Белая акула, стр. 42

Элизабет взбежала к порталу по широким ступеням и остановилась перед массивной двустворчатой дверью. Сделав знак Максу, она сложила ладони лодочкой и согнула колени.

– Эй, – сказал он, – я не...

– Никого нет, – ответила она.

– Да, но...

– Все в порядке, – подтвердила Элизабет и снова коснулась груди. – Правда.

Макс пожал плечами и сложил ладони, опершись локтями о колени.

Она поставила ногу Максу на ладони, положила ему на голову руки и приподнялась, дотягиваясь до верхней грани перемычки над дверью, потом провела по выступу рукой и спрыгнула.

Улыбнувшись, Элизабет показала Максу ключ:

– Кузины.

Она открыла дверь, вошла с Максом внутрь, снова затворила и заперла дверь. Потом провела Макса через другую дверь налево, к винтовой лестнице на башню. Максу показалось, что они поднимались целый час, пока ступеньки не уперлись наконец еще в одну дверь с засовами сверху и снизу. Отодвинув засовы, Элизабет толчком распахнула ее, и Макс шагнул на узкую площадку.

У него перехватило дыхание, он услышал собственный возглас:

– Ух ты...

Они словно летели на самолете или вертолете, парили над городом – но оставались неподвижны. Они стояли выше всех деревьев и зданий; городок раскинулся перед ними, словно диорама, а дальше, как показалось Максу, вид простирался до бесконечности. На востоке расположились залив Литл-Наррагансетт и мыс Напатри, а также серо-зеленые глыбы островов Оспри и Блок. К югу на фоне низкого силуэта мыса Монток вырисовывались парусники и океанские теплоходы. На западе туманно виднелись Стонингтон и Мистик, а на севере – лента автострады, ведущей в Род-Айленд.

– Неслабо? – спросила Элизабет.

– Согласен.

Макс открыл объектив фотокамеры и стал приглядываться в поисках сюжетов для снимков.

Далеко внизу послышались первые нестройные такты «Звезд и полос навеки» [19], донеслись приветственные крики толпы.

Макс навел объектив и сделал снимки епископа, тамбурмажореток и оркестра, увековечил «святых духов», «лосей» и ротарианцев.

Потом парадная процессия вдруг оказалась рядом с ними, перемещаясь к мысу, и Элизабет потянула Макса за рукав. Он спустился вслед за ней, вышел из дома, подсадил ее, чтобы положить ключ на место, а затем девочка повела его переулками и аллеями параллельно маршруту процессии.

Когда они приблизились к мысу, шум усилился, а ветер с моря наполнился запахом жареного жира.

Здесь город Уотерборо сходил на конус, как кончик карандаша, завершаясь галечной автостоянкой, которая выходила на пролив между материком и островом Фишере; днем на стоянке располагались любители красивых видов, по ночам – юные гуляки. Сегодня легковое движение было запрещено, и площадку заполнили пикапы, микроавтобусы и автофургоны, доставившие футболки, флажки, значки, стаканы, булавки, плакаты и еду – зажаренную на сковороде, на открытом огне, на вертелах, шампурах, гриле, вареную, мороженую, сырую, живую, на деревянных и металлических палочках, на салфетках и газетах, завернутую в ломтики хлеба.

Рядом со стоянкой за хлипким забором располагался единственный в городе общественный пляж – узкая полоска песка на берегу бухты.

Хотя погода стояла прекрасная и уже потеплело, пляж практически пустовал, только девочка-нянька в фирменной трикотажной рубашке делила свое внимание между журналом «Пипл» и двухлетним малышом, еще неуверенно ковылявшим вдоль среза воды и собиравшим раковины. Дальше, в бухте, стояли на якоре парусники, мягко покачиваясь на волнах от катеров, перевозивших яхтсменов к городской пристани и обратно.

Макс пробирался за Элизабет в толпе, ожидавшей прибытия процессии, с восторгом воображая, что перенесся на ближневосточный базар. Хотя он узнавал только малую часть провизии, высоко громоздящейся на складных столиках, да и позавтракал всего пару часов назад, сочные экзотические ароматы искушали.

Он остановился перед фургончиком, где продавали запеченную в тесте ливерную колбасу, и полез в карман за деньгами.

Прокладывая впереди Макса путь между парами, семействами и мужчинами, обсуждавшими неудачи «Ред сокс» [20], Элизабет вдруг ощутила, что осталась одна. Она повернулась, сделала несколько шагов назад и обнаружила, что Макс, глуповато улыбаясь, жует булочку с колбасой и розовый жир стекает у него по подбородку.

Она начала говорить, потом вытащила из-за ворота ручку, а из кармана – блокнот, нацарапала записку и протянула Максу.

Макс прочитал вслух:

– "Неужели тебе нравится есть мертвых животных?" – Потом усмехнулся и отчетливо сказал: – Конечно... А разве не всем нравится?

30

Существо нервно плавало туда и обратно. Озадаченное, мучающееся, дразнимое, оно почти ничего не видело в грязной и изобилующей мельчайшими водорослями прибрежной воде. Мозг отмечал каскады звуков и импульсов, но все они сливались в неразличимое общее, ни один не обещал добычи.

Некоторые импульсы несли угрозу, и хотя существо не знало страха, программой ему предписывалось сохранять себя, а для этого – защищаться: угрожающие сигналы, таким образом, автоматически вызывали тревогу. Ни одна из угроз, однако, не реализовалась.

Энергетические запасы существа почти иссякли. Оно ничего не ело после того, как потребило то жирное, откормленное животное, неосторожно приблизившееся к нему на глубине.

Существо рыскало около берегов и вдали от них, у песчаного дна и в скоплениях больших скал. Живые твари, населявшие прежде мелководье, покинули здешние места либо спрятались. Никто из уязвимых животных – легкой добычи – не появлялся наверху, ни одно из тех неуклюжих созданий, которые входили в воду с берега.

Существо заметило изменения в температуре и направлении течения, но не смогло увязать их с отсутствием пищи.

Теперь оно вдруг почувствовало пищу совсем рядом, но не могло обнаружить ее. Воду, казалось, насыщало благоухание плоти, но пищи нигде не было.

Медленно и осторожно существо всплыло и пробило головой зеркальную гладь водной поверхности.

Его обоняние поразили ароматы, спровоцировав хлынувшее потоком излияние желудочного сока.

Глаза его, когда очистились зрачки, увидели живых тварей... Не одну, но множество, сбившихся в стадо, искушающих своими запахами. Адреналин с новой силой погнал по жилам существа энергию.

Но затем прозвучал сигнал тревоги, предупреждая, что тварей слишком много и они слишком далеки от его безопасного моря. Существо не могло сожрать их и остаться живым.

За исключением двух... Тех, что поменьше, находившихся отдельно от остальных, на границе двух миров.

Но чтобы добраться хотя бы до этих двух, также требовалось принять сложное решение, на которое существо было запрограммировано, но которого еще никогда не принимало: решение, могущее повлечь конец жизни вместо ее сохранения.

Существо раздирала дилемма, порожденная примитивностью мозга и недостатком опыта. К спасению вели два пути, противоположные друг другу.

И вот оно нервно плавало туда и обратно – и настоятельная необходимость перерастала в бешенство.

31

Когда процессия промаршировала по мысу перед автостоянкой, участники оркестра развалили строй и потянулись за жестянками с содовой, которые им передавали друзья из числа зрителей. «Лоси» вытаскивали выпивку из предложенных сочувствующими бумажных пакетов; «Святые духи» принимали дары от благоговейного потомства. Даже молодежь из окружения епископа не устояла перед подношениями: один из них принял от сограждан зажженную сигарету – как принимает палочку бегун в эстафете – и глубоко затянулся, прежде чем спрятать ее под мантией.

Макс снимал все это, пока, поймав в видоискатель преступного курильщика и нажав кнопку спуска, не услышал из чрева фотокамеры жужжание обратной перемотки пленки. Он посмотрел, как числа на счетчике кадров быстро прощелкали назад до нуля, и выругался: