Запретный лес, стр. 19

— Но почерпнула я ее из проповеди чуть больше года назад.

— Где вы такое услышали?

— В Англии, но не в церкви, а при королевском дворе.

— От мистера Хендерсона [64]?

— От одного пресвитерианца, но он не был священнослужителем. Послушайте, я расскажу вам об этом. В марте прошлого года миледи Гревел взяла меня с собой в Оксфорд и представила Королеве. Ее Величество была благосклонна ко мне, я стала фрейлиной и поселилась рядом с ней в Мёртон-колледж. Во дворец весь день приходили великие люди. Я видела, — и она принялась загибать пальцы: — его светлость герцога Гамильтона [65] — он мне не понравился; милорда Нитсдейла, и милорда Эбойна, и милорда Огилви, и весьма серьезного господина Эдварда Хайда [66], и милорда Дигби, и мудрого мистера Эндимиона Портера [67]. Каждую минуту кто-то с кем-то совещался, королевские слуги интриговали, ходили слухи об измене, и вокруг не было ни одного светлого взгляда или отважного сердца. И тут появился молодой человек, говоривший просто и ясно. «Если в дело Короля не верят в Англии, — сказал он, — его спасение в Шотландии». Когда его спросили, что именно он предлагает, он ответил, что желает «поднять Север ради Его Величества». Его спросили, как он собирается действовать, и он сказал: «Своей собственной решимостью». Все покачали головами, а некоторые засмеялись, но они не охладили его жара. «Рука Господа не сократилась на то, чтобы спасать [68], — сказал он, — и верующий в Него не будет повержен». Вот такая у него была проповедь, и все сомневающиеся умолкли. Затем мистер Портер сказал: «Вера некоторых способна сдвинуть горы, а дух преодолеет любую преграду. Я за попытку!» Королева, моя госпожа, поцеловала молодого человека, Король сделал его своим генерал-лейтенантом… Два дня спустя он покинул город с одним-единственным слугой, отправившись завоевывать Шотландию, а я бросила ему букетик первоцветов. Он поймал его, прикрепил на грудь, помахал мне рукой и уехал сквозь северные ворота.

— Кто был тот герой? — быстро спросил Дэвид, потому что рассказ зажег его сердце.

Девушка вспыхнула, ее глаза заблестели.

— Все случилось год назад, — продолжила она. — Сегодня он достиг своей цели. Он завоевал Шотландию для Короля.

Дэвид ахнул.

— Монтроз-отступник! — воскликнул он.

— Он такой же хороший пресвитерианец, как и вы, сэр, — тихо произнесла Катрин. — Не называйте его отступником. Он проложил себе дорогу на север, разметав врагов, словно сам Ангел Божий хранил его. Он рожден вести людей к победе. Неужели вы не почувствовали, насколько он велик?

— Я? — удивился Дэвид.

— Мне сказали, что вы разговаривали с ним и очень ему понравились. Тот стремянный в Калидоне был лордом маркизом.

Глава 6. ЧЕРНЫЙ ЛЕС НОЧЬЮ

Из Боулдского прихода пришла весть о великом возрождении. Поселяне называли происходящее «Совершениями» и перешептывались о тщании и талантах мистера Эбенезера Праудфута, священника, ибо после многочисленных разъездных проповедей по постным дням мистер Эбенезер впал в экстаз, его посетили видения и он говорил с потусторонними голосами. Страх неизведанного пал на прихожан, и они всецело посвятили себя воздержанию и молитве, и даже самые бесшабашные искренне каялись в своих грехах. Всю весну Боулд оставался безупречен: шумных свадеб на всю деревню не правили, в кабаках не играли на скрипках и не предавались веселью; никто не сквернословил и не бражничал; день воскресный чтился не меньше, чем день субботний при Моисее. Венцом «Совершений» стало великое богослужение, проведенное на открытом воздухе в Боулдской пустоши, когда тысячи преисполненных воодушевлением паломников приняли святое причастие. В том же Боулде на отшибе имелось поросшее чертополохом поле, известное как Мужнина пажить и отданное на откуп Нечистому. После службы селяне запрягли волов, и через час или два поле было вспахано и засеяно ячменем во славу Божию и во избавление от грехов. Урожай с него предназначался беднякам.

