В царствование императора Николая Павловича. Том второй (СИ), стр. 23

— Так, господа, — сказал он, — примем немного «огненной воды», после чего дружно будем наводить резкость.

— А ты, Антон, — спросил Юрий, — ты что, не хочешь с нами выпить за компанию?

— Мне это ни к чему, — сказал Антон, — к тому же я за рулем. Возможно, что мне придется кое-куда съездить.

Цесаревич и Юрий выпили коньяк, закусили кусочками шоколада, после чего Юрий заспешил домой. Он, считай что не спал больше суток, да к тому же впечатлился увиденным по самое «не грусти». Распрощавшись, он ушел. Хозяин дома и его гость из будущего остались вдвоем. Александр, выпив, немного успокоился, но все же пребывал в состоянии, близком к нирване.

— Александр Николаевич, — окликнул Антон цесаревича, — очнитесь. Вы в будущем. Если что будет непонятно – спрашивайте. У нас тут многое не похоже на тот мир, к которому вы привыкли.

— Я понимаю, — гость из прошлого уже немного пришел в себя. — Антон Михайлович, отец рассказывал мне про ваш мир. Правда, лучше всего все увидеть собственными глазами…

— Это правильно, — Антон почесал голову, — я вот думаю – во что вас одеть? Ведь в вашем гвардейском мундире в город вас выпускать нельзя. Постойте, тут в шкафу вроде осталась одежда, которую надевал ваш батюшка, когда он гостил у нас. По росту вы вроде с ним схожи, а вот по комплекции… Впрочем, если будет чуть свободно, то это ничего, не страшно.

Антон открыл шкаф, достал оттуда вешалку с джинсами, футболкой и жилеткой-разгрузкой. Он помог смущенному цесаревичу одеть незнакомую для него одежду – Александр долго удивлялся молнии на ширинке, и летним шлепанцам, которые поначалу принял за домашние туфли.

— Знаете что, Александр Николаевич, — сказал Антон, когда цесаревич переоделся, и был готов двинуться в путь, — в нашем времени не принято титуловать людей, пусть даже и занимающих высокие посты. К тому же, вы значительно моложе меня… А посему, чтобы не вызывать лишних подозрений и расспросов, я бы посоветовал вам обращаться ко мне по имени и отчеству, а я к вам – только по имени. Можно, на вы. Поверьте, это не умалит ваше достоинство, и не будет выглядеть неуважением к вам.

Александр улыбнулся. — Антон Михайлович, вы не беспокойтесь – отец предупредил меня об этом, — я готов веси себя так, как принято у вас.

— Ну вот и отлично, – сказал Антон, — теперь я в полном вашем распоряжении. Что бы вы хотели увидеть в первую очередь?

— Я бы хотел просто пройтись по улицам вашего города, — сказал Александр.

— Пройтись, или проехать? — улыбаясь спросил Антон, — у меня есть машина… — Заметив удивление на лице своего гостя, он пояснил, — машина или как мы еще ее называем – автомобиль, это транспортное средство, на котором мы, без конной тяги, передвигаемся по дорогам. Ну, самобеглая коляска…

Цесаревич немного подумал, а потом сказал, — знаете, Антон Михайлович, — я бы все же просто прошелся бы по городу. На вашей машине можно будет проехать чуть позже. А я хочу сперва посмотреть на вашу жизнь не спеша, с чувством, с толком, с расстановкой.

— Воля ваша, — кивнул Антон. — Пешком – так пешком.

Они вышли на улицу. Александр с ходу обомлел, увидев сразу столько нового для себя – потоки машин, люди в незнакомой одежде, девушки в удивительно неприличных, с точки зрения жителя XIX века, нарядах.

— Антон Михайлович, да что же это такое? — воскликнул он, едва нос к носу не столкнувшись с молоденькой и кокетливой девицей в шортиках и топике, которая засмотрелась на высокого, стройного и симпатичного молодого человека, — как ваши власти допускают такое?! Ведь это прямой разврат!

— Разврат? — удивленно спросил Антон, — а в чем вы его видите? Если красивой барышне есть что показать людям, то зачем ей это скрывать? Тем более, что погода стоит жаркая, и кутаться в плотные одежды – просто ни к чему. — Ничего, Александр, вы к этому скоро привыкнете.

— А ваши, как вы говорите, машины? — удивленно спросил цесаревич, — с помощью какого двигателя они передвигаются. Если они, как локомотивы на чугунке, топятся углем, то почему у них нет труб, и из них не идет дым?

— Там установлены совсем другие двигатели, — сказал Антон, — которым уголь не нужен. Я вам потом объясню все. Хочется одну такую машину отправить в ваше время. Будете вы с вашим батюшкой разъезжать по Петербургу. Я научу вас управлять автомобилем, если, конечно, вы не против…

Александр с восхищением посмотрел на промчавшуюся мимо него иномарку, и закивал головой. — Да, Антон Михайлович, — я буду рад, если вы меня этому научите. Не пожалею любых денег, чтобы купить такую красавицу.

Они шли вдоль набережной Невы в сторону Летнего сада. Перейдя через Прачечный мостик, они зашагали по гранитным плитам, уложенным вдоль прекрасной решетки работы Фельтена, У входа в сад Александр заметил белевшую на ограде табличку. Цесаревич прочитал то, что на ней было написано, и глаза его полезли на лоб.

— Антон Михайлович, — воскликнул он, — что это?! Значит ли это, что именно здесь в 1866 году на меня – самодержца – покушался какой-то Каракозов? Батюшка предупреждал меня о том, что я увижу в вашем мире то, что мне будет очень неприятно. Он это имел в виду?

— Нет, Александр, — мрачно сказал Антон, — ваш батюшка имел в виду не это. В конце концов, этот полусумасшедший, больной сифилисом субъект, промахнется, и вы останетесь живы.

В 1867 году в Париже одна гадалка предскажет вам, что вы переживете шесть покушений, и погибнете во время седьмого. К тому же она сообщит вам о годе вашей смерти. И все, что она предскажет, сбудется…

— Так меня убьют?! — воскликнул пораженный цесаревич. — Во время седьмого покушения?! И в каком году это произойдет?! Антон Михайлович, ради Бога, расскажите мне все подробно.

— Александр, — сказал Антон, — я обязательно вам обо всем расскажу. Только не сейчас. Давайте продолжим нашу прогулку. Тем более, что в вашем будущем ничего подобного не должно произойти.

— Давайте, перейдем через мост, и зайдем в Петропавловскую крепость. Сейчас в нее можно попасть свободно – она просто музей, а не царская темница и усыпальница.

— Давайте, — оживился Александр, — тем более, что мне не терпится пройтись по мосту, которого в нашем времени еще не было. Он очень красивый.

На середине Троицкого моста, который Антон по старой памяти называл Кировским, они остановились, и долго любовались замечательной панорамой Невы, со снующими по ней прогулочными теплоходами и катерами, Стрелкой Васильевского острова, Зимним дворцом.

— Красиво, правда? — полувопросительно, полуутвердительно сказал Александр, — прекрасный все-таки город – Петербург.

— Тут я с вами полностью согласен, — ответил Антон, — сколько лет живу в нем, а все никак не могу налюбоваться на нашу Северную Пальмиру.

Со стороны собора Петропавловки донесся перезвон колоколов. Антон посмотрел на часы.

— Уже четыре, — сказал он, — давайте, прибавим шагу. В шесть ко мне домой должен зайти один мой хороший знакомый. Я думаю, что вам будет тоже полезно его послушать. Пройдемся по крепости, и домой…

— Хорошо, пусть будет так, — кивнул Александр.

Единая и неделимая…

Расставшись с сыном, император загрустил, и всю дорогу от Черной речки до Зимнего дворца, сидел в карете молча, погрузившись в какие-то свои мысли.

Шумилин, который ехал вместе с Николаем, тоже молчал, хотя у него было о чем поговорить с ним. Нельзя быть излишне навязчивым, тем более, при общении с императором.

Когда же карета Дворцового ведомства подъехала к Зимнему, Николай, по всей видимости, закончив, наконец, свои размышления, внимательно посмотрел на Шумилина.

— Александр Павлович, — сказал царь, — не могли бы вы пройти в мой кабинет? Я хотел бы переговорить с вами.

Заинтригованный Шумилин принял приглашение Николая. Уже немного зная его характер, он понял, что император чем-то сильно озабочен. И Александр не ошибся.

Разговор, который начал царь, касался государственного устройства России. Точнее, существования в ней таких, несколько аномальных образований, как Царство Польское и Великое княжество Финляндское. Они достались Николаю по наследству от его старшего брата, Александра I, который, желая поиграть в демократию, дал этим образованиям права, которых не было у прочих подданных Российской империи.