Автономный рейд, стр. 72

Я промчался по лежавшему на спине бесчувственному телу отключенного Принцессой бандита, пролетел второй этаж, парадное и, успокоив дыхание, медленно вышел на улицу. Машина, иномарка, нагло стоящая на тротуаре с работающим движком, не могла быть ничьей иной. Задние дверцы никто запереть и не подумал, поэтому я просто уселся за спиной водителя, просто ткнул ему пистолетом в мозжечок, просто вытащил из-за его пазухи ствол — какая-то древность, чуть ли не наган — и просто вежливо попросил:

— Тихо, без резких движений, пересядь на правое сиденье. Нет, ключи не трогай... Так, осторожно, не ударься. Вот и молодец. Руки на колени. Теперь учти: дернешься — убью. Извини, нет времени тебя пугать и уговаривать. — Я перебрался на водительское место и спросил:

— Двое шли по лестнице, а в лифте?

— Тоже двое.

— Молодец. Теперь, если хочешь жить, замри! По затылку, чтобы оглоушить, я бить не люблю. Одна из моих бытовых проблем в том, что армия учила меня исключительно убивать. Ну в крайнем случае — калечить. Логика у инструкторов при этом проста: лучше всего делаешь то, что делаешь автоматически, рефлекторно, совершенно не думая. Для тех, кто дерется, у одного и того же движения два-три варианта — сильный, средний и слабый, например. Но при этом мозгу и мышцам требуются дополнительные доли секунды, чтобы разобраться, с какой силой и куда бить в данный момент. А за это время тот же «каштан», делающий девятьсот выстрелов в минуту, успеет всадить в тебя пять-шесть пуль. Дороговато за гуманизм. И я с инструкторами совершенно согласен. Потому что — живой. Теперь мои рефлексы включаются автоматически до того, как успею осознать, что делаю. Это меня спасло от смерти уже раз двадцать. Что еще больше, по принципу обратной связи, закрепило те самые рефлексы. И если бы я даже и захотел только оглоушить водителя, то девяносто девять и девять десятых шанса из ста, что это был бы последний удар, полученный им при жизни.

Выскочив на шоссе Энтузиастов, я пронесся до «Римской», и, останавливаясь возле входа в метро, спросил тихо сидевшего всю дорогу водилу — до него, вероятно, только возле метро дошло, что, собственно, с ним приключилось:

— Чьи вы люди?

— Мы? Чьи люди? — испуганно отпрянул он.

— Кто у тебя главный?

— Карась.

— А у него?

— Дымок.

— А у Дымка?

— Девка.

— Молодец. Твои шансы на жизнь все растут. Теперь быстро: как и от кого узнали, где я? Быстро!

— Бабка какая-то капнула. Мол, у нее шалашовка объявилась, которая от Девки сбежала. Подслушала бабка вроде что-то. Мол, она к бабкиному постояльцу приблудилась. Ну Девка и поняла, кто этот постоялец.

Ай да Марь Пална. Она четко нацелилась не отдавать такого завидного жениха, как я, в ненадежные чужие руки.

— Слушай, парень... — Я решил его отблагодарить. — Ты быстро соображаешь. И на твоем месте я бы поторопился назад, к подъезду. Но не говорил никому о том, что меня подвез. Второе. Если не дурак, то смывайся с этой работы, пока жив... Пушку я твою положу на багажник. Пока.

В переходе я чуть поработал над собой, глядясь в витрину незанятого ларька, и на площадь Ильича явился преклонным старикашкой лет шестидесяти: морщинистым, беззубым, еле волокущим сумку и очень вонючим. Но ростом я стал на двенадцать сантиметров выше. Поэтому мент, цепко перехвативший меня перед эскалатором, изучив мою пенсионную книжку труженика союзного значения, отпустил с миром.

Через два с небольшим часа, основательно присмотревшись к обстановке, я изъял из берлоги на старой автобазе свой рюкзак и сумку с захваченными у Девки трофеями.

Конечно, пришлось, проверяясь, попетлять по городу.

Только к ночи я согрелся в душе и смог наесться супчика у Катерины в районе «Бабушкинской». Работала Катя проводником, поэтому именно сегодня, по стечению обстоятельств и по графику, была в рейсе. Сын ее в такие дни находился у бабушки, так что Катина квартира до послезавтра была в моем полном распоряжении. Знаком я с Катериной еще со своих челночных времен.

Она ко мне хорошо относится, доверила ключ от квартиры и не обижается, если, переночевав в ее отсутствие, я, попользовавшись ее припасами, просто оставляю деньги.

Боже, какое спасение, что есть еще женщины, с которыми может быть так просто...

Но главной моей проблемой сейчас было определить: что из всего навранного мне Принцессой самое существенное? Пробежавшись и отдышавшись, я совершенно четко понял: она врала мне так обильно и порой неуклюже не по глупости. Наоборот. И уж тем более не от любви. Чертовка раскусила меня влет, поняла, что я ей не верю. И прятала самую существенную ложь среди той, что попроще и помельче. Иначе говоря, При программировала меня так, чтобы я делал то, что ей требуется, вне зависимости от того, верю ей или нет. Разве можно не восхищаться этой женщиной, щедро дарящей наслаждение и управляющейся с тобой так непринужденно, как училка с первоклашкой? Нельзя не восхищаться. Но жить все равно хочется. В моей головенке царил сумбур, как и в захваченных у Девки трофеях. Вот с них-то я и решил начать.

Монотонная работа помогает сосредоточиться.

Итак, обогревшись и отдышавшись в квартире железнодорожницы Кати, я наконец-то смог рассмотреть все, что хапнул у Девки. Оружие меня сейчас не интересовало, поэтому его отодвинул в сторону, не разбирая. Самое важное и срочное — бумаги. Тетради, папки, блокноты и записные книжки. Но слаб человек, и я начал с долларов. Подсчитал бабки, захваченные в казематах.

Банковские упаковки не рвал — прикинул по пачкам. Оказалось около шестидесяти тысяч — от Девки, и еще было две — из моей заначки в квартире Марии Павловны. Плюс это чертово ожерелье. Держа в руках все это богатство, я подумал о том, что Принцесса сумела довести до конца начатое Полянкиным: теперь я был совершенно уверен, что этот злодей и интриган хозяин «Резо-гарантия» Валентин Резоевич Викланидзе мне таки должен за беспокойство, раз он через свой «Изумруд» подставил наше агентство «MX плюс».

Что бы случилось, если бы мне не встретились в Шереметьеве Регина с Поводком? Я бы вполне официально привез заминированное ожерелье в Тбилиси.