В Вудили много говорили о «Совершениях», и Совет вздыхал о том, что и здесь необходимо нечто подобное. «Неужто нашу обмерзшую землю не посетят благодатные ветры?» — разглагольствовал Питер Пеннекук. Но Дэвида настолько поглотила борьба с самим собой, что он пропускал все мимо ушей.

После дня в Раю он ходил как сомнамбула, погрузившись в раздумья. Душевный подъем сменился непроглядной тьмой сомнения. Он осмелился войти в Лес и нашел там чары, и это колдовство бередило его душу… Было то благословение Господа или происки Дьявола?.. Временами, вспоминая невинность и пыл девушки, он думал о ней как об ангеле. Не может грех свить гнездо в столь светлом создании… Но тут же в памяти всплывало, как пренебрежительно рассуждала она о делах церковных, как присягала миру, против которого Церковь вела войну. Неужто она дщерь Хетова, жена моавитянская [69], коей нет места в земле Израильской, обетованной? Краса ее телесна, милости ее манят в преисподнюю. И всякий раз Дэвид приходил к одному и тому же выводу: Катрин похитила его сердце. «Ужель и мне суждено пасть в бездну греха?» — с ужасом вопрошал он себя.

Чем больше он вглядывался в свою душу, тем сильнее становилось смятение. Дэвид думал о калидонском стремянном, зажегшим в нем искру привязанности, какой он ни к кому и никогда испытывал прежде. Он прекрасно помнил его лицо и жаждал увидеть его вновь, как влюбленный жаждет встречи с хозяйкой своего сердца… Но тот человек был Монтрозом-предателем, несущим беды богоизбранному народу, и отступником, отлученным от Церкви, которой когда-то поклялся служить… И все же, даже если считать его изменником, Монтроз верил в Бога и посвятил всего себя Всемогущему… Каков Господний замысел, кого Он избрал для его воплощения? Кто на этой земле сможет помочь Дэвиду рассеять сомнения?

В кабинете, прогретом приятным теплом весеннего солнца, больше не кипела подготовка к написанию великого трактата об Исайе. Он превратился в молельную комнату. Дэвид ждал, что Господь сам разрешит его трудности, и горел желанием увидеть знак свыше. Но знамений не было. Сонм текстов об одеждах хананейских и поклонении идолам кружился в голове, но он отказывался верить им. Лицо молодого мужчины, глаза и голос девушки делали простые решения сложными… Временами, в муках душевных, Дэвиду все-таки казалось, что он наконец принимает истину святых слов и готов вырываться из соблазнов дьявольских тенет, оградив сердце от грешных чар.

Как-то днем он отправился в Колдшо навестить мистера Фордайса. Он желал открыть ему душу, но не нашел поддержки. Мистер Джеймс страдал от сенной лихорадки, и ему следовало бы не встречать гостя, а лежать в постели, так стучали его зубы и тряслись руки.

Они поговорили о Калидоне и его обитательницах. «Госпожа Сэйнтсёрф, безусловно, дама чрезвычайно набожная, — сказал пастор из Колдшо. — Случилось мне поехать в Калидон со Словом Божьим, и она сразу восприняла доктрины нашей веры; жизнь ее во всех отношениях образчик благочестия, пусть и бывает она несдержанна в речах своих. А девушка… ну, она молода и долго пребывала в папских и прелатских землях. Я вижу в ней искру благодати, мистер Дэвид, и душа ее может устремиться к деяниям Божиим. Моя жена ждет не дождется с ней встречи, как больной ждет утра. Быть может, я недостаточно ревностен с нею — невежество ее достойно сожаления, а я не могу быть суровым по отношению к такой чудесной девушке».

Дэвид вернулся, не достигнув цели, но обретя некоторое успокоение. Словам мистера Фордайса он верил охотнее, чем суждениям боулдского Воанергеса или елейного пастора из Аллерского прихода. Сомнения остались при нем, однако неопределенность скорее умиротворяла, чем мучила. Господь еще не призвал его к отречению, и, поняв это, Дэвид позволил воспоминаниям о Рае озарить душу счастливым светом.