Секретный туннель, стр. 42

— О чем? Ну, например, о том, что я могу для вас кое-что сделать, — Джексон деловито глянул на часы и пыхнул сигаретой. — Что вы скажете, если я предложу вам небольшой пустячок — ваши жизни?

— Действительно, пустячок, — криво усмехнулся Орехов и спросил: — И что ты хочешь взамен, командир? Страшную военную тайну? Так нет у нас таких…

— Нет, тайны ваши мне не нужны. Мне плевать, кто вы и откуда, — покачал головой Джексон и продолжил: — Просто мне нужно ваше принципиальное согласие. Я вас вытаскиваю отсюда, и мы уходим. Ситуация может сложиться так, что вы можете послужить мне защитой. Если хотите — заложниками. Суть проста: я помогаю вам, вы помогаете мне. Что скажешь, солдат?

— Подумать надо, — осторожно ответил Орехов, мучительно прикидывая, что же может быть нужно этому бандиту на самом деле — в бескорыстную благотворительность майор решительно не верил, не тот случай. — Какие гарантии, что в итоге ты не прострелишь нам головы? Я не первый день форму ношу — знаю я ваши штучки…

— Да никаких гарантий, кроме моего слова — но оно ведь, как я понимаю, для тебя вообще ничего не стоит, — пожал плечами наемник и, многозначительно оглядев стены камеры, вдруг протянул майору небольшой листок бумаги. Убедившись, что пленник все прочел, молча кивнул и поднес к листочку огонек зажигалки. Бросил догоравший листок на пол, растер подошвой армейского ботинка пепел и встал, подхватывая в руку табурет. — Ты подумай, солдат. Хорошо подумай. Я еще загляну. Вот тебе парочка сигарет и спички — это чтобы думалось лучше…

Орехов долгим взглядом проводил наемника, машинально прикурил новую сигарету и молча уставился в потолок. Подумать было о чем, поскольку только что майор испытал нечто такое, для чего и слова-то трудно было подобрать. Это был не шок, не растерянность, а что-то вроде… Да черт его знает, как назвать чувство человека, который только что на белом обыкновенном листочке прочел старательно выведенный печатными буквами коротенький текст на русском: «Я знал человека, у которого была точно такая же татуировка, как у тебя. Он был хорошим парнем. Твое отчество Викторович? А фамилия — Орехов?»

Дело было в том, что полное имя майора действительно звучало как Орехов Сергей Викторович…

43

Боец захлопнул стальную дверь, подождал, пока Джексон скроется за углом, и присел на каменный пол, пристроив автомат у стены. С удовольствием вытянул длинные ноги и прижался затылком к прохладному камню. Пост бойцу нравился — это не на поверхности, у люка, дежурить под жарким солнцем, мечтая о глотке прохладной воды и воюя с тучами москитов…

Джексон неторопливо вышагивал по туннелю, негромко насвистывая очередной старый хит под загадочно-восточным названием «Марракеш», и мысленно прикидывал, сколько же на сегодняшний день у него на счету веселых долларов. Плюсовал в общую кучку приличную пачечку налички и еще кое-что — получалось очень даже неплохо. У толстяка Алехандро наверняка есть тугой мешочек с тугриками. И его не мешало бы занести в графу «итого»…

— Джексон! — к наемнику спешил один из нукеров толстяка. — Босс тебя по всей базе разыскивает, к себе требует.

— С чего вдруг такая срочность?

— Откуда же мне знать. Босс нам не докладывает. Он в эти дни вообще как с цепи сорвался.

— Это да, есть маленько, — согласно кивнул Джексон и, небрежно опустив ладонь на кобуру с пистолетом, направился в сторону кабинета Алехандро. Подошел к деревянной двери, костяшками пальцев выбил легкую дробь и, услышав приглушенное «да!», нажал на ручку. Шагнул внутрь, чуть прищуриваясь и отворачивая лицо от яркого света, и недовольным тоном спросил:

— Дружище, что за переполох? Ты же знаешь…

Договорить Джексон не успел, поскольку неожиданно почувствовал, как сзади с двух сторон в его ребра жестко уперлись два ствола — не то винтовочные, не то автоматные, но в том, что это были именно стволы, наемник не сомневался ни мгновения.

