Забавное Евангелие, стр. 58

— Он добрый человек, — говорили они. Другие — а их было большинство — возражали:

— Чего уж тут доброго! Он обманывает народ!

Первые дни праздника Иисус держался тише воды ниже травы. Но затем, не в силах более противиться непреодолимому желанию блеснуть своими богословскими познаниями, он явился в храм, сел в одном из самых скромных его приделов и начал излагать свои благоглупости.

Сначала старейшины и народ были поражены такой смелостью. Они верили каждому его слову. Но потом, опомнившись, начали задавать миропомазанному каверзные вопросы. В частности, его спросили, по какому праву он берется толковать Библию, если сам ничему не учился.

Иисус струхнул, однако, желая привлечь на свою сторону толпу, в свою очередь спросил первосвященников:

— За что ищете убить меня?

Воцарилось тягостное молчание. Все подумали, что самозванный богослов просто рехнулся. Наконец кто-то ему ответил:

— Ты, милый, видно, не в себе. Уж не вселился ли в тебя нечистый, что ты болтаешь всякую чушь? Кто ищет тебя убить? Кому ты, собственно говоря, нужен?

Но Иисуса уже несло. Не обращая внимания на нетактичные вопросы, он принялся рассказывать о своем чуде в купальне «Вифезда».

Тема была благодатная, потому что слухи об этом происшествии ходили по всему городу.

Иисус вовремя вспомнил об исцеленном паралитике. Симпатии толпы сразу перешли на сторону миропомазанного, и служители синедриона не осмелились его схватить, хотя руки у них так и чесались. Они удалились, но приказали храмовой страже арестовать Иисуса, как только он останется один, и упрятать его подальше.

Однако выполнить этот приказ не удалось. Воины стражи смешались с толпой и поддались общему настроению. Они начали прислушиваться к словам сына голубя, и, поскольку тот понял, что дело может кончиться плохо, он стал разливаться таким соловьем и так льстил народу, что даже слуги синедриона развесили уши и упустили благоприятный момент.

Когда они под вечер явились в синедрион с известием о неудаче, обозленные первосвященники набросились на них с бранью, спрашивая, почему Иисуса не схватили, когда толпа разошлась и когда его можно было убрать без шума.

— Почему вы не привели его? — повторяли они. Капитан стражи что-то мямлил в свое оправдание: красноречие ходячего Слова произвело впечатление и на него.

— Приказывать-то легко, — бормотал он. — А вы попробуйте это сделать! Что я мог? У этого парня язык подвешен как надо. Послушали бы вы его сами! Он нас просто околдовал…

— Значит, и ты прельстился, как вся эта чернь? — раздраженно вопрошали члены синедриона. — Болваны! Олухи! Неужели кто-нибудь из начальников и фарисеев тоже в него уверовал? Ведь любой иудей, умей он читать хотя бы по слогам, не поверил бы его басням! Они хороши только для младенцев, не знающих из Библии ни единого слова. Ну что за проклятый народ, — сплошное невежество! Мы-то думали, что вы умнее…

Капитан и воины стражи но знали, куда им деваться. Они дали слово, что в следующий раз постараются исполнить приказ синедриона и не станут слушать болтовню ходячего Слова.

Один из членов верховного судилища — это был Никодим, который, как мы знаем, не мог обидеть и муху, — попытался было урезонить своих коллег. Он тоже не верил в божественное происхождение Иисуса, но и не желал миропомазанному зла, считая его безвредным тихим дурачком. Итак, Никодим рискнул за него заступиться.

— Допустим, — сказал он, — что бредовые речи этого человека представляют собой какую-то опасность. Допустим! Однако будет ли одно это достаточным основанием для его ареста? Боюсь, что нет. По-моему, было бы лучше пригласить его сюда и выслушать. Пусть он сам расскажет о своих делах, и тогда мы решим, достойны ли они наказания. Нельзя, черт побери, осуждать человека, не дав ему высказаться!

Но сам Никодим высказался явно некстати. Весь синедрион был настроен против Христа. И естественно, что Никодиму, вздумавшему взять на себя роль его адвоката, всыпали по первое число.

— Ты что, сам из Галилеи, что ли? — кричали ему. — Или ты не знаешь писания? Возьми Библию и сам увидишь: из Галилеи не было еще ни одного пророка!

