Белая береза, стр. 122
Старый штабист капитан Смольянинов втайне всегда относился с недоверием к военным знаниям политработников армии. В этом его убедило, в частности, знакомство с Яхно. Смольянинов думал, что такими, как Яхно, и должны быть все политработники армии; их сила главным образом в умении владеть большевистским словом, умении сливаться душой с солдатской массой и личным примером воодушевлять ее на подвиги… Он не знал, что за несколько месяцев войны комиссары и политруки, воюя рядом с опытными командирами, приобрели немало военных знаний, что многие из них уже могут самостоятельно вести большие бои.
Теперь Смольянинов видел, что перед ним комиссар совсем другого типа. Смольянинов слушал Брянцева и с удивлением смотрел на его живое, счастливое лицо, осененное вдохновенной мыслью. Когда же Брянцев предложил осмотреть поле боя с колокольни, Смольянинов неожиданно схватил его руки и потряс, что позволял только в отношении друзей, по случаю неожиданной радости:
— Пошли!
XIII
В дороге, не доехав до деревни Талица, гвардии майор Озеров вновь приподнялся в санках, с изумлением огляделся по сторонам и потребовал везти его обратно в Садки. Но сопровождавший его военфельдшер, маленький, рыженький и сердитый, неожиданно проявил такую суровую власть, данную ему законами медицины, что волей-неволей пришлось смириться. "Губами-то как быстро перебирает, а голосу нет", — внутренне посмеиваясь над военфельдшером, подумал Озеров, чувствуя сонливость и вялость во всем теле.
Озерова привезли в санроту, которая стояла на восточной окраине деревни. Увидев в окно полулежавшего в санках Озерова, военврач Ольга Николаевна Елецкая, молодая, стройная, сероглазая блондинка, мгновенно побледнела и выскочила на крыльцо.
— Что случилось? Что такое? Что с вами?
Из ушей Озерова точно вылилась вода, и он услышал испуганный голос врача.
— Ничего страшного, Ольга Николаевна, — улыбаясь, ответил он, немало удивив этим Умрихина и военфельдшера. — Немного оглушило, только и всего… Зря привезли!
— Санитаров! — распорядилась Ольга Николаевна.
Но Озеров, отстранив санитаров, сам вылез из санок, поднялся на крыльцо и вошел в дом.
— Стало быть, немало чудес на войне, — заговорил Умрихин с одним из санитаров. — Мне один танкист еще в Козлове рассказывал такой случай. Угодил немецкий снаряд в башню танка и заклинил ее: ни туда ни сюда! Как стрелять? Хоть вой на все поле! Не знаю, сколько прошло времени, а только вдруг — второй снаряд, обратно в башню! И не поверишь — расклинило! И здесь так же: ударил снаряд — заложило уши, ударил…
— Эх ты, лошадиное ботало! — проворчал санитар.
Озерова поместили в теплой горнице. Осмотр показал, что отправлять его в санбат нет никакой необходимости. Порозовевшая Ольга Николаевна, распрямляясь над кроватью Озерова, спросила:
— Голова немного болит, да?
— Да, немного.
— Я дам вам сейчас таблетку.
— От головной боли?
— Да, да!
— Но вы скоро меня отпустите?
— Очень скоро! Не волнуйтесь!
Он быстро уснул, а когда проснулся, уже вечерело и повсюду затих грохот артиллерии. Озеров вскочил на постели и, еще не видя никого около себя, закричал:
— В чем дело? Уже вечер? Почему я спал?
— Спали, и очень хорошо, — весело отозвалась Ольга Николаевна, подходя к Озерову и не чувствуя перед ним никакой вины.
Озеров спросил очень тихо:
— Значит, вы меня обманули? Да?
— Это было совершенно необходимо.
— Обманывать? Необходимо?
— Врачу иногда можно и нужно…
— А по-моему, это никому не делает чести, — все еще тихо, но не скрывая желания обидеть врача, сказал Озеров. — Вы хорошо понимаете, что сделали? Такой ответственный бой, а вы не дали мне возможности даже сообщить письмом свои соображения комиссару полка или начальнику штаба!
Ольга Николаевна едва сдерживала слезы.
— Товарищ гвардии майор, он здесь…
— Кто? Начштаба? — крикнул Озеров.
— Да, он ждет вас.
— Ждет? Давно? Зовите!
Вошел Смольянинов. Волнуясь, все время порываясь соскочить с кровати, Озеров подряд выпалил столько вопросов о бое, что начальник штаба и не знал, с чего начать свой доклад.
