Забавное Евангелие, стр. 95
С этим и вернулись апостолы в трапезную. Шли они молча, повесив носы, ибо хорошо понимали, что отныне путь их будет усыпан отнюдь не розами. (Об этом заключительном акте христианской комедии смотри евангелия от Матфея, глава. 28, ст. 16-20; от Марка, глава. 16, ст. 15-20; от Луки, глава. 24, ст. 44-53; от Иоанна, глава. 21, ст. 1-25.)
Занавес.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
Через несколько дней после вознесения Христа на небеса голубь, третий член святой троицы, перевоплотился в огненные языки, которые начали щекотать и обжигать затылки апостолов и их учеников, собравшихся в том же пиршественном зале.
В память об этом событии церковь установила праздник, названный троицын день, или пятидесятница, от греческого слова «пентекосте», что означает пятидесятый день. Согласно легенде явление голубя, превратившегося в огненные языки, было приурочено точно к пятидесятому дню после воскресения Христа, которое, как нам известно, произошло в пасхальное воскресенье.
В действительности же христианская церковь, вписав в свой календарь пятидесятницу, просто-напросто заимствовала этот праздник у иудеев. Причем даже такой откровенный плагиат она не сумела совершить как следует. Ведь у евреев был и есть свой праздник пятидесятого дня по случаю того, что расщедрившийся Яхве на горе Синай вручил своему великому магу Моисею десять заповедей. Произошло это, если верить Библии, точно на пятидесятый день после исхода евреев из Египта, а еврейская пасха как раз и отмечает это знаменательное событие.
Так вот, евреи, которые всегда и везде занимали на математических конкурсах первые места, совершенно не случайно назначили свой праздник на пятидесятый день. Первоначально он именовался праздником семи недель. Название «пятидесятница» возникло позднее, когда Палестина была захвачена войсками Александра Великого и превратилась при Селевкидах в провинцию греческой Сирии, именно в эту эпоху греческий язык распространился по всей территории, занимаемой народом Израиля. Не удивительно поэтому, что иудеи отмечают праздник десяти заповедей на пятидесятый день после своей пасхи, независимо от того, на какой день года приходится пасха по иудейскому календарю. Теперь, например, если иудейская пасха приходится на вторник, иудейская пятидесятница отмечается не через семь недель на восьмой вторник, а точно через пятьдесят дней, на восьмую среду. Математика есть математика!
Увы, в церкви господа нашего Иисуса Христа нет такого порядка!
Христианская арифметика, допускающая, что единожды три будет один, и в данном случае утверждает, что семью семь будет пятьдесят. Спаситель наш вроде бы воскрес в пасхальное воскресенье, голубь в виде огненных языков спустился пощекотать апостольские затылки через семь недель тоже в воскресенье, то есть на сорок девятый день после вышеупомянутого события, и тем не менее этот сорок девятый день, по расчетам церковников, все-таки пятидесятый — пятидесятница.
Следует напомнить, что согласно священной легенде в тот день в Иерусалимскую трапезную по случаю визита святого духа набилась помимо апостолов целая толпа их учеников, так что всего собралось сто двадцать человек. Тут же, конечно, была и Мария, мать Иисуса. Интересно, узнала она в танцующих языках пламени своего старого возлюбленного, бывшего голубя, или нет? Эту проблему следовало бы вынести на обсуждение собора. Ведь в конечном счете так и не удалось установить, в каком именно образе божественный дух оплодотворил дочь Иоакима. И если кто-нибудь станет утверждать, что он мог это сделать только в образе голубя, на это можно ответить, что Юпитер дабы соблазнить прекрасную Эгину, дочь Азопа, превратился в столб пламени и под видом огня великолепно сработал ей ребеночка, который впоследствии прославился под именем Эака. А почему бы и нет? Этот Эак, знаменитый судья, во всяком случае не менее реальное лицо, чем Иисус Христос!
Какой-нибудь ярый спорщик может нам возразить, что, мол, боги Олимпа были куда могущественнее трех богов или одного триединого бога христианского рая. Христианские боги, например, не смогли обойтись без женщины, когда захотели сотворить мессию, то есть одного из них троих. А вот Юнона, напротив, сумела-таки зачать бога Марса, не прибегая к помощи мужчины! Задетый за живое Юпитер решил перещеголять свою божественную супругу и самолично породил себе дочку Минерву, причем на время беременности он превратил в живот свою божественную голову, а потому бравый Вулкан вынужден был стукнуть его топором по темечку, чтобы громовержец смог разрешиться от бремени.
Христианский же мессия был рожден вышеупомянутой Марией, которая, даже будучи его матушкой, якобы оставалась девицей. Страшно гордясь этим анекдотом, священнослужители нам говорят:
— Разве это не доказывает, насколько могущественна наша троица? Каково чудо, а? Первый сорт! На это можно ответить:
— Ничего ваше «чудо» не доказывает! В скандинавской мифологии был Хеймдалль, чей взор так остер, что различает предметы за сто миль от него, а слух так тонок, что он слышит, как прорастает из-под земли трава и как растет шерсть на баранах. Так вот, этот бог Хеймдалль, сын Одина, родился не от какой-нибудь одной мадам-барышни, а сразу от девяти матерей-девственниц, девяти дочерей гиганта Гейревдура. Поэтому пока три христианских бога — как один, триединый, — не совершат подобного чуда, господам священникам лучше помалкивать!
Нам приходится постоянно повторять защитникам церкви, что различные языческие мифы при всей их фантастичности все-таки предпочтительнее христианского мифа, ибо ни в одном из них, взятом отдельно, нет такого количества вопиющих противоречий. Например, скандинавская религия хороша уже тем, что, скажем, история Хеймдалля существует только в одной версии и никакие Матфеи, марки, луки и Иоанны не портят ее, безбожно перевирая важные подробности.
Вернемся, однако, к нашей пятидесятнице. Едва огненные языки пощекотали сто двадцать апостолов с учениками, все они тотчас заговорили на сто двадцати иностранных языках, которых никогда не изучали. «Священное» писание утверждает далее, что многие из евреев, рассеянных в ту эпоху по всему свету, пришли в Иерусалим на праздник десяти заповедей и что они говорили на пятнадцати различных наречиях, ни больше, ни меньше. Были там парфяне, мидяне и эламиты, жители Месопотамии, Иудеи и Каппадокии, Понта и Асии, Фригии и Памфилии, Египта и частей Ливии, принадлежащих к Киринее, наконец латиняне, критяне и арабы. Привлеченные гамом, который стоял в трапезной, они вломились туда целой толпой. Тут авторы писания забыли упомянуть о том, что стены этого зала для принятия причастия, видимо, раздались во все стороны, чтобы вместить тысячи любопытных. Перед этой толпой сто двадцать первых христиан и заговорили на ста двадцати языках. Несмотря на неизбежную при атом сумятицу, весьма напоминающую заключительный акт вавилонского столпотворения, представители пятнадцати национальностей, если верить писанию, превосходно отличали свои языки в общем шуме и гаме. Мало того, они тотчас догадались, что апостолы и их ученики были все галилеянами, хотя им об этом никто не говорил. Поразительно, не правда ли? Тем не менее «священное» писание уверяет, будто незваные гости «изумлялись и дивились, говоря между собой: Сии говорящие, не все ли галилеяне? Как же мы слышим каждый собственное наречие, в котором родились?»
Официальный автор писания не объясняет этого странного эпизода, который, кстати, и невозможно никак объяснить. Каким, например, образом можно было в такой толчее понять, что здесь собрались жители именно пятнадцати стран? И как мидянин мог догадаться, что при нем говорят на языке Египта или Крита? Как араб мог отличить греческий от латыни? Чудеса!
Но это еще не все. Затем, опять же если верить писанию, кое-кто начал насмехаться над апостолами и учениками, которые пророчествовали все разом, перебивая друг друга. Насмешники говорили: