Заговор Тюдоров, стр. 67

Он фыркнул.

– Видно, святым отцам не хватало одних облаток и они были не прочь побаловать себя контрабандными лакомствами.

Я молчал, впитывая блаженную тишину изящной, как драгоценная шкатулка, часовни, где в прошлый раз слушал заупокойную службу по Перегрину. Витражные окна сочились странным приглушенным светом, ловя отражение горящих снаружи факелов и бледной луны. Вдохнув стылый запах мрамора и благоуханного дерева, пропитанного ладаном, я вновь поразился тому, как знакомо, как близко мне это место, словно я когда-то и впрямь был католиком.

– Вы останетесь здесь. – Рочестер задул свечу. – Ренар расставил своих шпионов на каждом углу; если что-то пойдет не так, мы вернемся тем же путем, каким пришли. Без возражений.

Он двинулся в проход между скамьями, но тут я сказал: «Погодите!» – и протянул ему письмо принцессы.

Рочестер отпрянул:

– Я и так взял на себя слишком много. Если она согласится вас выслушать, вручите ей письмо сами.

Я извлек из потайного кармана золотой лепесток, завернутый в лоскут, который оторвал от подола рубахи перед тем, как покинуть Эшридж.

– Тогда покажите ей вот это.

– Что это? – Рочестер окинул меня подозрительным взглядом. – Взятка? Уверяю вас, ей это не понравится.

– Просто покажите, и все. Она примет меня, как только увидит этот лепесток.

– Моя доброта меня погубит, – хмыкнул Рочестер, однако спрятал драгоценность в карман и, что-то ворча себе под нос, пошел дальше.

Я невольно улыбнулся. Если бы мне нужен был верный друг, я бы выбрал лорда Рочестера.

Я сидел на скамье и ждал, а тишина часовни окутывала меня, словно мягкий невесомый бархат. До этой минуты я не осознавал, как безумна и беспорядочна моя жизнь; каждый миг ее, каждый вздох были поглощены стремлением защитить Елизавету. Сейчас, в этой уединенной часовне, где мне по всей справедливости было не место, я вдруг в полную силу ощутил перемену, которую совершили во мне прошедшие дни.

Я переступил невидимый порог. Что бы теперь ни случилось, я уже никогда не стану прежним. Наедине с самим с собой, лишившись всякой необходимости притворяться, я наконец признал, что все мое упрямство, все мучительные попытки зажить обычной жизнью были самообманом. Я думал, что смогу бежать от тайны своего прошлого, схоронить ее в глубине своего существа и стать как все. Я так искренне хотел в это поверить, что убедил себя: если мы с Кейт поженимся и заживем новой жизнью, жизнью, в которой будет место только для нас двоих, где никто и ничто не сумеет до нас дотянуться, я наконец обрету покой.

Я заблуждался. Обрести покой мне, похоже, не суждено.

«Ты обладаешь способностями к таким занятиям… Ты и в самом деле прирожденный шпион».

Сесил был прав. Он с самого начала понимал то, чего упорно не хотел признавать: мне уготован иной, куда более опасный путь, чем тот, о котором я мечтал.

Услышав шорох юбок, я вскочил. Я повернулся к дверям часовни и увидел, что мне навстречу идет леди Кларансье. Лицо ее было холодно.

– Одни сказали бы, что ты дерзок не по чину, – проговорила она без предисловий. – Другие заявили бы, что ты просто ищешь своей погибели.

Я наклонил голову:

– А третьи заключили бы, что это одно и то же.

– Ради твоего блага надеюсь, что это не так. – Она поманила меня к себе. – Не знаю, что сказал ей Рочестер, но после того, как целый день королева не подпускала к себе никого из нас, она согласилась тебя принять.

Глава 22

Я последовал за леди Кларансье в покои королевы. Все прочие дамы уже отошли ко сну; хотя в камине горел огонь и в настенных подсвечниках зыбко мерцали свечи, в приемной не было ни души.

Дверь в кабинет была закрыта. Леди Кларансье направилась было к ней, но затем резко остановилась:

– Не следует думать, будто ваши былые заслуги склонят ее к милосердию. Дон Ренар с самого начала мятежа ни на минуту не оставлял ее, усердно внушая собственное мнение обо всем и в особенности о вас. Если вы сейчас войдете к ней, то, вполне вероятно, пожалеете об этом.

– Понимаю, – отозвался я. – И все же она должна узнать правду.

– Должна ли? Порой уж лучше оставить все как есть.

Она взглянула мне в глаза и лишь затем постучала. Ответа не было; тем не менее леди Кларансье отошла от двери:

– Она ждет вас.

У меня перехватило дыхание. Повернув дверную ручку, я шагнул внутрь.

В кабинете было почти так же темно, как в туннеле, которым я только что пробирался сюда. Я поморгал, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте, и лишь затем из мрака стали проступать очертания предметов – позолоченный письменный стол, весь заваленный книгами и стопками бумаги; другой стол, за которым проходили заседания совета; мягкие кресла и большое сводчатое окно в нише дальней стены. Занавеси были опущены, отчего комната походило на кокон, пропахший застарелым дымом. В золотом канделябре оплывала одинокая свеча.

Стоя неподвижно, я чувствовал, как сердце гулко колотится о ребра. Я нигде не мог разглядеть королеву.

Голос ее словно плетью хлестнул из темноты:

– И ты смеешь показываться мне на глаза?

– Ваше величество…

Я припал на колено. Неясная фигура, забившаяся в угол у письменного стола, выпрямилась, издав отрывистый грубый смех:

– Не поздно ли ты вспомнил о смирении?

Я поднял взгляд. Растрепанные волосы Марии Тюдор пепельно-седыми прядями падали на плечи. На ней было то же пурпурное платье, в котором она провожала Елизавету в Эшридж, только теперь измятое, несуразно растопыренное, точно его тянули в разные стороны; расстегнутый на груди корсаж обнажал торчащие ключицы. На пальцах Марии не было ни единого перстня; она что-то сжимала в кулаке, но мой взгляд приковало ее лицо – мрачное, осунувшееся лицо, на котором раскаленными углями горели глаза.

Я не мог отвести взгляд, не мог даже вздохнуть.

Она тоже переступила порог, но если меня со временем ждало примирение с судьбой, то Марию подстерегали только душевная боль и страх.

– Ваше величество, я пришел сюда, потому что знаю, вы…

– Нет! – Мария резко вскинула руку. – Я не стану слушать. Ты всегда приносишь беду.

Неужели Рочестер не выполнил мою просьбу? Я сунул руку под плащ, чтобы достать письмо Елизаветы, но тут она разжала кулак: на цепочке покачивался мой золотой лепесток с крохотным рубином.

– Откуда ты это взял? – Мария впилась в меня взглядом. – Как попала к тебе эта вещь?

Комната покачнулась перед глазами. Мгновение я ничего не видел и не слышал, затем тихо проговорил:

– Она принадлежала моей матери.

– Тебе хватает наглости называть принцессу из рода Тюдоров своей матерью?

Мне показалось, будто я выскользнул из собственного тела и теперь с безопасного расстояния наблюдаю, как рушится мир.

– Зачем бы мне лгать? – отозвался я, и Мария метнулась вперед так стремительно, что я не успел отпрянуть.

Пощечина обожгла лицо, и золотой лепесток впился в щеку, расцарапав ее до крови.

– Кто ты такой?

Яростный выкрик Марии волнами всколыхнул темноту. Я ожидал, что в кабинет ворвется леди Кларансье, но когда стало тихо и погасли отголоски эха, сказал:

– Я хочу, чтобы вы знали правду. Меня произвела на свет Мария Саффолк – ваша тетя, сестра вашего отца, короля Генриха. У нее был золотой артишок – подарок французского короля на ее свадьбу с другом вашего отца Брендоном. Перед смертью она приказала разломить этот артишок на четыре части и завещала лепестки четырем женщинам. Вы были одной из них. У вас есть такой же лепесток.

Мария прерывисто дышала, втягивая воздух сквозь зубы.

– Мажордом Саффолков, доставивший вам этот лепесток, позднее поступил на службу в дом Дадли. – Я помолчал. – Он сделал это ради меня. Его звали Арчи Шелтон. Он надзирал за мной. Он старался сохранить тайну моего рождения, но безуспешно. В конце концов в те дни, когда Нортумберленд попытался отобрать у вас трон, я узнал правду.