— Знаю, рейнджер, — голос толстяка, тоже державшего в руке пистолет, направленный в лицо гостю, источал нечто среднее между холодным презрением и злорадством. — Я про тебя многое знаю. Например, я точно знаю, что это ты свернул шею русскому инженеру. Вот только не знаю, зачем… Чем тебе помешал безобидный пьяница, а?

— Алехандро, ты уверен, что поступаешь правильно? — осторожно поинтересовался наемник, благоразумно подняв руки вверх и даже не пытаясь делать хоть что-то, что стоявшие сзади шестерки босса, уже успевшие вытащить из кобуры его «кольт», могли бы посчитать сопротивлением. — Если мне не изменяет память, мы ведь с тобой, кажется, обо всем договорились, нет?

— А я передумал, солдат, — толстяк оценивающе посмотрел на «конвоиров» и положил пистолет на стол, после чего начал раскуривать извлеченную из коробки сигару. — И знаешь, почему? Потому, что на досуге посмотрел на карту нашей Земли. Знаешь, что я там увидел?

Алехандро умолк на несколько мгновений, пыхая голубовато-серым дымком и ожидая реакции Джексона. Не дождался и продолжил, почти доверительно понизив голос:

— Она очень маленькая. Настолько маленькая, что просто глупо пытаться на ней спрятаться. Если серьезные люди захотят тебя найти — найдут. Ты понимаешь, о чем я, рейнджер? Ты — один, а у меня семья. Что было бы с ними, если бы я послушал тебя? Молчишь? А я скажу тебе: если бы я согласился на твое предложение, ни у меня, ни у них не осталось бы ни единого шанса! И я решил: если я повинюсь перед Большими Боссами — они, возможно, и простят меня. Потери моя семья им постарается компенсировать…

— Ты — босс, тебе виднее, — с холодной улыбкой пожал плечами Джексон. — Но все же скажу: дурак ты, амиго. Никто и никогда тебя не простит. Я руки опущу? Затекли уже. Ты или скажи своим шакалам, чтобы стреляли, или что…

Алехандро сделал неопределенный жест, и бандиты без особых нежностей завернули руки Джексона назад, и наемник почувствовал, как запястья обхватили холодные стальные кольца наручников.

— Волоките его в камеру, парни, — распорядился толстяк и, когда троица уже толклась в дверях, выбираясь из кабинета, бросил вдогонку: — Рейнджер, неужели ты всерьез рассчитывал, что я тебе поверю? Ты помнишь, как поигрывал ножом у самых моих глаз? Вот и я не забыл. Зря ты тогда так поступил. Зря… Да, кстати, тюрьма-то у меня только одна! Так что будешь сидеть в одной камере с гринго и с его бабой. И знаешь что? Если вы друг друга загрызете — я плакать не буду, ха-ха-ха…

…Дверь камеры снова лязгнула, и Орехов недоуменно покосился в сторону входа — так называемый «обед», состоявший из пары лепешек и двух бутылок воды, уже приносили, а для ужина вроде бы еще рано. Или смуглые ребята какую-то новую пакость придумали?

В следующую минуту недоумение сменилось неприкрытым удивлением — в камеру буквально влетел совсем недавно покинувший ее наемник, так ловко демонстрировавший фокусы с листочками белой бумаги. Правда, теперь руки недавнего уверенного в себе солдата почему-то были скованы стальными браслетами…

— Уроды, браслеты снимите! — наемник яростно пнул дверь, тут же отозвавшуюся насмешливым глухим грохотом. Впрочем, ярость тут же сменилась абсолютным спокойствием, и наемник, подойдя к деревянному топчану Марии, довольно бесцеремонно уселся на краешек и шутовски склонил голову на грудь в галантном поклоне.

— Боб Джексон, мисс. Бывший командир этих недоумков. Ах, если бы вы знали, как же короток путь между короной и плахой… Понимаю, что вы не в восторге от моего соседства, но топчана здесь только два, а наш друг ранен и нуждается в покое — не могу же я стеснять его…

— Мистер Джексон, — голос Орехова был тускло-равнодушным, — это новая провокация? Что ж так неоригинально-то? Или вы и в самом деле за несколько минут успели проштрафиться настолько, что вас разжаловали и бросили в камеру к нам?

— Сэр, вы будете смеяться, но меня действительно разжаловали, лишили звания и всех орденов. Увы мне, горемычному…

— И какую статью шьют? Уж не измену ли Родине?