззащитная, каку только вообразить можно. Сидит и розовеет щекою, стыдится, стало быть.
Переживает.
— …опоили зельем неведомым… или…
— Сон-трава! От нее вреда не бывает! Настой мамке целитель один делает! Я сам им пользуюсь!
И дернулся почесаться.
— Сиди смирно, — велел Арей. — Значит, опоили настоем сон-травы, а после покушались на честь ея девичью… и он спросит меня, зачем? Чего отвечу?
Добромысл засопел.
На меня глянул.
К Арею повернулся.
Голову повесил.
— Матушка мне велела… думаешь, я сам бы к такой поперся? Я девок других люблю, чтоб тонкая, изящная… твой родственник… у вас, наверное, другие вкусы…
— Эт точно, — заметил Арей, не понять, к чему.
— Она ж страшная! И здоровая… не жена была б — коровища… такую людям не покажешь… а мать велела… сказала, что этот брак меня спасет.
— От чего?
— А ты не видишь, от чего?! — взывал Добромысл. — Я же нормальным был… нормальным…
— Погоди. — Арей рученьку на плечо боярское положил, и тот, верно, памятуя, чем оное дружелюбие прошлым разом скончилося, затих. — То есть тебе нужен брак с Зославой, чтобы вылечиться?
Добромысл кивнул. И на меня глянул с ненавистью. А я чего? Я ж ему ничегошеньки дурного не сделала, за что ж ненавидеть?
— Это как? — Арей руку убрал. — Что-то я не слышал про такое…
— Не знаю… мама сказала…
— А ты и поверил?
— Матушка не стала бы лгать… она сказала, что кровь берендеева сильная… что сразу надо было, когда она… а она уехала!
И вновь скривился.
— Да она радоваться должна! Боярыней стала бы! Из холопок…
— Она и так княжна…
— Ага, княжна со скотного двора, — сказал, как в душу плюнул. Я-то ведаю, что княжества моего всего удел — наш двор, где и вправду скот обретается. Но иной скот душевней человеков будет. Небось, Пеструха меня никогда зазря не забижала…
— Что ж… передай своей матушке, — очень-очень ласково произнес Арей, — что идея, конечно, своеобразная весьма, да только невеста эта просватана. А коль вздумается ей на браке вашем настаивать, то говорить я иначе стану.
И для пущей убедительности, надо полагать, ладонь раскрыл. А с той ладони столп пламени выпустил. Оный столп до самого потолку поднялся, рассыпался искрами белыми.
Добромысл только охнул.
Арей же огонь убрал.
— Сейчас я тебя отпущу. Советую… скажем так, о нашем разговоре не забывай, не нужно, но коль станут спрашивать, то прошел он у нас в теплой и дружеской обстановке. Ты же не хочешь лишних проблем? Нет? Вот и я не хочу.
И поясок лишь тронул, как тот распустился.
— Ты все равно за это заплатишь, полукровка.
Поднялся он на четвереньки, и рубаха нехорошо задралась, обнажая изъязвленные ноги.
— Всем нам когда-нибудь да придется платить по счетам, — миролюбиво заметил Арей. — Иди уже… женишок.
ГЛАВА 52,
где случаются беседы и не ладятся договоры
Поднялися мы на самое зорьке, да и где ж ты наспишь, когда туточки этакое непотребство едва ль не случилося? И хотя ж мягкими были перины Добронравы Любятичны, да чудилося мне, что в мягкость этую будто бы крошек кто сыпанул, аль плевела отмолоченного, как оно разлучницам на селе делають. Помнится, опосля первое ночи Зданешка, которая молодшенькая, за муж за Станюкова выскочившая, да не просто выскочившая, а отбившая его у Любавки — с ею-то почти и сговорилися, — вся красная была, расчесанная. После неделю скреблася.
Наши-то только посмеивались.
Кто и как пробрался в сараю, где молодым стелили, того неведомо… а может, и свекровушка поспособствовала, ей, говорили, зело не по нраву новая невестка пришлася. С Любавкиною ж матушкой оне — лучшими подругами были…
Ну, так я ж не о том.
Вот мыслилося, только упаду, как глазыньки сами склеются, усну сном беспробудным. А упала, так они не склеилися, и сна того ни в левом, ни в правом немашечки. Ворочаюся с боку на бок, ерзаю… и тут мне свербит, и там чешется.
Арей же внове лег спокойненько, в шкуру свою, то есть не свою, а медвежью завернулся.
Сопит.
— Злишься на меня? — шепотом спросила я.
— За что?
— За то, что Кирею слово дала…
Он вздохнул и перевернулся, знать, тоже неудобственно. Ну так я его не звамши была, сам пришел, сам лег… и не уйдет ведь, как ни проси.
А я и не хочу, чтоб уходил.
Оттого и уши горять, да впотьмах не видно.
— Нет, — Арей ответил шепотом. — Мне не следовало втягивать тебя в свои проблемы.
Так ить не втягивал, сама я втянулася. Лежу, перстенек трогаю. А ить хорошо сидит.
— И как выяснилось, оно к лучшему. — Арей все ж таки сел. — Надеюсь, теперь они тебя тронуть не посмеют.
— Надеешься?
Он только кивнул.
А я… я вдруг припомнила, что сказывали о Добронраве Любятичне, что будто была она норову крутого, и коль полагала чего своим, то в жизни не упустила б.
— Не волнуйся, Зослава, — тихо произнес Арей. — Я не позволю причинить тебе вред…
И как-то и вправду на душе спокойней сделалось.
— Одного не пойму… Кирей тебе родовое кольцо отдал. Почему оно не предупредило? Оно ведь не только яды знает… а тут промолчало, будто глушил кто. И это мне не нравится. Надеюсь, ты не будешь против, если мы уедем завтра?
— В Барсуки?
— Для начала в Барсуки… а там и в Акадэмию.
В Барсуки-то ладне, но я ж еще погостевать хотела. Но в Акадэмию… только-только приехали, а тут ужо обратно. И с чего? Из-за блажи боярское? Так этакою манерою меня вовсе без хаты оставить могут!