Пути любви, стр. 62

Он не дал ей договорить, одним шагом приблизившись к ней и впившись ей в рот жарким поцелуем. Вдавливая ладонь в ее затылок, он не позволял ей увернуться.

— А разве это, я тоже придумал себе? — оторвавшись от ее распухших губ, спросил он.

— Ты всегда был страстным человеком…

— Как и ты, моя прелесть. — Джос неожиданно притянул ее руку к себе и поцеловал ладонь. — Какая же ты дуреха, Гейл. Нет, не вырывайся, дай досказать. Большей глупости, чем сейчас, я еще никогда не слышал. Может в этом виновато время — встреть я тебя лет пять назад, я бы даже не удосужился вспомнить твое имя, — не знаю, может дело в том, что я, наконец, понял, что мне нужно. Как бы то ни было, едва увидев тебя, я сразу был очарован твоим нахальством. Да, да, ничем иным, как нахальством. О, в тебе ключом била жизнь, ты была готова взорваться от любопытства, гнева, радости, от страсти. Ты все делала исключительно от сердца. В то время как я уже позабыл, что такое сильное чувство. Мною уже давно и прочно овладел сплин [8] и я беспокойно маялся от скуки. И вот появляешься ты, и я уже с нетерпением ждал каждой новой встречи. А потом, испугался. Я то думал, что вновь вернулся на старую колею, нашел новое увлечение, ведь нечто похожее было у меня и Сел, и с Аглаей Темплетон, и с Мелани… Да не вырывайся, черт побери. Я всего лишь хочу тебе объяснить. Ни с одной из них, я не чувствовал, что вот-вот готов сорваться и послать к черту свои принципы. И я сорвался. Правда, я был слишком глуп, чтобы понять, что ты для меня. Мужчине в тридцать лет нелегко избавиться от старых привычек. Я наделал глупостей. Но ты, моя милая, заставила меня понять истину. Я так негодовал из-за потери своей свободы, но стоило мне получить ее, как я заскучал. Все женщины стали для меня на одно лицо, игра в карты быстро прискучила. Я, мыслимое дело, занялся обустройством Мейдстон-хауса, хотя порой мне хотелось разрушить его до основания, ведь в этом замке произошло слишком много бед… Теперь ты его не узнаешь, — он горько ухмыльнулся ей куда-то в волосы, — если конечно захочешь когда-нибудь навестить это место. Я маялся от скуки, бросаясь то в одно дело, то в другое, но нигде не находил того, что мне нужно — вкуса радости, азарта, нетерпения. Пока вновь не встретил тебя. Признаюсь, первой мыслью, было наказать тебя, преподать урок — мыслимое ли дело, переспать с собственным мужем, и так и не узнать его?! Я был взбешен, гадал, сколько у тебя было любовников, но стоило мне только дотронуться до тебя… А потом ты опять скрылась, но я уже поклялся не отпускать тебя. Я установил за тобой слежку, я затаился, в глубине души мечтая, что ты сама придешь ко мне… Но ты конечно же ничего подобного не сделала, и тогда я сам приехал к тебе. Я уже тогда, до того случая с Элиотом, знал, что нам суждено быть вместе… — Он поцеловал ее в лоб. — Я влюблен, как школьник, Гейл. Я хочу наших общих детей. Жить с тобой бок о бок столетие, умереть в один день, поправлять плед на твоих коленях, когда ты станешь старой и безобразной…

— Я и сейчас не красавица.

Он энергично кивнул.

— Безусловно, не буду этого отрицать. Ведь влюбленность не делает человека глупцом. Ай, — вскрикнул он, когда она не шуточно, ткнула его в бок локтем, — ты забываешь о моих ранах!

— Мог бы по крайней мере для вида возразить!

— И не подумаю, а иначе мое признание в вечной любви превратиться в пускание слюней и ты тут же заподозришь меня в подвохе. Ты отнюдь не роковая красавица, давно не молода, за твоими плечами сомнительное прошлое, стой, — рассмеялся он, когда она вновь начала вырываться, — но я люблю тебя именно такой, какая ты есть! С твоими веснушками, с твоим необузданным гневом, с твоими скоропалительными выводами… Я люблю тебя всю, — он слегка отстранился и, заглянув его глаза, серьезно добавил: — даже не смотря на то, что ты не веришь в наше счастье…

— Глупый, если бы я не верила, стала бы я ночами дежурить у твоей постели и стоять с тобой сейчас и выслушивать весь этот бред о том, что я не красива?

Он долго-долго смотрел на нее, словно впитывая в себя контуры ее исхудавшего от волнений лица, заново знакомясь с гипнотическим воздействием этих колдовских глаз, узнавая лукавую улыбку, красивый разлет бровей и эти уже родные ему веснушки…

Отныне и навсегда все это сокровище принадлежало ему и только ему!

Джос улыбнулся…

Эпилог

В небольшом празднично убранном зале, рассчитанным всего лишь на пятьдесят человек, стоял легкий гул. В этом шуме не было и ноты чего-то тревожного, лишь только отголоски искреннего смеха, радостного восклицания, и тихой приятной музыки — приглашенные музыканты, словно бы пробовали свои силы, не решаясь заиграть громче, настойчивее.

И Виктория наслаждалась всем этим, а также приятным зрелищем, которое она с удовольствием наблюдала, — в этот момент вдовствующая графиня достала подаренные ей изящные часики, украшенные искрящимися бриллиантами, — вот уже час. Затем она вновь обвела взглядом залу, задерживаясь на лицах любимых ею людей.

Со скрытым любопытством она рассматривала свою невестку, пытаясь по ее виду угадать, какой же сюрприз та приготовила ей в подарок. И вновь в который раз, подумала, что воистину, пути любви неисповедимы. Ибо кто знал, что ее излюбленный сын когда-то повстречает дочь Эммы, женится на ней, а потом со всей страстью, унаследованной от отца, влюбится в эту девчонку?

Она с самого начала полюбила ее за дерзость, ну и что греха таить, за то нескрываемое обожание, которое каждый раз светилось на ее лице, стоило ей увидеть ее сына — ну, какой матери не приятно? Лучшей пары просто невозможно представить.

Ее отвлек громкий, почти вульгарный смех Ника, который на вытянутых руках держал хохочущую двухлетнюю Джиневру Ричфилд, дочь Энтони и Селины. Ник периодически подбрасывал прелестную черноволосую малышку в воздух, отчего та приходила в неописуемых восторг. Уже через мгновение к веселящейся парочке подошла Алисия и что то строго выговорив юному оболтусу, поспешила унести любимое чадо к маме и папе. Джиневра, обернувшись, через плечо бабули посылала своему кавалеру воздушные поцелуи — проказница уже научилась понимать, что чудо, как хороша.

Чета Ричфилдов стояла в противоположном конце залы, поэтому Виктория видела их неясно, словно в легкой дымке — все-таки возраст брал свое и зрение у нее было совсем не то, что в молодости. Но ее это не обременяло, ибо она и без того знала, что именно сейчас последует.

Этот непрошибаемый сфинкс, лорд Ричфилд возьмет на руки свою не в меру разбушевавшуюся дочь, которая наградит его звонким слюнявым поцелуем, и прихватив с собой красавицу жену, незаметно удалится, якобы для того, чтобы уложить девочку спать. Но он будет отсутствовать слишком долго, чтобы все поверила в то, что он занимался только лишь этим. Правда, у него всегда был невозмутимый вид, но его с ног до головы выдавала собственная жена, она неизменно по возращении покрывалась румянцем, да и ее внешний вид был далек от безупречного. И епископу понятно, чем они занимались!

Но Виктория хитро улыбнулась: все понимали, но мало кто догадывался, что Энтони проделывает это специально. Подобным образом он демонстрировал всему обществу, а особенно ретивым поклонникам жены, что та бесконечно и преданно любит его, и только его! И что немаловажно, он отвечает ей тем же. Очевидным доказательством чего служил вновь округлившийся живот Селины.

Эти оба тоже были отличной парой, что многим казалось странным, слишком уж оба, были упрямы и самолюбивы. Но все же им удавалось как-то ладить друг с другом, чем не очередное доказательство, странностей любви?..

Едва парочка скрылась, как Виктория вновь принялась отыскивать любимые лица. Вон в правом углу, Флинт что-то шепчет на ухо Эдварду Стэнфорду младшему. Малыш подходит к Голду и протянув ручку, требует показать ему новые часы, которые Джос подарил тому за прилежную учебу. Но стоило Голду поддаться уговорам и отдать постреленышу подарок, как тот уже со всех ног несется к Флинту и с заговорщеским видом протягивает ему добычу. Флинт делает «нос» Голду и заливисто хохочет. Ясное дело, опять на что-то поспорили.