Барабаны зомби, стр. 67

Она улыбнулась мне.

– Ну, есть одно…

– Да? – спросил я.

Она кивнула.

– Одна моя знакомая сказала мне раз, что о человеке очень много можно узнать по тому, как он делает это в первый раз.

Я пару раз моргнул.

– Э… Что делает?

– Вот это, – сказала она и придвинулась ко мне. Красиво она двигалась – плавно, грациозно и до ужаса женственно. Она вся состояла из теплых изгибов, и мягкой плоти, пахнущей полевыми цветами, и она перекинула ногу через мои ноги, и села мне на колени. Мягкие руки ее осторожно коснулись моего лица, и когда губы наши коснулись друг друга, она закрыла глаза.

Поцелуй начался мягко, осторожно – чувственный, но не бесстрастный, чуть сдержанный, но без тени сомнений. Горячие губы ее коснулись моих, и язык сам собой просился изучать ее рот. Может, я слишком устал, или мне было слишком больно, или меня слишком беспокоили перспективы дожить хотя бы до ближайшего вечера, но это было здорово. Еще как здорово. И поцелуем своим Шила ничего не требовала. Все, чего она хотела – это попробовать мой рот на вкус, ощупать руками мою кожу.

А потом – без всякой прелюдии, без предупреждения – меня охватило жгучее желание чего-то большего, чем этот простой контакт, чем это тепло.

Странное дело, но люди, как правило, недооценивают того, какое сильное воздействие может оказать простое прикосновение чьей-то чужой руки. Жажда прикосновения заложена в нас от природы, она настолько вошла в нашу жизнь, что результат такого прикосновения и словами трудно описать. Это совершенно не обязательно связано с сексом. С самого детства мы привыкли ассоциировать прикосновение человеческой руки с защитой, с уютом, с любовью.

Меня никто не касался уже… ну, в общем, чертовски давно не касался. Томас, конечно, мой брат, но и избегал физического контакта, даже случайного, как чумы. Да и мне по жизни как-то обычно не до романтических фантазий. Ближе всего к тому, о чем я говорю, были приставания несовершеннолетней суккубихи (так, что ли, ее назвать) – и уж к любви это не имело ни малейшего отношения.

Когда секс становится частью уравнения, воздействие чьего-то прикосновения становится еще сильнее. Настолько сильнее, что здравый смысл, даже самая примитивная логика все равно что в форточку улетают, снесенные ураганом страстей и желания.

Меня не касались чертовски давно. Меня не целовали еще дольше. С учетом моих сомнительных шансов дожить до следующего рассвета, близость Шилы, ее тепло, то, что ей самой вне всякого сомнения хотелось, чтобы я касался ее, смыли прочь все мои тревоги и страхи, и я, пожалуй, был рад этому. Поцелуй Шилы избавил меня от боли и подавленности – пусть только на короткое мгновение. И мне хотелось задержать это мгновение, растянуть его как можно дольше.

Мои губы прижались к ее губам еще крепче, а здоровая рука обвила ее за талию, привлекая ее ко мне.

Шила негромко охнула от возбуждения, но поцелуй ее не сделался глубже. Ее губы сохраняли прежний, неспешный ритм, и я сам начал настойчиво ускорять его. Дыхание ее участилось, но поцелуй менялся томительно медленно. Губы ее чуть раздвинулись, пропуская мой язык, а горячее тело прижималось ко мне крепче и крепче.

Мне отчаянно хотелось схватить эту чертову рубашку в блестках и сорвать ее к чертовой матери. Мой язык рвался ощупать все изгибы ее тела. Я хотел свести ее с ума от желания, хотел захлебнуться в ее тепле, ее криках, ее ароматах. Я хотел забыть все, что угрожало мне – пусть ненадолго. Нет, пожалуй, я не хотел срывать с нее одежду – я хотел раздевать ее постепенно, дюйм за дюймом. Ее тепло понемногу заполняло царившую во мне пустоту, взывая ко мне, чтобы я отдался своим эмоциям.

Вместо этого я осторожно, всего раз провел языком по ее губам. Она вздрогнула от этого прикосновения, и ее зубы небольно куснули мою нижнюю губу. Я осторожно оторвался от нее и наклонил голову, коснувшись ее лба своим. Так мы посидели немного, успокаивая дыхание.

– Ты не хочешь дальше? – прошептала она.

– Хочу, – признался я. – Но не должен сейчас.

– Почему?

– Потому, что ты меня не знаешь, – сказал я. – А ты хочешь, чтобы я продолжал?

– Хочу, – кивнула она. – Но я тебя понимаю. Ты меня тоже не знаешь.

– Тогда зачем ты целовала меня?

– Я… – мне показалось, что в ее голосе мелькнула нотка разочарования. – Так много времени прошло. То есть, с тех пор, как я целовалась с кем-то. Я даже не думала, насколько мне этого не хватало.

– Аналогично.

Ее пальцы осторожно провели по моим скулам.

– Ты кажешься таким одиноким. Мне… мне только хотелось попробовать, как это будет. Только поцелуй. Прежде, чем начнется все остальное.

– Что ж, причина серьезная, – согласился я. – И как тебе?

Она издала горлом неопределенный звук.

– Мне кажется, я хочу еще.

– Ммм, – согласно кивнул я. – Мне тоже.

Она негромко хихикнула.

– Хорошо, – она вздрогнула еще раз и отодвинулась от меня. Дыхание ее успокоилось, но не настолько еще, чтобы движения ее груди перестали завораживать взгляд. Она встала, продолжая улыбаться.

– Ну, еще чем-нибудь я могу тебе помочь?

– Разве что предложить мне опору?

Она удивленно выгнула бровь.

Я почувствовал, что краснею.

– Я в буквальном смысле. Дай мне мой посох.

– Ох, – выдохнула она и протянула мне посох.

Она смотрела на то, как я поднимаюсь на ноги, жалобно нахмурившись, но не сделала попытки помочь мне, за что моя мужская гордость осталась ей очень благодарна. Я проковылял к двери, и она подошла к ней и остановилась у меня за спиной.

Я повернулся к ней и коснулся ее лица правой рукой. Она потерлась о нее щекой и улыбнулась мне.

– Спасибо. Ты настоящая спасительница. Нет, я серьезно – возможно, в буквальном смысле этого слова.

Она опустила взгляд и кивнула.

– Не за что. Ты поосторожнее, ладно?

– Постараюсь, – пообещал я.

– Как следует постарайся, – настаивала она. – Мне хочется встретиться с тобой еще, и поскорее.

– Идет. Я останусь жив. Только потому, что ты просишь.

Она рассмеялась, а я улыбнулся, а потом я вышел из ее квартиры и начал спускаться по лестнице.

Спускаться оказалось куда труднее, чем подниматься. Я доковылял до третьего этажа, а там мне пришлось сделать остановку, чтобы перевести дух, и я присел на ступеньку, чтобы боль в чертовой ноге хоть немного унялась.

Так я сидел, задыхаясь, когда воздух передо мной дрогнул, и из ниоткуда выступила на лестничную площадку и остановилась передо мной темная фигура в капюшоне. Она выставила руку в моем направлении, и на пальцах замерцало зловещими багровыми огоньками что-то вроде тонкой металлической сетки.

– Не шевелитесь, Дрезден, – негромко произнесла Кумори. – Одно малейшее движение, и я убью вас.

Глава двадцать девятая

Кумори стояла футах в четырех от меня – я вполне мог бы дотянуться до нее посохом, возникни у меня мысль напасть на нее. Беда только, я сидел, глядя на нее снизу вверх, и свободную руку для удара имел только одну, что практически лишало меня возможности вывести ее из строя, даже если бы мне удалось достать ее прежде, чем она разрядит в меня заряд из того, что там было надето у не на руку.

Ну, и потом, она оставалась женщиной. Я бы сказал, девушкой.

До тех пор, пока она не превратилась в какую-нибудь чудовищную тварь, которая только притворялась девицей, я не смог бы ударить ее. То есть, умом-то я понимал, что такое мое поведение до опасного лишено логики, но это ничего не меняло. Я не бью девушек.

У меня сложилось впечатление, что у нее хватит ловкости и умения побить меня в открытом бою – особенно теперь, когда она стояла надо мной, держа наизготовку этот свой магический эквивалент заряженного револьвера. Воздух вокруг ее руки буквально гудел от энергии, и поза, в которой она стояла, также никак не говорила о ее слабости. Скорее, наоборот.

В одном я мог не сомневаться: она пришла сюда для того, чтобы говорить со мной. Если бы она хотела убить меня, она бы это уже сделала. Поэтому я, не делая попытки встать, медленно отложил посох в сторону и так же медленно поднял руки вверх.