Хроники Нарнии. Том 1, стр. 9

 — Интересно... вот бы узнать, что это такое, — сказал Дигори.

 Полли нагнулась, разглядывая колонны.

 — Здесь, кажется, что-то написано, — сообщила она.

 — Черт возьми, действительно, — сказал Дигори. — Разумеется, нам этого не прочесть!

 — Не прочесть, говоришь? — спросила Полли. — Ну, я не совсем в этом уверена!

 Они усердно приглядывались к надписи, но буквы, как и следовало ожидать, были совершенно незнакомыми. И вдруг случилось великое чудо: по мере того, как дети присматривались, они вдруг почувствовали, что могут читать эти странные письмена — хотя их очертания ничуть не изменились. Если бы только Дигори вспомнил свои слова, сказанные им несколько минут назад о заколдованной комнате, он бы сразу понял: это колдовство начало оказывать действие на них. Но любопытство вызвало в нем такое возбуждение, что он забыл об этом: ему все больше и больше не терпелось прочесть, что же написано на колонне. И очень скоро они прочли. Там было написано следующее:

 — Ну, этого можно не бояться! — сказала Полли. — Опасности нам ни к чему.

 — Ох, неужели ты еще не поняла? — воскликнул Дигори. — Все пропало! Нам теперь не избавиться от этого наваждения. Мы все время будем спрашивать себя: а что бы случилось, если бы мы ударили по колокольчику? Нельзя вернуться домой лишь для того, чтобы без конца думать и думать об этом, пока не рехнешься! Просто ужас!

 — Не будь таким дурачком! — сказала Полли. — Можно подумать, будто уже что-то случилось! Да какое нам дело, что тут произойдет?

 — Я боюсь, что это привидится и будет мучить, пока мы не сойдем с ума. Неужели ты не понимаешь, что это магия? Я чувствую, как она уже начинает действовать на меня.

 — Ну, а на меня она не действует, — сказала Полли. — И не верю, будто что-то может подействовать на тебя. Ты просто все вообразил.

 — Вот как ты думаешь? — сказал Дигори. — Это потому, что ты девчонка. Девчонки никогда ничего не хотят узнать по-настоящему, им бы только сплетничать да нести всякий вздор про тех, кто занимается серьезным делом.

 — Когда ты сейчас это говорил, ты выглядел точь-в-точь, как твой дядя, — хмыкнула Полли.

 — Почему ты все время отклоняешься от сути дела? — закричал Дигори. — Мы говорили о том, что...

 — Как это похоже на мужчин! — сказала Полли очень взрослым тоном и тут же поспешно прибавила своим настоящим голосом: — Только попробуй сказать, что я как все женщины, — сразу увидишь, что я царапаюсь, как кошка!

 — Мне бы в голову не пришло назвать такую козявку женщиной, — с самым надменным видом произнес Дигори.

 — Это кто здесь козявка — не я ли? — спросила по-настоящему разъярившаяся Полли. — Ну что ж, теперь тебе больше не придется беспокоиться за эту козявку. Я ухожу. Я и так слишком задержалась в этом месте. И слишком долго пробыла с тобою — мерзкая, самодовольная, тупая свинья!

 — Сама такая! — крикнул Дигори тоном даже более гадким, чем намеревался, потому Что увидел, как рука Полли тянется к левому карману, в котором у нее лежало желтое кольцо.

 У меня нет оправданий тому, что он сделал в следующее мгновение, — разве только то, что впоследствии он раскаивался в этом (как бывает в таких случаях с большинством людей). Прежде чем рука Полли дотянулась до кармана, он быстро наклонился, сильно схватил ее за запястье, а потом, не давая девочке опомниться, взял молоточек и ударил им по колокольчику — нанес один-единственный легкий, ловкий удар. После чего он отпустил Полли, и они упали на пол по обе стороны колонны, тяжело дыша и глядя друг на друга. Полли заплакала — но не от страха, нет, и не потому, что Дигори сделал ей больно (он действительно очень грубо обошелся с нею), — а потому, что ее обуял неистовый гнев. Но не прошло и двух секунд, как началось такое, что заставило их забыть — и надолго — свою ссору.

 Как только Дигори ударил по колокольчику, тот зазвенел, да так мелодично, что этого не опишешь, но совсем негромко. И вместо того, чтобы вскоре затихнуть, он продолжал звенеть, и чем дальше; тем громче, и уже через минуту звучал вдвое громче, чем сначала. А вскоре звон усилился настолько, что дети, если б вздумали заговорить, не расслышали бы друг друга. Правда, им и в голову не пришло говорить — они неподвижно стояли, глядя друг на друга, приоткрыв рты. Колокольчик звучал громко, что они не услышали бы друг друга, если бы даже начали кричать. А звон все нарастал, по-прежнему на одной ноте, очень мелодичный, но несмолкаемый, и теперь в этой сладкой мелодичности было уже и нечто ужасное. Так продолжалось до тех пор, пока все вокруг не задрожало: и воздух, и каменный пол у них под ногами. Затем к звону начал примешиваться и другой звук — смутный и губительный, напоминавший вначале гудок дальнего поезда, а потом — треск поваленного дерева. И они услышали, как где-то недалеко на землю гулко упало что-то очень тяжелое. И вдруг с резким сотрясением, грохотом и воздушной волной, которая едва не сбила их с ног, в дальнем конце комнаты обрушилась кровля — почти четверть всего потолка. Стены затряслись, со всех сторон начали падать огромные каменные глыбы. И тут колокольчик смолк. Ветер, ворвавшийся в подвал, вымел прочь облако пыли. Снова стало тихо.

 Они так и не узнали, почему рухнул потолок — то ли так должна была подействовать магия, то ли звон колокольчика, столько времени продолжавшийся на одной ноте, вызвал вибрацию, которой не могли выдержать обветшавшие стены.

 — Ну, теперь ты доволен? — спросила Полли.

 — Хорошо уже то, что все кончилось, — ответил Дигори.

 Оба они были уверены, что опасность миновала, — и за всю свою жизнь никогда не были так далеки от истины.

Глава пятая

ПОГИБЕЛЬНОЕ СЛОВО

 Дети все еще смотрели друг на друга поверх колонны, где продолжал, теперь уже беззвучно, подрагивать колокольчик. Вдруг с той стороны комнаты, что осталась неразрушенной, послышался какой-то шум. Они стремительно, быстрее молнии, обернулись, чтобы поглядеть, что там происходит. Со своего кресла поднималась самая дальняя в ряду из фигур, облаченная в роскошные одеяния, — та самая женщина, которая недавно показалась Дигори столь прекрасной. Когда она встала, то оказалась даже выше, чем они думали. И теперь не только облачение и корона, но блеск глаз и изгиб губ говорили, что она — великая королева. Итак, эта женщина оглядела комнату, увидела все разрушения, потом детей у колонны, но по выражению ее лица нельзя было понять, удивлена она или нет. Затем, спустившись с трона, королева широкими, стремительными шагами двинулась вперед.

 — Кто разбудил меня? Кто разрушил чары? — спросила она:

 — Кажется, это я, — ответил Дигори.

 — Ты?! — воскликнула королева и положила свою белоснежную, прекрасную ладонь ему на плечо, но Дигори почувствовал крепкую хватку стальных клещей. — Но ты же всего-навсего ребенок, притом самый обыкновенный ребенок! Любому ясно, что в твоих жилах нет ни капли не то что королевской, но просто благородной крови! Как случилось, что ты отважился войти в этот дом?

 — Мы попали сюда из другого мира. При помощи магии, — сказала Полли, которая сочла, что пора бы королеве обратить внимание и на нее, а не только на Дигори.

 — Это правда? — спросила королева, по-прежнему глядя только на Дигори и не удостоив Полли даже мимолетным взглядом.

 — Да, — сказал он.

 Тогда королева взялась другой рукой за его подбородок и подняла голову так, чтобы лучше видеть его лицо; Дигори пытался сначала тоже смотреть ей в лицо, но вскоре ему пришлось отвести взгляд. Было в ней что-то подавляющее его волю. Она пристально и без всякого стеснения рассматривала его с минуту, а потом сказала: