Белая береза, стр. 5
— Нет, не пойдет, — подтвердил и дед Силантий.
Но Андрей, всегда сговорчивый, на этот раз решительно заявил, что женится только на Марийке Логовой, и пообещал как можно скорее поговорить с ней. Поругиваясь, отец согласился обождать со своей затеей.
Вечером Андрей увидел Марийку на гулянке. "Ну, будь что будет, подумал он, весь пылая. — Сегодня же поговорю!" Но Марийка, заметив, что он присел в сторонке, сразу повела черными глазами — заговорила с подругами, и Андрей, поняв, что она вновь затевает над ним озорство, смутился и тут же отказался от своей дерзкой мысли.
Свесив над гармонью чуб, гармонист рванул ее для запевок. Марийка выскочила вперед, встала подбоченясь и, пока гармонист пересчитывал белые клавиши, медленным и хитреньким взглядом осмотрела подруг, а потом, тряхнув косой, запела:
Ой ты, сердце ретивое,
Ой да тише, тише ты!
Мой миленочек пришел,
Он в рубашке вышитой!
По другую сторону гармониста стала Софья Веселова. Приложив руку к груди, она взглянула на Марийку и с притворной озабоченностью выговорила грудным голосом:
Раскудрявая береза,
Ветру нет — она шумит.
Ой, подружка дорогая,
На тебя он не глядит!
Андрей понял, что девушки затевают о нем шутливый разговор, и, улучив момент, скрылся с гулянки.
Отец встретил его вопросом на пороге:
— Ну как?
— Сказала, что подумает, — хмуро ответил Андрей.
Андрей надеялся, что отец, занятый подготовкой колхозной сбруи к весне, скоро забудет о его женитьбе. Но отец твердо решил довести дело до конца. Почти каждое утро он спрашивал Андрея о том, как подвигается сватовство. Через неделю Андрей не мог придумать новой отговорки и заявил отцу:
— Отказала. Наотрез.
— Как отказала?! — взъерошился Ерофей Кузьмич: за неделю, часто думая о Марийке, он как-то незаметно и невольно привык к мысли, что она должна быть и будет в доме снохой.
— Бот так и отказала…
— Э-э, чадо горькое!
Перед вечером Ерофей Кузьмич встретил Марийку на колхозном дворе и, не выдержав, заговорил шумливо:
— Значит, нашим родом брезгуешь? Кого же тебе надо еще? Из районного начальства, да? С портфелем? Нет, девка, гляди, не прогадай! Мы тоже не лыком шиты, вот что я тебе скажу! О нем вон в газете писано. Ишь ты, как возомнила!
— Ерофей Кузьмич! — опешила Марийка. — Да что с вами? О чем это вы?
— Опять тебе толкуй! Целую неделю толковали! А только я напрямик скажу: кинешься за тем, кто с портфелем, да потом сама век каяться будешь! Вот как выйдет, запомни мое слово! Ишь ты, возомнила!
Сразу после разговора с Ерофеем Кузьмичом Марийка будто случайно зашла в клуб, где Андрей ремонтировал сцену. Увидев ее, Андрей едва удержал в руках рубанок, — всем сердцем почувствовал, что сейчас должно случиться что-то очень важное в его жизни.
А через несколько минут они сидели на свежих досках, пахнущих серой, и Андрей, держа Марийку за руку, сказал ей:
— Ну, раз ты согласна, до гробовой доски я буду верный тебе… — Он покачал головой, словно ему было тошно и тяжко от счастья, и Марийка с удивлением заметила, как влажно заблестели его глаза. — Вся жизнь моя будет только с тобой…
Вскоре состоялась их свадьба.
V
Не скрывая своего счастья, Марийка суматошно и весело хлопотала в доме. Радость встречи с Андреем на время заглушила все ее тревоги. Она всегда жила только так: если радовалась, то шумно, всем на зависть; если горевала — всем за нее было страшно. С первой же минуты, только увидев Андрея, она всей душой почувствовала, как ей легко и приятно быть около него. Теперь ей особенно стало ясно, как недоставало ей Андрея и как без него все лето в ее душе было пусто и неуютно, словно в покинутом птицами гнезде.
…Лозневого, как знатного гостя, угощали в горнице. Все остальные ужинали на кухне. Марийке несколько раз приходилось отрываться, чтобы угощать комбата. Это раздражало ее. Ни одной секунды она не хотела быть без Андрея, ни одной! При нем она была так счастлива, что не думала ни о чем — даже о том, что завтра утром кончится это счастье.
После ужина Марийка отозвала Андрея в сторонку, спросила, кивая на дверь горницы:
— Зачем ты этого-то привел?
— Комбата? А что?
— Не нравится он мне.
— Ну что ты, он хороший комбат!
— Хорош! Смотрит на меня, как кот на масло! — гневно сказала Марийка. — Ух, эти мужики! Выколоть бы всем гляделки! — И резко оборвала разговор, подчеркнув этим, как он неприятен ей. — Баньку истопить тебе?
— О, хорошо бы! — обрадовался Андрей.
— Я сейчас!
Марийка бросилась было в сени, но задержалась у порога и, поманив Андрея к себе, зашептала, касаясь рукой его груди:
— Пойдешь помогать, а? Пойдем!
Баня стояла за огородом, в овраге, заросшем орешником, березнячком и крушиной. Здесь, в затишке, прячась от осени, еще держалась зелень.
Вечерело. Во многих местах на темно-багровом западе поднимались, завиваясь в спирали, черные дымы. Дальние урочища, как крепости с тысячами древних башен без огней, с куполами, тускло отливающими золотом, тонули в вечерних сумерках. А в Ольховке, на взгорье, было еще совсем светло и нарядно: и березы, и кустарники на склонах, и крыши домов, и стекла окон все было в багрянце. И на светлом небе без дела висела большая луна из латуни, — так и хотелось, глядя на нее, взять палку и попробовать — хорошо ли звенит?
Готовя баню. Марийка заставляла Андрея быть около себя неотлучно. Здесь она тоже делала все необычайно хлопотливо, с какой-то немного нервной быстротой. И разговаривала она быстро, то расспрашивая Андрея о службе, то рассказывая ему, как скучала о нем, то сообщая деревенские новости. Когда под каменкой, потрескивая, запылали дрова, она слегка прижалась плечом к Андрею, сказала:
— Вот так и у меня сейчас в душе: весело горит, потрескивает… Слышишь, что говорю? Иным людям, пожалуй, на всю жизнь не дается столько счастья, сколько у меня сейчас. А у тебя?
— А у меня… — Андрей помедлил, — то светло, а то вот так, как в бане, — дымновато.
— Дымновато? Ты не рад?
Он видел, как она счастлива, и не хотел напоминать ей, что неурочный его приход — невелика радость.
— Из-за отца? — попытала Марийка.
— Из-за него… — промолвил Андрей.
— Ну и шут с ним! — сказала Марийка. — Не думай, Андрюшенька, о нем. Я не хочу, чтобы ты думал сейчас об этом…
— Оно само думается, — сказал Андрей вздохнув. — Останетесь, а что тут с вами будет? Его жизнь прожита, а твоя? Мне подумать страшно. Ты вот что… мать твоя уехала?
— К ночи уедет.
— Вот и ты отправляйся с ней!
Марийка вновь прижалась к плечу Андрея.
— Нет, Андрюша, — ответила тихо, — так нехорошо. Раз я пришла жить в вашу семью, я должна быть с нею всегда. Что поделаешь? Если они остаются, то и мне оставаться надо. Нет, нет, так нельзя!
Клюшкой пошевелила пылающие дрова.
— Ну, разгорелись хорошо. Пойдем, за водой.
— Смотри, чтоб не каяться после!
— Не думай, не буду. Пошли!
У родника она присела, подобрав платье, схватила Андрея за руку.
— Ты знаешь, за что я тебя люблю?
— Кто ж тебя знает, — усмехнулся Андрей.
— Ты весь, как вот этот родник, — сказала Марийка, сильно прижимая к себе руку Андрея. — Ну, что ты улыбаешься? Глаза у тебя такие: тихие, вроде темные, а в них светло, все видно… Ну, что ты смеешься? И сколько вот ни черпай из родника, он живет и живет… Он вечный. И ты мне кажешься таким.
Андрей погладил ее волосы.
— Родники не все, Марийка, вечные. Бьет, бьет, и вдруг — нет его! И вдруг пропал!
— А вот и неправда! — живо возразила Марийка. — Если здесь пропал, то выбьется в другом месте. В другом, а все-таки живет! Не спорь, он вечный. И ты такой же… Давай понесем!
— Дай я. — Андрей потянулся к ведрам.
— Нет, вместе, Андрюша! Вот, на палке.
Наполнив кадку водой, Марийка осмотрелась, протирая от дыма глаза.