Глаза ребёнка, стр. 73

— Кристофер, — услышал он голос из зала, — я здесь.

Паже молча кивнул. Тот факт, что Кэролайн обратилась к нему по имени, означал, что по каким-то причинам свидетель еще не прибыл.

— Так, — произнес Монк. — Теперь построились.

Все шестеро встали в одну линию. Монк раздал каждому карточку с номером; Рэй получил номер 3, Паже — номер 5. Взоры всех шестерых устремились в темное пространство перед ними.

Вспыхнула фотовспышка. Паже непроизвольно моргнул: это делали снимок процедуры опознания для суда. Затем темноту прорезали новые вспышки: теперь каждого участника снимали по отдельности.

Повисла тишина; потом со стороны тех, кто наблюдал за ними из темноты, возник какой-то шорох. Паже почувствовал, как накалилась атмосфера, — видимо, в зал только что привели свидетеля.

Там во мраке чей-то голос сухо и формально зачитывал: «Лица, обвиняемого в преступлении, здесь может и не быть. Вы можете не называть никого. Не следует выбирать кого-то ради того, чтобы угодить нам. Прежде чем назвать кого-то, убедитесь…»

Оттуда из темноты их пристально разглядывал свидетель.

— Номер первый, — произнес тот же официальный голос.

Вперед выступил темноволосый коротышка.

Тишина, потом слабый шепот.

— Хорошо, — произнес голос. — Номер второй.

Снова тишина, шепот и отбой.

— Номер третий.

Рэй сделал шаг вперед. Он стоял, распрямив плечи и напряженно вглядываясь в темноту.

— Повернуться направо, — скомандовал голос.

Рэй повиновался; Паже судорожно сжал в руке свой номер.

— Налево.

Рэй снова повернулся. Паже начал считать секунды. Когда он дошел до двадцати одного, тот же голос произнес:

— Встать в строй. Следующий номер четвертый.

Четвертого отмели сразу.

— Номер пятый, — сквозь шум в ушах услышал Паже.

Он вышел вперед.

Он вперил взгляд во тьму, почти физически ощущая присутствие там невидимого свидетеля. В зале воцарилось тягостное молчание.

— Повернуться направо, — прозвучала команда.

Приглушенные голоса в темноте; наконец на тридцатой секунде — новая команда:

— Повернуться налево.

У Паже увлажнились ладони. Он больше не считал, но ему показалось, что прошла вечность, прежде чем услышал:

— Встать в строй.

Номер шестой не отнял много времени.

Шесть человек стояли на сцене, обратив взоры к невидимой аудитории.

— Можно вернуться к номеру третьему? — Это был уже другой голос.

Женский — низкий и чуть хриплый. Паже впервые слышал его.

Рэй снова вышел вперед. Повернулся левым боком, потом правым, затем снова в анфас и так простоял довольно долго.

— Вернуться в строй, — раздалась команда.

Потом, уже тише, женский голос произнес:

— Можно еще раз номер пятый?

Паже выступил вперед и уставился в темноту. Команды повернуться не последовало.

— Это он. — Голос женщины заметно дрожал. — Я узнала его.

СОСТАВ ПРИСЯЖНЫХ

31 января — 1 февраля следующего года

Кристофер Паже вглядывался в лица потенциальных присяжных — их было около восьмидесяти человек, незнакомцев, еще недавно не имевших никакого отношения к его жизни, — и задавал себе один и тот же вопрос: кто же из них войдет в число тех двенадцати, которым суждено в скором времени определить его дальнейшую судьбу?

Он сидел в просторном зале судьи Джереда Лернера. Помещение представляло собой причудливое сочетание серости и величественности с претензией на урбанистический стиль. Стены были незатейливо отделаны под светлое дерево; квадратные плафоны флуоресцентных ламп светили немилосердно ярко. А расположенные за низкой деревянной перегородкой видавшие виды скамьи для публики вместе с восседавшими на них многочисленными потенциальными присяжными вызывали в воображении образ переполненной классной комнаты в неказистой, испытывающей финансовые трудности средней школе. Однако присутствие облаченного в черную мантию судьи придавало всему собранию некоторую важность. В зале царила гнетущая атмосфера (словно перекрыт доступ воздуху), какая обычно бывает только перед началом процесса о тяжком убийстве. Вдоль стен выстроились репортеры; одни юристы нетерпеливо ерзали на своих местах, другие — отрешенно уставились в пространство; сам Лернер — человек с резкими чертами лица и темной бородкой, выдававшейся вперед, словно нос корабля, — выглядел раздраженным и настороженным.

Паже сидел рядом с Кэролайн. Он не мог себе позволить роскоши хотя бы на минуту расслабиться, понимая, что каждый из вероятных присяжных пристально наблюдает за ним. Следуя хитроумным наставлениям адвоката, он сидел почти неподвижно, сложив перед собой руки, стараясь произвести впечатление человека серьезного и собранного.

Никаких итальянских галстуков, никаких двубортных пиджаков или выглядывающих из нагрудного кармана носовых платков. Он не мог избавиться от тревожного чувства, что выглядит неестественно и даже нелепо. Защитная мина угодливо-приторной вежливости, которую он изображал на лице по настоянию Кэролайн, только усугубляла унижение, испытываемое от того, что он предстал перед судом по обвинению в предумышленном убийстве и теперь целиком зависит от искусства Кэролайн и от непредсказуемости дюжины незнакомцев, чьим причудам он должен потакать всем своим видом и каждым жестом. В глубине души Крис все еще не верил, что Рикардо Ариас оказался способен подвергнуть его такому испытанию.

Разумеется, приятно сознавать — не без горькой иронии отметил он про себя, — что его материальное положение позволяет ему раскошелиться, дабы заручиться превосходной защитой в лице Кэролайн Мастерс и детектива Джонни Мура, скромно сидевшего сейчас у него за спиной. Однако в зале не было ни Карло, ни Терри: по ходатайству Виктора Салинаса судья Лернер запретил им как потенциальным свидетелям присутствовать на заседаниях.

Салинас сидел, с нарочитой небрежностью развалясь вполоборота в кресле, и, держа руки в карманах, разглядывал собрание кандидатов в присяжные. От внимания Паже не могло ускользнуть, что это спокойствие напускное: Салинас лихорадочно прикидывал, какой будет скамья присяжных по этническому признаку и как добиться избрания такого состава суда, члены которого, движимые предубеждением или личными пристрастиями, вернее всего, признали бы Паже виновным в совершении тяжкого убийства первой степени. Им предстояло разыграть шахматную партию, где ничья невозможна, — Виктору, так же как и Кэролайн, предстояло на основе собственной интуиции и собственных познаний в области социологии, социопсихологии и теории рас отсеять неугодных им кандидатов, чтобы в конечном счете из восьмидесяти осталось только двенадцать.

Внешне процедура выглядела простой: бейлиф одновременно приглашает на скамью присяжных двенадцать кандидатов, и судья Лернер задает им вопросы с целью установить уровень компетентности и способность сохранять полную беспристрастность во время процесса. В случае явной невозможности для кандидата отправлять обязанности присяжного по данному делу Лернер может самостоятельно принять решение об отводе кандидатуры. Об этом же могут ходатайствовать — по имеющимся у них основаниям — Кэролайн как представитель защиты и Салинас со стороны обвинения. Но подлинное искусство заключалось в умении использовать право безусловного отвода без указания причины. По процедуре стороны могли двадцать раз воспользоваться такой возможностью, причем в любое время до того, как кандидат включался в списки присяжных. Пользоваться этим правом следовало крайне осторожно. Паже неоднократно был свидетелем того, как сторона защиты, израсходовав все отводы, вынужденно соглашалась на избрание чудовищного присяжного, навязывавшегося ей обвинением, что в дальнейшем приводило к вынесению обвинительного приговора. Было очевидно, что Кэролайн придется нелегко: первая партия приглашенных на скамью присяжных, среди которых преобладали молодые мужчины — выходцы из Латинской Америки, вряд ли отвечала ее ожиданиям.