— Сергей Михайлович, да что вы так волнуетесь? — спросил наконец Смольянинов. — У нас все в полном порядке. Все атаки отбиты.
— Обманываешь?
— Что вы, да разве можно!
— А вот тут говорят, что иногда можно, — сказал Озеров, кивнув на закрытую дверь горницы. — Ты мне толком расскажи: как на правом фланге, у Журавского? Удержались? Нигде не отошли?
Капитан Смольянинов присел на табурет у кровати и подробно рассказал, как Брянцев, приняв командование полком, изучил пометки Озерова на карте, быстро разгадал замысел противника и вовремя успел подбросить подкрепление батальону Журавского. Это решило исход боя: потеряв несколько танков и до роты пехоты, противник задолго до вечера прекратил атаки и отошел в Ленино.
Успокоясь, Озеров откинулся на подушки.
— Молодец! — сказал он, думая о Брянцеве; помедлив, добавил: Молодцы!
Вошла Ольга Николаевна и объявила Смольянинову, что командиру полка необходимо провести в спокойной обстановке еще ночь. К удивлению Ольги Николаевны, Озеров не стал возражать против этого, а когда начальник штаба ушел, сказал смущенно:
— Простите меня, Ольга Николаевна!
— Что вы, я не обижена…
— Нет, я обидел вас, а заодно с вами, хотя и заочно, еще многих, сказал Озеров и приподнялся на локоть. — Да, сознаюсь, я очень испугался, когда понял, что проспал весь день. Очень! Ведь сегодня — такой бой… И все же я не должен был так волноваться: ведь это мое волнение — от недоверия к людям. Да, значит, плохо я еще верю в людей, очень плохо! А верить, Ольга Николаевна, надо в каждого настоящего советского человека. Какие у нас талантливые, всемогущие люди!
Озеров лег, затих, прикрыл глаза: перед ним замелькали десятки знакомых лиц — командиров и солдат полка. Он видел их на учениях близ Великих Лук, на привалах по ржевским лесным дорогам, в бою у Вазузы, в походе по оккупированной врагом родной земле, при штурме Барсушни, при обороне Истры…
XIV
В сумерках, как только затих грохот артиллерии, осторожно вышла на поля легкая метелица. Ей надо было трудиться всю ночь, чтобы уничтожить следы жестоких боев на подмосковной земле: похоронить в сугробах трупы и разбросанное, разбитое оружие, замести воронки от снарядов и лужи крови, хотя бы легонько запорошить снежком сгоревшие танки и пепелища в деревнях… И метелица, тихонько жалуясь на свою судьбу, неохотно принялась за скорбное дело.
Лена остановилась около большого каменного дома в старинном парке. Здесь находился командный пункт батальона Шаракшанэ и пункт первой медицинской помощи. Лене нужно было дождаться подруг, чтобы всем вместе идти в санвзвод, стоявший в деревне Талица. Лена привязала собак у куста желтой акации. Собаки жалобно повизгивали, поджимали хвосты, горбились, приседали, спасаясь от жгучей поземки. Лена стала ласково трепать их за уши.
— И шубы не греют? Ну, ну, не скулите!
На низенькое крыльцо вышел Юргин.
— Лена, ты куда?
…Девятнадцать дней прошло после их первой встречи у Барсушни. Это очень малый срок в мирной жизни и очень большой — на войне: Юргину и Лене уже казалось, что их знакомство произошло давным-давно.
За дни отступления из Козлова Матвей Юргин видел Лену много раз, но чаще всего — мельком, случайно: то в бою, то на коротком привале, то в пути… Лишь раза три и пришлось поговорить наедине. Но, как назло, находясь во власти своего нежданно-негаданного счастья, Юргин всегда начинал разговор в необычной для себя шутливой форме, а потом, как ни старался, не мог уловить момент, чтобы заговорить серьезно… "Ей-богу, вроде дурачка стал, — внутренне бранил себя Юргин. — И чего болтаю? Ладно еще, что не смеюсь без всякой причины!" И Юргин иногда втайне побаивался, что это не доведет его до добра: того и гляди Лена сочтет его за пустобая, у которого не было и нет ничего серьезного на уме. Но пустые, никчемные разговоры приходилось вести иногда и не по своей воле. Лена всегда была оживленна и весела, когда он говорил о пустяках, но стоило ему замолчать перед тем, как сменить тон и заговорить серьезно, она мгновенно становилась сдержанной и торопилась уйти. Это пугало Юргина. "Почему она боится, что я заговорю о чем-нибудь серьезном? — размышлял он. — В чем дело? Не нравлюсь?"