Новая хозяйка собаки Баскервилей, стр. 31

– Я прошу сделать перерыв. – Аля вдруг внезапно перестала петь и, не глядя на итальянца, ушла за кулисы.

До концерта оставалось достаточно времени. Аля посмотрела на часы – на репетицию она больше не вернется. Можно было отдохнуть, но она взяла сумку, ключи от машины и вышла из артистической.

– Не опаздывайте, синьорина, – помощник режиссера улыбнулась ей на выходе.

– Я не опоздаю, – заверила ее Аля.

Этот старый город выстоял в войнах, революциях и природных катаклизмах только для того, чтобы история стала памятью современников. Аля любила эти места – глаза, сердце и ум не оставались равнодушными, а древность мостовых и улиц вселяла уважение. Но самым сильным было чувство надежды – человек, которому отпущен такой, в сущности, короткий срок, глядя на эту старину, не мог не понимать, что продолжение жизни вполне возможно и в таком виде – в виде фонтанов, дворцов, площадей. Была в этом городе магия времени. Она неизбежно задевала и заставляла проще относиться к собственным уходящим годам. Наверное, поэтому старушки в этом городе были вызывающе элегантны, молодежь особенно беспечна, а священники – веселыми. Этот город очень напоминал русскую матрешку, ибо в этом городе было множество городов – их было ровно столько, сколько эпох прожило человечество.

Аля любила этот город, хотя порой и не могла пробыть на этих улицах больше часа. «Эти места – как сильно концентрированные духи: от запаха дуреешь и устаешь», – смеялась она и возвращалась в отель, устраивалась удобно на огромном балконе. И казалось, что не поменялось за эти века ничего – а в особенности небо.

Аля, уже привыкшая к местному дорожному беспорядку, решила поехать туда, куда уезжала, когда надо было побыть в шумном одиночестве, когда надо было помолчать, но не хотелось этому молчанию придавать особенное значение, когда отсутствие спутника успокаивало, а шумная толпа, грохот воды и суета не позволяли затаенной, запрятанной вглубь жизненной горечи проникнуть глубоко в душу. Аля поехала к фонтану Треви, который излучал мощь стихий.

Машину пришлось бросить на виа дель Тритоне и пройти пешком – толпа туристов поглотила Алю, оглушила разноязычием, но это не раздражало – все равно сквозь шум голосов накатывал оглушительный рев воды. На площади перед фонтаном было множество людей, которые застывали перед этим удивительным сооружением – казалось, что все персонажи действа только что вышли из этого дворца, а у их ног бушует море.

– Синьорина, прошу! – Знакомый официант помахал Але. Еще одна прелестная особенность этого древнего города – человеческие отношения завязываются легко, и даже меркантильный налет не лишает их южной душевной щедрости.

В этом маленьком уличном кафе Аля бывала всегда, если гастрольные планы приводили в этот город. Она садилась за столик, который обслуживал любезный официант, двоюродный брат электрика театра, где она иногда выступала. И поэтому ее обычно усаживали на место, откуда был хорошо виден фонтан. Потом, в знак особого внимания, тот же официант раскрывал зонтик, хотя кафе и располагалось в тени арки большого дома.

В этот день ничего не случилось. Просто маэстро Мискотти оказался склочным стариком, просто Аля неожиданно проявила характер, просто ей вдруг захотелось оказаться одной среди людей. Она сидела за столиком, словно на берегу бушующего океана, и не думала больше о выступлении, о дирижере, с которым не нашла общего языка, она не думала, что пройдет еще неделя, и ей опять придется уезжать, на этот раз совсем далеко, в Южную Америку, где у нее контракт на полгода. Аля смотрела на толпу перед фонтаном и впервые за все время своей семейной жизни думала о своем одиночестве. Одиночестве вынужденном и добровольном одновременно, одиночестве, о котором ее предупреждали все, включая мать. Она думала об удобных, но пустых квартирах, где жила во время гастролей, о больших домах, где ей хватило бы одной комнаты и где так хотелось уюта вдвоем. Она думала о том, что Юра никогда не бросит свою работу, да и она бы этого не хотела. И именно поэтому вдвоем они будут не больше четырех месяцев в году. А этого совсем недостаточно для счастья и вообще для семейной жизни. Ужин вдвоем в будни, обед в воскресенье, покупки на неделю, скандал из-за невымытой посуды, обиженное молчание и примирение под смятым и скомканным одеялом – вот тот минимум, который обеспечивает такой сложный процесс, как семейная жизнь. У них давно этого не было. У них жизнь – как праздник, встреча в Париже и расставание там же через три часа. Завтрак в Москве – и ужин в тот же день в одиночестве. Недолгие встречи, быстрые расставания, недоговоренные беседы, невысказанные жалобы – если встреча как праздник, разве можно портить его досадными мелочами. А на поверку оказывается, что без будней, докучливых, мелких и серых, без этих будней нет семьи.

Их жизнь вдруг расстроилась, как внезапно расстраивается музыкальный инструмент. Где-то незаметно чуть-чуть ослабнет струна – и вот уже звук другой, раздражающий слух и вызывающий досаду. Их жизнь расстроилась из-за того, что времени на повседневность у них не хватало. Аля вздохнула про себя: «Все виноваты, и никто не виноват!» От этой мысли становилось совсем не по себе – непонятно, что можно сделать и как все можно исправить. «Два взрослых человека, любящих друг друга…» И тут Аля вдруг замерла. Слово «любить» – привычное – вдруг ей показалось странным. «Мы любим другу друга, но сколько же можно повторять это?! Как будто я убеждаю себя в этом, а жизнь мне доказывает обратное. Я люблю, но его нет рядом. И, наверное, никогда не будет. Я привыкла к мысли, что люблю, но на самом деле я этого точно не знаю. И тоска по нему – это скорее дань привычке, мне положено тосковать, как одинокой жене. А эта тоска не такая простая. И она не пройдет, если он будет рядом». Тоска не пройдет, это Аля уже поняла. В те редкие дни, когда они были вместе, она порой испытывала дискомфорт – так часто ощущают себя родственники, которые давно не виделись. Вроде бы все знаешь про человека, а как только прозвучат слова приветствия и произойдет обмен банальными новостями, повисает молчание. У Али и Юры так теперь бывало частенько.

Аля внимательным взглядом окинула площадь. Сколько людей! И каждый из них даже не подозревает, что, быть может, в эту минуту он или она навсегда расстается с чувством, которое казалось прочным и постоянным, которое переполняло так, что казалось, его хватит не на одну жизнь, а на несколько. С чувством, которое не терпит больших расстояний и долгих разлук.

В этот день ничего не случилось. В этот день она разлюбила Юру.

Часть II

Глава 1

– Пожалуйста, не оставляй свои вещи в ванной. Неужели так сложно брюки повесить в шкаф?! – Все проблемы, накопившиеся за годы их совместной жизни, сконцентрировались в этом упреке. Катя стояла посреди дома с ворохом мужской одежды. Миша, пока еще ее муж, спокойно сидел за столом и пил чай.

– Не трогай, я их сейчас надену, – только и сказал он. И даже головы не повернул.

– Ради бога, только ты не понимаешь, что они нам мешают. Мне. Ваньке. И вообще я ребенка приучаю к порядку, а ты своим примером мои старания сводишь к нулю.

– Тебе так кажется…

– Что?! Что мне кажется, что вот это, – Катя потрясла объемными черными штанами, – твои брюки?!

– Тебе кажется, что ты ребенка вообще можешь чему-то научить?!

– Ну да! Тебе виднее…

– Представь, виднее… – В тоне мужа появилась та веская многозначительность, которая Катю бесила больше всего. Самое опасное было попасться на эту удочку. Однажды Катя уточнила, что имеет в виду муж, и получила сполна. Там, в этих упреках, было все: и «жажда денег, и странные мужчины вокруг, и брошенный сын, и криминал, который вошел в нашу семью, и жажда дешевой популярности». Последнее особенно взбесило Катю – муж намекал на то, что после покушения на Юрия Спиридонова у подъезда их дома дежурили телевизионщики и журналисты разных печатных изданий. Мало того, они приставали с расспросами к соседям и даже Ване проходу не давали. Впрочем, сын пошел в Катю – он всегда был спокоен и на все вопросы только улыбался. Что позволило одному развязному журналисту заподозрить его в аутизме. Катя по этому поводу только рассмеялась: