Белая береза, стр. 82

— А почему?

Илья Крылатов поднялся с нар.

— Знаете что, — заговорил он, — мне нечего скрывать от вас свои мысли. Конечно, я кое-что знаю о значении партизанской войны. Знаю, как воевал Денис Давыдов, знаю, как воевали партизаны в годы гражданской войны. Но ведь тогда были совсем другие условия! Войска Наполеона шли одной дорогой. По обе стороны от нее для партизан было полное раздолье. Бей из-за каждого куста! В гражданскую войну не было строгих линий фронтов, тогда тоже действовать было легко. А теперь? В страну нахлынула огромная масса войск, захватила огромное пространство. Где здесь действовать партизанам? Только отсиживаться в лесах? Нет, я хочу быть в рядах армии!

— У вас все так думают? — спросил Бояркин.

— Все!

— Уверены?

— Да, — ответил Крылатов, собираясь уходить. — Если разрешите, мы отдохнем у вас сегодня, а завтра пойдем дальше.

Но утром оказалось, что в группе Крылатова тяжело заболели два бойца. Крылатов попросил разрешения остаться еще ненадолго. А следующей ночью прошел снегопад и забушевала вьюга. Внезапно установилась ранняя зима.

XIII

В лесу тихо догорало розовое зимнее утро. Лес точно онемел, боясь неосторожным движением одной, хотя бы одной ветки попортить весь свой новый, блистающий, как парча, зимний наряд. Над лагерем тихонько, мирно, как над засыпанной снегом деревенькой, курились утренние дымки. Через весь лагерь тянулись заячьи следы. Но вдруг откуда-то с восточной стороны над лесной тишиной пронесся скрип. Вероятно, скрипнуло дерево. Вот еще, еще и еще… Да, это, конечно, дерево, или старое, или надломленное бурей: скрипнет раз-другой, затем передохнет, справляясь со своей немощью, — и опять летит над затихшим лесом старческий, жалобный скрип, будто кто-то одинокий стонет над одинокой могилой.

Проходивший мимо старик партизан, заметив, что Крылатов заинтересованно прислушивается к странным звукам, долетавшим с востока, остановился и пояснил:

— Ворон кричит.

Спускаясь в землянку командира отряда, Крылатов услышал шумные голоса партизан и неожиданно остановился перед дверью под навесом из еловых веток.

"Что тут случилось?"

Открыв дверь в землянку, Крылатов увидел, что она полна партизан, и тут же услышал приятный звучный женский голос, каких он не слыхал в лагере. В ту же минуту голос смолк и враз наперебой заговорили партизаны. Должно быть, только поэтому никто и не заметил появления Крылатова в землянке. Крылатов тихонько подошел к толпе и заглянул в круг.

За командирским столом, заставленным разной посудой, сидели две девушки. Они были хорошо освещены: из единственного окошечка напротив стола вливался поток утреннего солнечного света. Они были очень похожи друг на друга, несомненно, это были сестры. Младшая, смущенно оглядываясь, рдея, хлебала остывший суп, а старшая разговаривала…

Илью Крылатова поразила ее красота. Но он сразу и не смог бы сказать, в чем именно состояла ее красота, так поразившая его с первого взгляда. По отдельным возгласам партизан Крылатов понял, что женщина рассказывала о чем-то неприятном. Но, странное дело, по ее виду нельзя было определить, что она принесла в отряд неприятные вести. Несомненно, она была возбуждена, но Крылатову показалось, что возбуждена не только своим рассказом, а еще чем-то, что трудно было разгадать. И, может быть, именно эта вторая, непонятная причина ее возбуждения и делала ее необычайно красивой. Каким светом молодости было озарено ее открытое, с тонкими чертами, с чудесной веселинкой в каждой черточке лицо! И как блистали ее глаза!

— И нечего ждать, нечего! — говорила она резко, вероятно чего-то требуя, а сама вся светилась от непонятного возбуждения. — Они будут издеваться над народом, а вы молчать? Просто удивление! Рядом партизаны, а нам житья нет от немцев! Да на что это похоже? Нет, как хотите, Степан Егорыч, а это не дело!

Говоря все это, она поглядывала не только на Бояркина, но и на всех столпившихся вокруг стола партизан. Один раз она взглянула и на Крылатова; должно быть, чем-то он заинтересовал ее, и она, сказав несколько слов, опять посмотрела на него… Поймав ее взгляд, Бояркин оглянулся назад и увидел Крылатова.

— Слушай, товарищ начальник штаба, как у тебя дела? — спросил его Бояркин. — Все у тебя готово?

— Так точно, товарищ командир! — быстро ответил Крылатов.

— Ну, вот, — сказал Бояркин, обращаясь к Марийке. — Довольно горячиться. У нас уже все готово. Понятно?

XIV

Лагерь жил обычной жизнью. Куда-то уходила, растягиваясь цепочкой, группа партизан на лыжах. У продовольственного склада разгружали сани. На хозяйственной базе ширкали пилы и пели девушки. Все это было обычно. Ко всему этому Крылатов уже привык за неделю жизни в отряде. Но все это казалось ему теперь необычайно привлекательным, приятным для глаз и слуха. Он долго внутренне сопротивлялся необычному ощущению, только что властно захватившему все его существо, но в конце концов вынужден был признаться, что весь лагерь кажется ему теперь в другом свете потому, что в центре его стоит она, эта неизвестная ему женщина, и освещает его своей красотой.

Он попытался было разобраться в том, что именно так сразу и глубоко поразило его в незнакомке. Но тут же понял, что это бесцельное занятие, и сказал себе: "Все!" Мало ли женщин с черными глазами? Много. Но таких черных да таких живых и блестящих глаз очень мало. Мало ли красивых лиц? Но таких, как у этой, таких одухотворенных и озаренных светом молодости, с такими горячими, улыбчивыми губами, — таких немного… Большинство женщин нравятся тогда, когда узнаешь их хорошо, привыкнешь к ним, разглядишь их достоинства. Но что это за красота, если ее надо долго рассматривать? Нет, она должна быть видна с первого взгляда…

На главной площадке лагеря показался Костя и вместе с ним две незнакомки. Крылатов остановился и спрятался за молоденькой заснеженной елкой. И то, что увидел, ошеломило! Костя обнял сразу обеих красавиц сестер и что-то шепнул одной, затем другой… И сестры, разом отпрянув от него, захохотали на весь лес, затем бросились к Косте и с визгом начали дубасить его кулаками.

"Вот счастливец, белокурый бес!"

Около полудня Марийка и Фая собрались уходить домой. Узнав об этом, Крылатов отыскал Костю. Теперь Крылатов был очень рад, что судьба свела его в отряде прежде всего с этим "белокурым бесом": через него можно было познакомиться с Марийкой.

— Уходят?

— Сейчас уходят. А что?

— Я думал, они совсем в отряд пришли…

— Им пока нельзя.

Крылатов потоптался, пощелкивая каблуками.

— Давай закурим, а?

Долго курил молча, затем предложил:

— Пойдем, проводим их, а?

Костя улыбчиво и понимающе посмотрел на Крылатова. Приминая ногой цигарку, спросил:

— Слушай, товарищ начальник штаба, уж не понравилась ли тебе эта, которая постарше?

— А что?

— Тогда я тебе так скажу: лучше бы тебе все-таки уйти отсюда, сказал Костя вполне серьезно. — Попомни мое слово: наживешь себе беды. Если дрогнуло вот тут — лучше скорее уходи. Пропадешь ты пропадом, даю тебе честное комсомольское!

— Почему же это?

— Пропадешь! — Костя с сожалением посмотрел на Крылатова и даже покачал головой. — Она, товарищ лейтенант, замужем, я хорошо знаю ее мужа. Андреем его звать. Хороший парень. Вместе в одном батальоне служили. Сейчас он там, но скоро, конечно, будет здесь. Она его так любит, что тебе лучше и не подходить к ней. Тут, брат, один постарше тебя в звании подбивался к ней, да и получил от ворот поворот.

Крылатов нахмурился.

— Ну, а проводить-то можно?

— Смертник ты, товарищ лейтенант! — сказал на это Костя. — Ну что ж, идем!

XV

Вторую ночь Ерофей Кузьмич проводил в беспокойстве и без сна. Это беспокойство овладело стариком сразу, как только Лозневой покинул его дом. Ерофей Кузьмич все время вспоминал последний разговор с Лозневым о немцах и войне. "Э-э, старый дурак! — ругал он себя. — И дернуло же меня вести с ним такой разговор!" Старик думал, что Лозневой разгадал его до конца и только поэтому так неожиданно ушел из дома. А что таится в его темной душе? Ведь совсем недавно он притеснял Лозневого, выгонял из дома, заставлял батрачить… Разве Лозневой забыл все это? Разве ему трудно теперь, когда он у власти, отплатить старому дураку за все обиды? Вот сегодня утром, переночевав у Чернявкиной одну ночь, Лозневой неожиданно выехал в Болотное. А зачем? Может, только затем и поехал, чтобы выдать его волостной комендатуре? Думая об этом, Ерофей Кузьмич поминутно переворачивался с боку на бок, томимый предчувствием близкой беды.