История одного предателя, стр. 50
Центральный Комитет, заслушав сообщение об этом собрании боевиков и еще раз убедившись, что решение Азефа и Савинкова во всяком случае непоколебимо, постановил, принять их личные отставки. Боевую Организацию объявил распущенной, но из тех ее членов, которые выразили желание продолжать работу в терроре, создал особый «Боевой Отряд при Центральном Комитете», который с точки зрения своего положения в партии пользовался значительно меньшими правами, чем старая Боевая Организация.
Во главе этого Отряда встал Зильберберг. Бывший студент-математик, обладавший большими математическими способностями (Арестованный в феврале 1907 г. и приговоренный к смертной казни, он последние дни перед приведением этого приговора в исполнение увлекся математической проблемой деления угла на три равных части, и написал небольшой трактат на эту тему, который он послал в Академию Наук. Департамент Полиции не счел возможным передать рукопись по назначению, хотя ничего не относящегося к теме в оной, конечно, не было. Рукопись была конфискована и хранилась архивах Департамента. Только после революции 1917 она была оттуда извлечена и опубликована.), он был незаурядным организатором и очень смелым террористом. Но с самого начала своей террористической работы он подпал под исключительное влияние Савинкова и Азефа, и во время всех переговоров с Центральным Комитетом стоял полностью на их стороне.
Он в частности одним из первых заявил об отказе работать под руководством Слетова. Поэтому нет никакого сомнения в том, что позднейшее изменение решения и согласие руководить Боевым Отрядом им было сделано также с согласия Азефа и Савинкова. Поступая так, он сам, конечно, руководствовался соображениями о пользе боевой работы: поскольку не было полной приостановки центрального террора, необходимость которой он вслед за Азефом и Савинковым защищал; поскольку часть членов Организации борьбу все же продолжала, постольку он считал себя обязанным все свои силы и опыт отдать этой борьбе. Но мотивы Азефа, когда он давал Зильбербергу свое согласие на его работу в Отряде, были, конечно, совершенно иными: не имея возможности теперь же вернуться к боевой работе и взять обратно свой отказ (вопрос был поставлен слишком остро, чтобы существовала возможность такого отступления), Азеф заботился о том, чтобы в его отсутствии во главе действующих террористов стоял, во всяком случае, человек, ему полностью доверяющий, от которого он имел бы возможность постоянно узнавать все нужные детали относительно боевой работы.
В последних стадиях обсуждения вопроса Азеф личного участия принимать уже не смог: в эти дни он тяжело захворал. У него образовался опасный нарыв в горле и одно время боялись даже за его жизнь: был вызван специалист-профессор, и в течение ряда дней Азеф лежал в постели. Ближайшие его друзья по Центральному Комитету, только что выступавшие против его предложений, чувствовали себя несколько неловко. Они опасались, что Азеф почувствовал в их поведении элементы личного к нему недоверия, и потому наперерыв друг перед другом оказывали ему знаки самого заботливого внимания. Несмотря на болезнь, Азеф живо интересовался всеми подробностями переговоров, равно как и всем ходом работ вскоре затем открывшейся сессии Совета Партии. Приходивших к нему он расспрашивал обо всех подробностях этих заседаний, — но раздражения по поводу своего поражения он скрывать не собирался. Особенно резко он его проявлял по отношению к тем боевикам, которые помогли сорвать налаженный им и Савинковым единый фронт Боевой Организации. Очень выразительный рассказ об этих настроениях Азефа имеется в уже не раз цитированных выше воспоминаниях Вал. Поповой: «Опасность для жизни больного скоро миновала, и я увидела «Ивана Николаевича» (Азефа), когда ему было уже лучше. На дверях его комнаты. висело объявление: «Здесь больной, просят соблюдать тишину»… В один из таких моментов зашла к «Ивану Николаевичу» и я. Он указал мне на ящик маленького столика около кровати и сказал, правда, еще хрипло и с трудом:
— Там два женских паспорта. Один вы можете взять, — выберите себе, какой более подходит.
Я взяла паспорт на имя Анны Казимировны Янкайтис. Конечно, в этот момент я и не подозревала, какую опасность для меня представляла эта «товарищеская» услуга Азефа. Затем я простилась с ним. Я чувствовала на себе его упорный, гнетущий взгляд. Было какое-то недовольство и раздражение в этом взгляде, для меня столь непривычном. Он был мне непонятен. «Что же, неужели он так раздражен на то, что мы не признали его аргументов и без него решаемся продолжать работу?» — думалось мне после этого визита».
