Хроники Нарнии. Том 1, стр. 90
Поэтому, когда Рабадаш сошелся в бою у ворот с Эдмундом, он “щеголял” огромной дырой в спине. И когда Эдмунд, тесня все больше и больше, прижал наконец его к стене, принц подпрыгнул, чтобы вскочить на выступающий из стены камень и оттуда, сверху, обрушить удар на Эдмунда. Но еще в воздухе он сообразил, что в таком положении, оказавшись над головами всех сражающихся, он превратится в отличную мишень для нарнианских стрелков, поэтому решил поскорее спрыгнуть назад. Ему захотелось, чтобы это выглядело величаво и грозно, и он еще раз подпрыгнул вверх с выступа и завопил:
— Таш обрушивает на вас громовой свой удар!
Но спрыгнуть ему пришлось в сторону, ибо внизу столпилось столько народу, что рядом не было места, куда он мог бы приземлиться. И, поворачиваясь, он аккуратненько — нарочно не смог бы сделать этого точнее — зацепился дырявой кольчугой за железный крюк, торчащий из стены. Когда-то на этом крюке висело кольцо, к которому привязывали лошадей. Рабадаш висел, как выстиранное белье, вывешенное сушиться, а народ снизу глядел на него и безудержно смеялся.
— Прекрати это, Эдмунд! — орал Рабадаш. — Спусти меня вниз! И сразись со мной, как подобает мужчине! А если ты такой трус, что боишься сойтись со мной в честном бою, — убей меня сразу!
— Разумеется, я... — начал король Эдмунд, но король Лун остановил его.
— Я позволю себе смелость, — сказал он, — просить ваше величество не делать этого.
После этого он повернулся к Рабадашу:
— Ваше высочество, если бы вы бросили этот вызов неделю назад, я бы первым принял его — ибо нет никого во владениях Верховного Короля Питера, от короля Эдмунда до крохотной Говорящей Мыши, кто не почел бы своим долгом на него откликнуться. Но вы напали на наш замок в дни мира, не послав ни вызова, ни предупреждения, и тем доказали, что вы не рыцарь, а трусливый предатель. Поэтому отныне вы заслуживаете лишь кнута палача, а не честного поединка с благородным рыцарем, — и Лун обратился к свите: — Снимите его, свяжите и отведите в замок, а там держите взаперти, пока мы не решим, как с ним лучше всего поступить.
Сильные руки вырвали меч из рук Рабадаша, сняли его со стены и повели в замок. Он без умолку кричал, грозил, проклинал и даже плакал. Он мог бы, не дрогнув, выдержать любую пытку, но стать потехой для всех — это было для него невыносимо. Он привык к тому, что в Ташбаане при любых обстоятельствах все обращались с ним с почтением и опаской.
Пока общее внимание было занято принцем, Корин подбежал к Шасте, схватил его за руку и потащил к королю Луну.
— Вот и он, отец! — кричал он. — Вот он!
— Ай-яй-яй! - сказал король очень сердито, покачивая головой. — А вот, наконец, и ты! Вопреки всем приказам, ты все-таки принял участие в бою, явив пример неповиновения! Этот мальчишка решил разбить сердце своего отца! Да в твоем возрасте более подобает быть отхлестанным хворостиной, чем держать меч в руках...
Но все, в том числе и Корин, видели, что король не сердится, а гордится им.
— Пожалуйста, сир, не браните его больше, — сказал лорд Даррин. — Его высочество не был бы вашим сыном, если бы не унаследовал ваш нрав. Я уверен, ваше величество опечалились бы намного сильнее, если бы его высочество явил провинность противоположного характера...
— Ну ладно, хватит, — сердито проворчал король. — Хорошо, что на этот раз все обошлось. А теперь...
То, что произошло дальше, повергло Шасту в самое сильное недоумение, которое ему пришлось пережить за всю жизнь. Он вдруг оказался в крепких, медвежьих объятиях короля Луна и почувствовал, как его целуют в обе щеки. Потом король Лун опустил его на землю и сказал:
— Станьте-ка рядом, мальчики, чтобы все могли вас видеть. И держите головы повыше. А вы, господа, посмотрите на них повнимательнее. Кто-нибудь еще сомневается?
Шаста никак не мог понять, почему все такими глазами глядят на него и на Корина, и почему вдруг все начали так радоваться...
Глава четырнадцатая
БРИ ОБРЕТАЕТ РАССУДИТЕЛЬНОСТЬ
Теперь нам надо вернуться к Аравис и двум Лошадям.
Отшельник, продолжавший наблюдать за ходом боя, вскоре сказал им, что Шаста не убит и, судя по всему, даже не ранен сколько-нибудь серьезно. Он видел, как мальчик встал, и как горячо и нежно встретил его король Лун. Но так как он мог только видеть и не слышал, о чем там говорили, поэтому решил, что дальше смотреть в пруд не стоит.
На следующее утро, когда Отшельник был в доме, трое наших путешественников заговорили о том, что им делать дальше.
— Я думаю, что мы побыли здесь достаточно, — говорила Хвин. — Конечно, Отшельник очень добр с нами, и мы ему многим обязаны. Но если я буду есть целыми днями и не заниматься упражнениями, то скоро разжирею, как избалованный пони. Нам пора отправляться дальше, в Нарнию.
— Ах, сударыня, только не сегодня, — отвечал Бри. — Я терпеть не могу спешки. Выберем какой-нибудь другой день, более подходящий...
— Нам надо сначала повидаться с Шастой, проститься с ним и извиниться за все, — сказала Аравис.
— Вот именно! — с горячим воодушевлением подхватил Бри. — И я имел в виду то же самое!
— Ох, разумеется, я помню о нем, — сказала Хвин. — Но ведь он, надо полагать, в Анварде. Естественно, мы с ним повидаемся и попрощаемся. Это же будет нам как раз по пути. Так что давайте сразу же отправимся в путь. Ведь мне до сих пор казалось, что все мы хотели попасть именно в Нарнию!
— Ну да, — ответила Аравис.
Только теперь она спросила себя, что же она будет делать, когда все они окажутся в Нарнии, и испытала чувство некоторого одиночества.
— Разумеется, — согласился и Бри. — Но зачем нам нестись туда
сломя голову и допускать всякие опрометчивые поступки... Надеюсь, вы понимаете, что я хочу сказать.
— Нет, я не понимаю, что вы хотите сказать, — ответила Хвин. — Почему вы не хотите уходить отсюда?
— Хммм... бро-хо-хо... — пробормотал Бри. — Ну, хорошо, скажу прямо... Неужели вы и сами, сударыня, не видите... не обращаете внимания на столь важное обстоятельство... Ведь нам предстоит вернуться на родину — вступить в общество себе подобных — в самое изысканное общество. А выглядим мы сейчас... гм... ну, не вполне прилично... не так, как надо...
Хвин разразилась громким лошадиным смехом.
— Значит, все дело в вашем хвосте, Бри! Наконец-то я поняла! Вы не хотите возвращаться до тех пор, пока не отрастет ваш хвост! И это при том, что мы еще не знаем, какие хвосты принято носить сейчас в Нарнии! Поистине, Бри, вы так же суетны, как и та тархина в Ташбаане!
— Это же просто глупо, Бри! — сказала Аравис.
— Клянусь Гривой Льва, тархина! — воскликнул Бри. — Ив мыслях не было ничего подобного! Просто я отношусь с должным уважением и к себе, и к своим соотечественникам...
— Бри, — сказала Аравис, которую совсем не занимала проблема лошадиных хвостов. — Я давно хотела спросить одну вещь. Почему ты все время клянешься Львом или Гривой Льва? Мне казалось, что ты ненавидишь львов.
— Разумеется, — отвечал Бри. — Но когда я клянусь Львом, то имею в виду Великого Льва Аслана, избавителя Нарнии, прогнавшего Колдунью и Зиму. Все нарниане клянутся его именем.
— Но он тоже лев?
— Нет, разумеется, нет, — замотал головой Бри, и по его голосу чувствовалось, что он страшно поражен.
— А во всех историях, что рассказывают о нем в Ташбаане, говорится, что он самый настоящий лев, — возразила Аравис. — А если он не лев, то почему вы его зовете Львом?
— Ну, в твоем возрасте, тархина, это не так-то легко понять, — отвечал Бри. — Я и сам, будучи маленьким жеребенком, никак не мог понять, в чем тут дело. А так как мне пришлось покинуть родину в детстве, то я и сейчас еще не все как следует понимаю.
Бри говорил это, повернувшись задом к зеленой стене, а его собеседники стояли лицом к нему. Он говорил с ними тоном некоторого превосходства, полузакрыв глаза, потому и не увидел, как изменились лица Аравис и Хвин. А у них были все основания широко раскрыть рты и выпучить глаза — Бри еще не замолчал, а на стену уже прыгнул огромный лев и теперь стоял наверху. Был этот лев ярко-рыжий, огромный и такой прекрасный и грозный, что они и вообразить раньше не могли, что львы бывают такими. Он тут же спрыгнул со стены во двор и начал совершенно бесшумно подкрадываться к Бри сзади. Хвин и Аравис не могли произнести и звука — как будто закоченели от внезапно налетевшего мороза.