Автономный рейд, стр. 21

У генерал-лейтенанта Ноплейко Ивана Васильевича мощный без единого волоска мудрый череп. И хотя глаза Ивана Васильевича чуть слезятся, а голос чуть дребезжит, когда ему возражают не по делу, выглядит он все равно орлом. Честным, неподкупным и несгибаемым. В своем кабинете на третьем этаже монументального здания Службы анализа и предупреждения Федеративной службы охраны (САИП ФСО РФ) Российской Федерации генерал Ноплейко пребывает только в форме. Причем форма эта выглядит непробиваемым панцирем из-за обилия военных знаков и орденских планок, из-за того ворот и плечи мундира генерала на размер-другой больше его тела. Болтающаяся в этом вороте тонкая морщинистая шея, едва, кажется, выдерживающая мощную голову, лишь подчеркивает: этот человек отдал всего себя службе. Всем, знающим генерала, известно: так разительно он похудел из-за облучения, полученного при ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС. Каждая из наград Ноплейко более чем заслужена и почти каждая связана с эпизодом, когда Иван Васильевич рисковал жизнями или отдавал жизни. Это, как и практически все в своей безупречной биографии, он делал по приказу Родины и ради Родины.

Собственно, он и сам почти в любом разговоре упоминает: «Когда мы приступили к ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, то...» Продолжение зависит от конкретной ситуации и мысли, которую нужно подчеркнуть или доказать: «...то ни на минуту не забывали: за нами — вся страна!» или «...то особое внимание уделяли духовно-моральному уровню личного состава!».

Сейчас, поздним декабрьским утром, Иван Васильевич, глядя на свое отражение в светлой полировке шкафа, вполголоса произносил:

— Когда мы приступили к ликвидации аварии на Чернобыльской АЭС, то никто из нас не спрашивал, чиво нам может дать Родина. Кажный из нас думал только о том, чиво он сам может дать Родине! Потому мы не только выстояли, значит, но и не допустили всемирной катастрофы. Хотя и рисковали жизнями...

Нет, лучше так: потому мы и смогли, рискуя жизнями, предотвратить всемирную катастрофу! Да, так — четче. Чтоб знали эти неблагодарные собаки.

Генерал готовился к выступлению в суде. Он вел огромную общественную работу, способствуя патриотическому воспитанию молодежи. И, конечно, с радостью согласился, когда прокуратура пригласила его блеснуть в качестве общественного обвинителя. Некий сопляк отказывался служить в армии. Якобы убеждения этого труса и неженки настолько расходились с тем, что делает российская армия, что он предпочел сидеть неделями в промороженном карцере тюрьмы. Лишь бы не быть с теми настоящими париями, которые его, подлеца, в это время охраняют и защищают.

— Товарищ генерал-лейтенант! К вам подполковник Катков просится, — доложил селектор звонким голосом адъютанта.

— Я занят! — Иван Васильевич, пафосные мысли которого перебили на самом подъеме, рассердился. — Пусть попозже зайдет. Часика через два. Или три.

— Но, товарищ генерал! Он говорит, что это к сегодняшнему докладу. И — важно.

Адъютант считал, что тонко льстит начальнику, называя его просто генералом. Такое обращение как бы напоминало Ноплейко, что ему уже чуть-чуть до звания «генерал армии». Расчет тут и впрямь был тонкий. Не то чтобы Ивана Васильевича так уж грели звезды на плечах. Нет, просто он стремился сделать как можно больше для родной страны. А чем больше погоны — тем больше и дела. Аксиома.

Еженедельный доклад куратору был не так волнующ, как публичное выступление в суде. Но гораздо важнее. Поэтому Ноплейко раздраженно велел:

— Зови! И чаю мне.

И тут же подполковник Катков, пройдя просторный тамбур, четко зафиксировался на пороге кабинета. Его лысоватая круглая голова сидела на короткой шее так прямо, точно сам вид начальника привел Каткова в полное обомление. Если бы его сейчас увидел Муха, Олега бы удивило, насколько строевым может выглядеть тот самый щекастый распустеха, который в «MX плюс» представлялся ему заместителем гендиректора фирмы «Изумруд» Артемовым.

— Чего ты там встал? — сердито рявкнул генерал. — Давай докладывай, что у тебя?

Катков четким шагом подошел к его столу и положил перед генералом стопку бумаг в прозрачной пластмассовой папке. Самым верхним был лист принтерной распечатки перевода с английского небольшой заметки из американской газеты. Той самой, о которой предыдущим вечером говорили в УПСМ Нифонтов и Голубков. На предложенной генералу Ноплейко версии перевода некоторые слова и фразы были отмечены маркерами. Слова, якобы сказанные Голубковым о Грузии — желтым, а о Чернобыле — красным.

— Получены свежие данные касательно ситуации на Кавказе и в Грузии.

— Да? — рассеяно переспросил генерал, вчитываясь в якобы сказанное Голубковым о ликвидаторах чернобыльской катастрофы и быстро багровея по мере того, как суть фраз прояснялась. В представленном ему варианте перевода было написано:

"Как сообщил источник в Кремле со ссылкой на генерал-майора Голубкова, «отношения России и Грузии надо укреплять, чтобы президенту Шеварднадзе не приходилось думать о вступлении его страны в НАТО». Об этом генерал-майор заявил на встрече ветеранов в клубе «Щит Родины». Это пацифистская организация, объединяющая тех, кто предпочел служить в армиях стран СНГ и других стран ближнего зарубежья России. Генерал Голубков, в частности, заявил и о том, что понимает, почему ликвидаторы катастрофы на Чернобыльской АЭС требуют явно завышенных пенсий: «Ведь никто до сих пор не говорит о том, насколько неэффективны были их действия по ликвидации последствий катастрофы, им платят только за то, что они пострадали из-за отвратительной организации работы и собственного непрофессионализма». На том же заседании коллега Голубкова, бывший капитан-спецназовец Пастухов, поднял тост «За братство русских и кавказцев...»

— Мерзавцы! Ничего святого! — вскипел, дочитав, генерал. — Ты как думаешь, это связано с тем, что гады в правительстве хотят моим хлопцам пенсии сократить?

В заботе Ноплейко о тех, с кем он вместе облучился в Чернобыле, не было ничего лично меркантильного. Парадокс пока действующего закона о льготах и пенсиях ликвидаторам был в том, что генералу по нему причиталось вчетверо меньше, чем тем, кто служил под его началом. Но Иван Васильевич готов был мириться с этим. Он вообще почти не заботился о собственных льготах. Все его мысли были о том, чтобы побольше получали герои, которые по его приказу и по зову сердца, почти не понимая, что такое радиация, разгребали лопатами смертельные осколки графита. Но, похоже, все получалось наоборот: вместо того чтобы увеличить пенсии всем чернобыльцам, правительство ради грошовой экономии решило сократить выплаты тем, кто по праву получал больше других.