Средина. Том 1, стр. 46

— Да… поразил, — чуть слышно дыхнул Волег Колояр, и, качнув вперед своей головой, рывком воткнул в лоб Зверополка Гнездило раскрытую длань. Он несильно толкнул друга назад, сим движением повелевая ему занять исходную позицию. — Поразил ты меня Яробор Живко, понеже я про малозвеки тоже слыхивал от отца своего, а тот в свою очередь от деда. У, да! это уже не впервой. Оно, как и нашелся ты чудно. Эт! за сколько верст тебя Тамир-агы узрел. И поколь не нашел, думали головой тронется, так уж у него внутрях там…

— Дяды значать точна огню задавали, — вставил, опережая молвь осударя, шаман и ласково обозрел сидящего подле мальчика, нежно огладив его густые, вьющиеся волосы, достигающие плеч.

— О…о… — словно пробудившись дыхнул дотоль молчавший Еши-агы, и напряженно качнул вправо…влево головой, как будто она у него отяжелела. — Атылар жарып оттынанын берди.

— Таксырмы… таксырмы, — негодующе откликнулся Тамир-агы и обдал презрительным взглядом правителя Сибай — ханства.

И тотчас все кто находился под навесом, не считая Яробора Живко, громогласно загреготали. Задорный смех, наполнив своей мощью сквозное помещение, выплеснулся наружу и испугал сидящую на крыше сороку, поелику она нежданно энергично подалась в небеса и гулко застрекотала, и немедля также раскатисто ей ответили откуда-то издалека. Один юноша оставался вельми серьезным и даже не улыбнулся. Он лишь изумленно оглядывал уже и вовсе покачивающихся от веселья ханов, суетно пожимал плечами, не понимая, чему они так радуются… так громогласно… чисто… добротно… Так как могут ликовать только «люди чистой, светлой души,»- сказал бы человек. Только «люди первой искры,»- поправил бы Крушец.

Яробору Живко весьма свезло, ибо сейчас, толи от собственного выбора, толи от случайно выпавшего совпадения, он наново попал в общество людей-искр… Тех, несомненно, малых крох, в нынешнее время утопающих меж планетами, спутниками, астероидами… меж осколками, отломышками, обломками.

— Ну, что ж, славно повеселил Еши-агы… славно, — на капелюшечку уменьшая громогласность своего греготания, молвил Волег Колояр и перстами обеих рук враз огладил увлажнившиеся от смеха очи. — А теперь вам мое слово. Принуждать никого не стану, но коли наш мальчик Яробор Живко согласится идти в южные земли Дравидии к Хималским горам, я отправлюсь с ним. И да ведут нас наши вечные Боги Перший и Небо!

Глава двадцатая

Вечные Боги Перший и Небо! Разве мог Яробор Живко отказаться от предложения Волега Колояра идти в южные земли, когда и он, осударь, и иные люди, бывшие подле, на равных вспоминали имя Першего и Небо. Трепетно сберегали то, что когда-то им было дадено их предками, и вне всяких сомнений пестуном сына Есиславы Липоксай Ягы. Очевидно, и у влекосилов в традициях таились шероховатости, странности и погодя Яробор Живко с ними столкнется, но нынче, он слышал лишь одно… имя своего Бога… своего Отца, как шептал ему Крушец. Его старшего, первого сына Родителя Господа Першего. С Господом, с которым он был связан таким властным свои естеством… своей сутью. Хотя точнее будет сказать, днесь мальчик стал сутью Крушеца. Уникального, степенно набирающего мощь Бога, обладающего особой чувственностью, способностью, которая влияла не только на плоть, но и на Зиждителей, что находились обок него.

Родитель теперь, после того, как прислал гамаюнов, так величаемой платиновой рати (подчиняющейся Атефской печищи и ведущей общение лишь с этими Богами), получал более точную информацию о состоянии мальчика и лучицы. И явственно был встревожен напряженностью плоти. Все доклады о состоянии мальчика и лучицы Он днесь принимал только от Трясцы-не-всипухи, которая стала подконтрольна Ему, и от Седми. Родитель после возвращения Седми с Отческих недр ни разу не общался с Вежды. Впрочем, неизменно, тревожась, спрашивал у Раса каково состояние старшего из сынов Димургов. Еще и потому, беспокоился Родитель, что блики видений у лучицы и Яробора стали учащаться, а чревоточина поколь не была исправлена. Посему Вежды принимающий все отголоски видений на себя степенно утомлялся, а утомляясь, воочью слабел.

