Внутренний враг. Пораженческая «элита» губит Россию, стр. 25

Сын моей подруги постоянно ездит в Африку. Знаете, что она собой представляет после ухода европейцев? Пейзаж после битвы. Все в развалинах, все загажено и разворовано. Безумная и фатальная лень да изредка вспышки энергии на тему „убить и украсть“. Как-то он сопровождал транспорт с медикаментами в Нигерию: по дороге на ВСЕХ границах Африки его задерживали и не выпускали, пока он не давал деньги. В общем бесплатные пожертвованные лекарства, пропущенные по Европе без задержек и таможенных оплат, в Африке были оплачены впятеро, а в конце концов — разворованы самими же африканцами. Он и другие энтузиасты пытались найти хоть какие-то силы, способные навести порядок, входили в контакты с властями, с президентами, с военной верхушкой, но все они смотрели на них только как на источник обогащения.

Да, третий мир обогащал империалистов, но империалисты делали возможным само существование третьего мира».

Вот задача грядущей Российской Империи и есть — донести народам тот упомянутый «резкий поворот ко Христу». Больше этого сделать некому. Европейское христианство выродилось (потому и из Африки ушли), со всех сторон грозит джихад[30]. Мир спасет от джихада только православная Империя. Такова уж судьба России: либо ей спасти всех, либо гибнуть первой.

Но настоящая Империя всегда несет на штыках цивилизацию. А чего ради иначе быть Империей? На кой черт нужна миру Империя, которая несет не Христа, а Грозного со Сталиным? Чем мы тогда лучше Третьего рейха? Уж давайте не станем перенимать позитивный опыт у монголов[31].

Господа, реваншизм — дело тонкое. В заключение я позволю себе повторить мысль, что уже звучала в статье «О тельцекратии…». В качестве идеологического инструментария, необходимого для воспитания здорового и свободного от рефлексии поколения, необходимо выявить некоторый идеальный набор исторических фигур, на которых способно опереться национальное самосознание. Упомянутые личности истории должны быть всячески популяризируемы пропагандой, народным образованием и т. д.[32]. И фигуры эти необходимо выбирать по двум признакам: а) положительности (в чем, как ни странно, приходится убеждать отнюдь не самых глупых на деревне людей…) и б) объединяющей роли на данный момент. (Боярыня Морозова была исключительной женщиной и вдобавок юной красавицей, в противоречье тому, что намалевал передвижник. Но сейчас не лучшее время для популяризации боярыни Морозовой.) И, как я уже говорила, выявлять объединяющие фигуры должны специалисты-историки и социологи высочайшего уровня. Без выработки единой исторической концепции национального реванша консолидация правых сил обречена на провал. И формирование этой концепции надо предоставить профессионалам.

Фигура Грозного привлекательна «отрицательным обаянием», об опасности которого упоминал в свое время В.Б. Кобрин. Не в меньшей степени оно присуще фигуре Сталина. В годы национального унижения очень легко поддаться «отрицательному обаянию» того, кого «все боялись». Стоять на коленях противно и неудобно. Но надо подыматься с них без помощи лукавого.

Призрак гражданской войны

Андрей ЕЗЕРСКИЙ

Неоднократно уже говорилось, что у нас есть дефицит консенсусных решений, также есть и дефицит консенсусных идей.

Когда И. Сталина называют величайшим из русских императоров, такую идею едва ли можно назвать способствующей объединению общества.

Нам говорят: ну не надо, давайте закончим гражданскую войну. Давайте закончим. Да только гражданскую войну можно закончить только двумя путями — или физически уничтожив противную сторону, или пойдя путем национального примирения.

Проблема русской гражданской войны заключается в том, что первый путь невозможен из-за того, что противную сторону уничтожить невозможно. Почему? Да потому, что

С молоком кормилицы рязанской

Он всосал наследственные блага:

Триединство Господа — и флага,

Русский гимн — и русские пространства.

В нужный день, на Божьем солнце ясном,

Вспомнит долг дворянский и дочерний —

Колыбель, качаемая чернью,

Колыбель, овеянная красным![33]

Гражданская война в России, ведомая до «победного конца», не может быть никогда закончена, но будет ослаблять Россию все больше и больше. Она будет вестись не до победы одной из сторон, а до гибели самой России.

Следовательно, из разумных возможностей остается только одна: национальное согласие. И наш президент действует в данном направлении. Когда год назад он был во Франции, то посчитал для себя важным вручить паспорт российского гражданина Андрею Шмеману. «Андрей Дмитриевич Шмеман является единственным представителем эмиграции первой волны, который не принял французского гражданства, сохранил статус беженца, отказался от социальных и иных преимуществ гражданства, поскольку, как он сам заявляет, „не может изменить России“»[34]. Поскольку он не принимал и советского гражданства, очевидно, что для него принятие советского паспорта также было бы изменой России. Когда Андрей Шмеман обратился за русским гражданством, Путин счел для себя важным вручить ему паспорт лично, посылая нам определенный посыл и давая оценку подобной позиции.

Политика национального примирения означает одно: такие фигуры, как Сталин, более не существуют. Одно упоминание такой фигуры в положительном ключе есть прямое и непосредственное объявление возобновления гражданской войны. Потому что для нас, тех, кто «впитал наследственные блага», для нас, белых, эта фигура абсолютно и решительно неприемлема. Мы никогда не примем ее. Всякий, кто говорит о ней положительно, есть провокатор, есть объективный враг своей страны, ибо, как сказал Спаситель, «кто не собирает со Мной, тот расточает». Всякий, кто вносит разлад в среду тех, кто занимается созиданием в России и для России, — враг. Сегодня мы должны помнить и знать только те фигуры, кто может объединить.

В ответ нам могут сказать: нельзя стыдиться своего прошлого, нельзя вычеркивать 70 лет нашей истории. Очень даже можно, если это необходимо для выживания нации. Думается, у каждого человека есть в жизни эпизод, которого он стыдится. Ну и что делать? Взращивать на нем комплексы или забыть и жить дальше? Не лучше ли сказать себе: «Я отрекаюсь от себя вчерашнего, я зачеркиваю этот период своей жизни, я закрываю этот лист своей жизни. Это был не я, это была неправда, это было не со мной». Сказать так, чтобы жить дальше. Почему человек может, а страна — нет? Почему страна не может этого сделать, если речь идет о самом ее существовании? Если само ее будущее может быть куплено только этой ценой.

Разве опыт Франции, которая пошла путем «невычеркивания», нам не живой (а точнее, мертвый) урок? Все, что отрицало революцию, было подавлено. Ее отрицала Церковь — она была подавлена. Ее отрицали правые — они были подавлены. Ее отрицала самая жизнеспособная часть нации — она была подавлена. В результате мы имеем живой труп, слабую страну, которая все более и более пасует перед наступающим исламом, перед эмигрантами, перед любой угрозой. Легкая добыча смелого и уверенного в себе врага. Мы что, хотим быть такими же? Только нам в отличие от Франции в таком кисельном виде никто не даст существовать долго.

Но все эти угрозы нами постоянно игнорируются — хотелось бы верить, что от слепоты или непонимания. Пассажи о положительном в Сталине звучат то здесь, то там. Наиболее абсурдный вид они приняли, к большому сожалению, в статье И. Лавровского «Странострой»[35]. Абсурдность как в употреблении терминологии, так и в оперировании историческими фактами, очевидные подтасовки вынуждают вступить в полемику по существу.

Итак, когда мы читаем пассажи типа: «Почему же величайший из русских императоров[36], победитель в самой страшной войне всех времен и народов, после смерти в значительной мере потерял популярность…»[37], мы имеем дело с терминологической некорректностью, бессистемностью мышления.

Слово «император» неприменимо к любому сатрапу, главе большой страны или обладателю беспредельной власти. Слово «император» — римское и применялось только в отношении правителей Римской империи или тех государств, которые претендовали на то, что они являются ее наследниками.