Никодим прикусил язык. Он уже и сам был не рад, что из-за него поднялся такой шум. Впрочем, даже его робкое вмешательство сыграло свою роль, потому что совпало с неудачей стражи, и на время спасло Иисуса. Члены синедриона разошлись по домам, так и не приняв никакого решения (смотри евангелия от Матфея, глава 8, стихи 19-22; от Луки, глава 9, стихи 51-62; от Иоанна, глава 7, стихи 1-53).

Глава 47. УКРАШАЙТЕ МУЖЕЙ РОГАМИ. СУДАРЫНИ: С ВАМИ БОГ!

Тут книжники и фарисеи привели к нему женщину, взятую в прелюбодеянии, и, поставив ее посреди, сказали ему: учитель! эта женщина взята в прелюбодеянии… Иисус, восклонившись и не видя никого, кроме женщины, сказал ей: женщина! где твои обвинители? никто не осудил тебя? Она отвечала: никто, господи. Иисус сказал ей: и я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши. Иоанн, глава 8, стихи 3, 4. 10, 11.

Вечером того же дня Иисус из осторожности покинул Иерусалим. Он решил, что спокойнее будет переночевать на горе Елеонской. Погода была превосходная, и он безмятежно уснул под сенью деревьев. Но с рассветом миропомазанный снова явился в храм и снова приступил к своим поучениям, собрав вокруг себя огромную толпу.

Члены синедриона не отказались от мысли избавиться от болтуна. Только на сей раз они решили сначала подорвать его авторитет в народе, дискредитировать его любым способом, а уж потом засадить в тюрьму. Они ломали себе голову, придумывая, на чем бы поймать изворотливого сына голубя, когда произошло одно событие, значительно облегчившее их задачу. Семь дней и семь ночей под сенью зеленых шалашей были немалым испытанием для добродетелей иерусалимских дам. Все веселились до упаду: смеялись, пели, дурачились, ходили друг к другу в гости. С наступлением сумерек нескромные гуляки заглядывали сквозь просветы между ветвей в уютные убежища, где раздевались хорошенькие еврейки. В ночной темноте немало повес ошибалось адресом, и порой застигнутые врасплох дамы предпочитали не поднимать шума, чтобы избежать скандальной огласки. К тому же всеобщая радость была так велика, что многое в те дни казалось извинительным. В эту развеселую неделю каждый старался отколоть номер позабористее, — главное было не попасться, а на остальное начхать! И вот как раз в ту ночь, когда Иисус ночевал, под оливами, одну даму застигли на месте преступления. Факт прелюбодеяния был налицо. Ее застали в объятиях юного повесы, и поза их не допускала никаких сомнений относительно того, чем они занимались.

Разъяренный муж отлупил юнца, а неверную супругу отослал на суд синедриона, чтобы первосвященники вынесли ей приговор.

В ту эпоху благодаря смягчающему влиянию римской культуры самое большее, что мог сделать муж-рогоносец, это торжественно отречься от своей изменницы жены. Старые добрые времена, когда за прелюбодеяние по закону Моисееву жен побивали камнями, ушли безвозвратно, и теперь оскорбленный муж мог только развестись с блудливой женой — и все.

Рим навязал Иудее свой уголовный кодекс. Теперь только представители цезаря имели право казнить или миловать, и римские наместники никогда не приговаривали неверных жен к высшей мере наказания.

Когда согрешившую супругу привели в синедрион, дабы муж мог ее отвергнуть по всем правилам закона, один старый судейский крючок вдруг воскликнул, потирая ладони:

— Многоуважаемые коллеги, теперь Иисус попался!

— Каким это образом? — удивились многоуважаемые коллеги.

— А таким! Поскольку сия личность мнит себя знатоком Библии, мы с ним сыграем хорошую шутку. По закону Моисея жена, уличенная в прелюбодеянии, должна быть побита камнями. Пусть он и разберет данный случай. Если он скажет, что надо судить по закону Моисееву, он здорово подмочит свою репутацию добряка и никто уже не станет верить его речам о милосердии. Кроме того, этим он навлечет на себя гнев Пилата, римского губернатора. Если же наш болтун решит, что достаточно обыкновенного развода, мы разгласим повсюду, что он проповедует неуважение к библейским законам. И в том и в другом случае мы с вами внакладе не останемся, а он попадет впросак.