Поелику не раз в толковании с Седми Родитель настаивал на том, чтобы беса переключили с Вежды на него. Не раз убеждал Раса быть более внимательным к старшему брату. Несомненно, досадуя на Вежды, Родитель не мог справиться с испытываемыми в отношении к нему чувствами. Однако вследствие собственного упрямства и обиды, что ощущал к Родителю Вежды, он не переключил беса, и как итог почасту тревожился… медленно, но верно теряя свои силы. По поводу Яробора Живко Родитель повелел Седми, плотнее окружить его вниманием во время странствия, и не то, чтобы не допустить гибели, но даже любого незначительного волнения, болезни.

И так как сам Родитель одобрил путешествие в Дравидию, в ближайшие дни после разговора под навесом и остальные, некогда осудари и ханы, согласились следовать за Волегом Колояром и Яробором Живко. Еще бы! ведь марухам пришлось в ту же ночь, вельми скоренько установить лебединых дев на тех, кто обладал властью и вел за собой народы. Однако, вследствие того, что здоровье юноши внушало опасение бесицам-трясавицам (о том конечно люди не знали) в странствие было решено отправиться не раньше середины липеня, когда в горах еще будет достаточно тепло и сухо. Впрочем, ведомые ноне созданиями Богов и под присмотром Зиждителей люди могли быть спокойны за избранный ими путь, ибо та драгоценность, что теперь жила подле них стала мощным, загораживающим щитом, сберегающим в целом от латников… Сберегающим их махунечкие человеческие жизни, обобщенно никогда бы и не замеченные Богами, ежели бы не Крушец.

А время оно точно легкая зябь прокатилось по Земле…

Всколыхнув травы, вспенив горные воды и самую толику качнув массивные горы, принеся на своем движение липень месяц.

Ночная даль небес облеклась в тонкие полу-прозрачные одеяния, словно сотканные каким-то трудолюбивым паучком. И сей ажурно-плетенный платок прикрыл дотоль мерцающие звезды, оставив освещать земные просторы гор (грубо соструганных умелыми руками Творцов) круглой точно блин Луне, величание, кое сейчас употреблялось всего-навсе по обретаемой спутником форме в небосводе.

Густо желтый свет Луны по краю, окаймленный почти алыми тенями, своим единственным долгим лучом осенил сидящего на краю склона, на здоровущем валуне Яробора Живко. Этот валун с одного бока имел слегка сплющенный ровный пятачок, слегка вытянутый да резко переходил в покатую спинку, подобно ослону и сидалищу кресла. Юноша, обряженный в долгополый кафтан, который ему предоставили в пользование, колготно вздыбивал плечи, туля вздернутый ворот к ушам, стараясь согреть их, и порой дымно дул на озябшие руки, потирая меж собой ладони. Стылый воздух, опустившийся на склон горы со снежных вершин, каждый раз приносил положенную ночным, горным местам зябкость и напоенное влажностью безмолвие.

Подле куполообразных юрт почти и не зрелось костров. Токмо блеклые желтоватые лепестки, вскидываясь вверх, символизировали о бодрствующих воинах, да изредка густоватый дым выплюхивал свои струи из крыш, явственно свидетельствуя, что внутри жилищ теплится жизнь. Яробор Живко неотрывно глядевший на даль небес, туго вздохнул, ибо облака сокрыв под собой сами звезды, утаили и ту капельку света, оную видел он один, и тем воочию выделяясь, едва ощутимо сопоставлял себя с Богами.

— Ох!.. — тягостно проронил юноша, и, склонив голову, всмотрелся в расстилающиеся пред ним темный склон горы, по окоему поросший кедрами, зная, что вмале он, завершившись, живописует кряжисто-каменный обрыв, отвесно уходящий вниз.

— И почему ноне такая густота облаков? — молвил Ярушка словно обращаясь к стрекочущему в ночи, несомненно, схоронившемуся в покатой рытвине валуна сверчку.

Нежданно тихий шорох прозвучал, кажется, подле самого уха юноши. Крошечные лапки малого существа прошелестели по шероховатому полотну камня, и немедля стих сверчок, а погодя гулко заухала откуда-то с дерева птица. Ее несколько насмешливому «ху…ху…хууу» издалека вторило более пронзительное кью…виих. И тотчас на лежащую, на лядвеи ноги, руку Яробора Живко прямо на тыльную сторону ладони прыгнула, прилетев вроде сверху, крупная ящерица с долгим хвостом и округло-удлиненной головой, на которой таращились два ярких голубых глазика. Насыщенно зеленого окраса ящерка выказала спинку, на каковой проступали темно-бурые полосы, точно нанесенные мелкими пежинами. Даже при этом, вельми рассеянном, свете, источающимся Луной, юноша явственно рассмотрел и формы пресмыкающегося, и цвет и то, что она неотрывно зыркает на него, будто тем взглядом старается передать вельми важное, али просто успокоить.