Эту «товарищескую» услугу снабжения «хорошими и вполне надежными» паспортами Азеф оказал еще нескольким членам вновь организуемого Боевого Отряда. Им она стоила, действительно, очень дорого: список всех этих паспортов им был передан Герасимову, который, в частности, вполне отчетливо помнит, что в этом списке стояло и имя автора цитированных воспоминаний.
Это была его месть непослушным, которые помешали выполнить полностью так тщательно продуманный и с таким старанием выполнявшийся план похода против Боевой Организации. Формально последняя была упразднена, — но только формально. Центральный террор партией приостановлен не был. Наоборот, борьба по вопросу о Боевой Организации дала толчок к усиленной концентрации сил на боевом деле. В результате авторам плана большого похода против Боевой Организации, — Азефу, Герасимову и Столыпину, — вскоре пришлось убедиться, что достигнутые ими итоги с их точки зрения были скорее отрицательными.
Глава XIV
Террор без Азефа
Вскоре после окончания работ Совета Партии слегка оправившийся от болезни Азеф уехал заграницу, — отдохнуть и подлечиться. «Я со времен Гершуни в терроре, — говорил он, — и имею право на отдых». Вместе с женой он устроился в Аляссио, на итальянской Ривьере. Жена окружила его заботливым вниманием: «ведь он все время с веревкою на шее ходит», — думала и говорила она о своем муже. Со вниманием и уважением относились к нему и члены небольшой русской колонии, которая подобралась в Аляссио и состояла почти исключительно из старых революционеров, в той или иной степени осведомленных о «заслугах» Азефа перед делом революции. Азеф благодушествовал: отдыхал, гулял, набирался сил, вел «разговоры по душам» о том, как тяжела жизнь вечно травимого полицией революционера-террориста. Только изредка он вырывался из этой среды, под предлогом поездок для деловых партийных свиданий. По-видимому, обычно это бывали поездки в соседнее Монте-Карло, чтобы «встряхнуться» от пресных радостей семейного уюта.
Партийной жизнью, — и в особенности боевой работой, — он ни на минуту не переставал интересоваться. Перед выездом заграницу он виделся со всеми теми членами Боевой Организации, которые собирались продолжать работу в терроре, и получил от них самую подробную информацию обо всех их планах и предположениях, знал состав участников вновь создаваемых боевых групп и т. д.
Получать информацию он не переставал и в Аляссио: поскольку это позволяли требования осторожности, бывшие соратники Азефа по Боевой Организации сообщали ему обо всех новостях в боевом деле. Но, конечно, сообщать они могли далеко не обо всем. Целый ряд конспиративных подробностей о технических деталях работы доверять бумаге, — при всем желании получить совет «старшего товарища», — было нельзя. Поэтому о многом Азеф узнавал с большим запозданием от случайных приезжих, — часто уже после того, как новые проекты получали свое осуществление на практике.
Со своей стороны Азеф занялся выполнением обещания, данного Центральному Комитету и изучал вопрос о том, какие из технических изобретений последних лет можно с успехом приложить к боевому делу. Случай помог ему придать вполне конкретную форму разговорам на эту тему: ему сообщили, что один инженер, по фамилии Бухало, уже зарекомендовавший себя рядом талантливых изобретений, работает над проектом воздухоплавательного аппарата; по своим взглядам этот инженер-изобретатель принадлежит к анархистам, но наиболее важным он считает убийство царя и потому готов предоставить свое изобретение целиком в распоряжение Боевой Организации, если последняя конкретно поставит вопрос о цареубийстве. Азеф обеими руками ухватился за это сообщение, специально ездил в Мюнхен, где тогда жил изобретатель, подробно обо всем с ним говорил, проверял его чертежи и вычисления, — и затем авторитетным тоном инженера-специалиста дал свое заключение: Бухало теоретически правильно решил проблему постройки воздухоплавательного аппарата; теперь все дело только за деньгами, которые дали бы ему возможность построить мастерскую и приобрести нужные материалы; если партия даст нужные средства, то аппарат будет сравнительно скоро готов, и тогда цареубийство будет легко осуществимо.