Все, что вы хотели знать о королях, но не решались спросить, стр. 31

Посмеиваться над королевским увлечением лошадьми легко. Но попробуем на минутку задуматься о том, нет ли более глубокой причины этой тесной связи между королем и лошадью. Недаром часто высказываются предположения, что единство короля и его лошади, которое демонстрируется в бесчисленных конных памятниках, это просто результат вековых привилегий. Мол, правители давно сделали верховую езду своего рода эксклюзивным хобби. Однако это совершенно неверно. В истории человечества добиться власти, знатности и богатства мог только тот, кто разбирался в лошадях. Для читателей, владеющих латынью: omnis nobilitas ab equo — всякое благородство от лошади.

Лошади были первым чудо-оружием в мировой истории. Тот, кто научился управлять этими сильными дикими животными, получал большое преимущество перед остальными людьми. Кто умел скакать верхом, мог и. завоевывать. И править. Покорение лошади — считается, что это произошло примерно в 2000 году до нашей эры, — почти то же самое, что господство над всем творением. Одомашнены гордые животные впервые были, вероятно, шумерами примерно в 3000 году до нашей эры — правда, использовали их в земледелии, как тягловую силу. Позднее в Месопотамии лошадей — тогда это были еще мелкие животные, похожие скорее на ослов или зебр, — запрягали в боевые повозки, чтобы во время королевских парадов производить впечатление на народ.

Сесть на спину такого своевольного животного — в свое время это была такая же веха в развитии человечества, как в наше время изобретение самолета. Для этого нужна была прежде всего крупная, сильная лошадь. Поэтому история лошади как верхового животного — это в первую очередь история выведения лошадей, а первыми, кто освоил это искусство, были племена кочевников в Азии. Скифы, как мы, европейцы, раньше по незнанию называли древних персов, афганцев и монголов, потому и стали первой мировой державой в истории. Где бы они ни появлялись, везде это сопровождалось страхом и ужасом.

Нужно только попытаться представить себе испуг, который вызывали эти скачущие орды в древние времена, когда они впервые добрались до Восточной Европы! Ведь нам, европейцам, еще никогда не доводилось встречаться с такими огромными фигурами, неудержимо несущимися с бешеной скоростью! Когда греки увидели этих всадников, они решили, что лошадь и человек — одно существо, так и возникла легенда о кентаврах. Конные бойцы действительно производили впечатление вызывающих трепет созданий из другого мира. В древности тот, кто обладал кавалерией, был (выражаясь по-современному и если пользоваться нынешними мерками) чем-то вроде атомной державы. Завоевание Ближнего и Среднего Востока персами в первом тысячелетии до нашей эры, а затем и победа Александра Македонского над персами были первыми мировыми войнами в истории человечества — и именно чудо-оружие лошадь сыграло в них главную роль. Боевой конь Александра Македонского — Буцефал — первая лошадь в мировой истории, которую мы знаем «по имени». Буцефал, или Букефал, переводится как «Быкоголовый». Из чего можно заключить, что человек, покоривший в четвертом веке до нашей эры весь известный тогда мир, сделал это, сидя на не таком уж грациозном коне. Согласно легенде, Буцефал принадлежал отцу Александра. Никто не мог обуздать этого коня, он сбрасывал всех. Александр, которому было всего двенадцать лет, наблюдая за этим, понял, что таким своенравным коня делает страх. Он пугался движущейся тени. Поэтому Александр взял коня и вечером повел его в туда, где ни он, ни конь не отбрасывали тени. Так ему удалось завоевать доверие коня.

В настоящем искусстве верховой езды — история о Буцефале очень красиво это описывает — главное не в том, чтобы сломить волю лошади или подчинить свободолюбивое и своенравное животное, речь идет о чем-то несравненно более сложном. С одной стороны, отношения между всадником и лошадью похожи на отношения между господином и подданным. Потому что для лошади человек на ее спине — вещь совершенно противоестественная. Ее врожденный инстинкт говорит, что живое существо на спине может быть только врагом, который хочет скакать на ней. Значит, лошадь должна подчиняться человеку вопреки своему инстинкту. Но ключ к единству всадника и лошади — не только послушание, но прежде всего — взаимное уважение. И доверие.

А тогда отношения между лошадью и всадником напоминают отношения между королем и вассалом, основанные на преданности и доверии. Потому что идеальная монархия функционирует не как государственная машина, главное в ней — почти личные отношения, колеблющие от любви к сопротивлению. И как можно завоевать и снова потерять уважение лошади, точно так же обстоит дело с отношениями между королем и народом. А поскольку для свободолюбивого человека подчинение представляет собой нечто чудовищное, его подчинение может бьггь в конечном счете только добровольным и достигаться только любовью. И хотя короли предпочитают видеть себя существами, родственными львам и орлам, они подозревают, что по-настоящему преданные им живые существа — лошади.

Глава шестнадцатая. ПОЗВОЛИТЕЛЬНО ЛИ КОРОЛЯМ ИМЕТЬ ПОЛИТИЧЕСКОЕ МНЕНИЕ?

Король Испании питает своеобразную слабость к главе правительства социалисту Сапатеро, а его консервативного предшественника Хосе Марию Аснара он, наоборот, терпеть не мог. Король бельгийцев Альберт испытывает глубокое отвращение к ксенофобской партии Фламандский интерес, а у королевы Нидерландов Беатрикс мурашки по телу бегут при одной только мысли о Герте Вилдерсе, председателе правопопулистской Партии свободы. Это известно всем. Но нигде об этом не говорится публично. Европейские монархи (если не считать знаменитого «Заткнись!», сказанного Хуаном-Карлосом Уго Чавесу) честно стараются демонстрировать в политических вопросах непроницаемость сфинкса. (Кстати, фраза Хуана-Карлоса «Рог que по te callas!» стала самым популярным рингтоном для мобильников во всей Испании.)

И только с английским престолонаследником дело обстоит иначе: нет практически ни одной темы, по которой его мнение было бы неизвестно.

Мы знаем, что думает принц Чарльз о современной архитектуре и современном строительстве и как он относится к генетически модифицированным продуктам, к положению в Тибете, к американской внешней политике, к альтернативной медицине и к английской системе здравоохранения.

Особенно щекотливой оказалась его привычка бомбардировать министров письмами, а друзей — своими дневниковыми записями. В 1999 году, вернувшись из Гонконга, где он присутствовал на церемонии передачи Китаю бывшей колонии английской короны, принц написал для близких друзей некий документ с действительно остроумным заголовком «Большая китайская закусочная» («The Great Chinese Takeaway»), в котором назвал коммунистических бонз «комическими восковыми фигурами» и высмеял гусиный шаг китайских гвардейцев. Когда вскоре после этого в Лондон приехал китайский президент Цзян Цзэминь, Чарльз демонстративно не пошел на банкет, а вместо этого провел вечер в компании Камиллы Паркер-Боулз и сказал своим сотрудникам, что прессе можно сообщить о причине его отсутствия: положение Тибета и отношение к его другу, далай-ламе. В марте 2008 года, во время недельного визита далай-ламы в Лондон для проведения политических переговоров, Чарльз публично потребовал от премьер-министра Гордона Брауна — к ужасу последнего — принять далай-ламу на Даунинг-стрит и заявил, что не поедет на пекинские Олимпийские игры из-за китайской политики в отношении Тибета.

Но самое потрясающее на сегодняшний день выступление принца Чарльза касается современной архитектуры. В 1984 году он в своей речи по поводу юбилея Королевского института британских архитекторов бросил, так сказать, риторическую ручную гранату, назвав пристройку к Национальной галерее «фурункулом на лице старого друга», а новое здание Британской библиотеки местом, побуждающим не хранить, а «скорее сжигать книги».