Моя Вселенная (СИ), стр. 3

 Сфинкс терпел, но в лунном свете по полу нервно метался длинный гладкий хвост. Человек обхватил ладонями треугольную морду и в приступе нежности притянул голову к своей груди, позабыв, что на Акте все предметы перемещались куда легче. Видимо не ожидая от слабого на вид пришельца такой силы, сфинкс практически завалился на него, упав на колени. Выпустив когти в матрас, актинец замер над чужаком, пока тот бесстыже обвивал его ногами и руками, шепча что-то непонятное в мягкое ухо. «Спаситель» зашипел и дёрнулся, будто от боли, когда бесцеремонные руки прихватили его за шею. Мирчо же хотелось отдать этому прекрасному существу всю свою любовь, всего себя, разделить с ним свою радость. Прекрасное существо упёрлось лбом землянину в грудь и попыталось отползти от надвигающегося на него счастья.

 – Нет-нет-нет, куда же ты? – он сжал в ладонях бархатные щёки и потянул сфинкса к своему лицу, пытаясь расцеловать прохладный нос, нежную губу, вздёргивающуюся в приглушённом урчании. Хвост взялся хлестать ласкового пришельца по бокам и скрещенным на чужой пояснице ногам, грива приподнялась над холкой и стала как-будто жёстче на ощупь, уши прижались к голове.

 Мирон, не замечая охлаждения со стороны своего неземного благодетеля, продолжал прижиматься к шипящему, упирающемуся актинцу. Тот издал утробный полувой-полурык и предупреждающе прикусил «добряка» в шею под челюстью. А человек запрокинул голову, не давая сфинксу вырваться, оглаживая, бормоча и обещая тому своё сердце и душу. Между излияниями Мирчо понял, что жаждет не только душевного единения с великолепным созданием, но и телесного. Без тени сомнения он сунул руку вниз и сжал ладонью здоровяка меж ног.

 Похоже, единение не входило в планы упрямого сфинкса: он взревел, вонзил когти Мирону под рёбра и одним мощным ударом отправил наглеца на пол. Тот пролетел до самой стены, с грохотом врезался спиной в трехногий стул, и, откинувшись на спину, восторженно уставился на огромную луну в окне, пытаясь дотянуться до неё пальцами.

 Актинец постоял немного в боевой стойке, слегка присев, вздёрнув хвост и прижав уши. Увидев, что обдолбанный спасённый с далёкой планеты увлёкся луной и позабыл про своего брата по разуму, выпрямился, растерянно потоптался на месте и тихо удалился.

 Мирчо не заметил его ухода. Он полежал какое-то время на холодном пыльном полу, глядя на покачивающиеся за окном толстые ветки с тяжёлыми листьями, похожие на родной каштан, и, скрутившись в калачик, счастливо заснул.

Заглянув позже и убедившись, что тощее бесхвостое существо затихло, сфинкс затащил того на кровать и накрыл одеялом. Оставил рядом с кроватью раздобытых накануне лепёшек и ушёл в соседнюю комнату заброшенной казармы старой военно-тренировочной базы.

2 глава

Непета стоила того, чтобы за неё воевать – это Мирон понял, когда проснулся утром словно заново рождённым. Лихорадки как не бывало, синяки и ссадины исчезли, боль в рёбрах тоже прошла. Он чувствовал себя отдохнувшим на сто лет вперёд, готовым горы свернуть. Но за восторгом от воскрешения пришли воспоминания. К сожалению, стирание памяти в свойства панацеи ^{4} не входило.

 Мирчо уткнулся носом в подушку, вспоминая свои ночные поползновения к гуманоиду. Похоже, чудо-эликсир просто выключает все моральные и поведенческие установки, заставляя плыть по «химическому» течению своих иллюзорных эмоций. Никогда он не засматривался на сфинксов в этом смысле, тем более – на самцов! Однако парадокс был в том, что всё ещё хорошо вспоминалось то ощущение бескрайней благодарности вперемешку с сильнейшей влюблённостью по отношению к незнакомому спасителю. Хорошо хоть, что сфинкс его не задрал за такие штучки. У них вообще не принято касаться друг друга, не говоря уж о попытках поцеловать. Интересно, они вообще целуются?..

Но как бы не было стыдно за «пьяное» поведение, у выздоровевшего были более насущные проблемы. Желудок сосало так, будто он не ел месяц. Мирчо жадно повёл носом, чувствуя запах чего-то съестного, и глаза самонавелись на малоаппетитную на вид лепёшку, лежавшую на каркасе тумбочки без дверцы и без единой полки, стоявшем рядом с кроватью. За секунду запихнув чёрствое печево в рот, он оглянулся в поисках, чем бы ещё поживиться. Очень хотелось пить, и мочевой пузырь тянуло до рези. Мирон слизал с ладони крошки от скромного сухого завтрака и вскочил со своего лежбища. Он чертыхнулся, осознав, что полностью раздет, но малая нужда погнала его прочь из комнаты в поисках туалета в накинутом замызганном казённом покрывале, сдёрнутом с кровати. К несказанному облегчению, искомая комната обнаружилась чуть дальше по коридору.

Помывочный отсек окончательно убедил его, что это был некогда жилой блок предположительно военного объекта. Не тюрьмы – ибо нигде не было решёток, но и на дом отдыха это походило мало. Туалет был общим на этаж, в несколько кабинок с разбитой плиткой на стенах, с маленькими, в ржавой сетке, зеркалами над треснувшими раковинами. Быстро отлив за первой же перегородкой и воодушевившись наличием воды в высоком унитазе, Мирчо закутался поплотнее в жёсткое, колючее покрывало и обстоятельно обошёл санузел. По полу шныряли какие-то мелкие насекомые наподобие муравьёв, за разбитым окном свиристели пичуги. Мирон зашёл в один из душевых отсеков и задрал голову. Круглый набалдашник с поржавевшими дырочками торчал практически под потолком. Без особой надежды на успех он покрутил вентили и отпрыгнул, услышав утробное бульканье где-то в стене. Труба, подведённая к душевой лейке, задёргалась так, что почерневшие от коррозии болты, крепившие её к стене, заходили ходуном, норовя вылететь из рыхлой, крошившейся штукатурки. Пару раз чихнув, душ выплюнул неожиданно тёплые желтоватые струйки, и Мирчо скинул одеяло. Очень хотелось вымыться, хотя бы и без мыла. Наплевав на мутность воды, он начал с силой тереться ладонями, пока температура была терпимой. Похоже, где-то трубы шли снаружи и прогревались солнцем. «Солнцами!» – напомнил он себе. Скоро пойдёт холодная, из резервуара, скорее всего, отведенная с реки, где Мирон героически тонул. Он тянул до последнего, пока вода не стала ледяной, отпрыгнув, когда от холода уже застучали зубы. Наспех затянув вентиль, он цапнул брошенное одеяло и закутался. Грубая материя не впитывала влагу, но немного грела. Пританцовывая по скользкому полу голыми ногами, Мирчо потянулся выглянуть в окно. Оба солнца уже разогрели воздух снаружи, и сухие метёлки высокой травы покачивались за треснувшим стеклом. Землянин в два прыжка выскочил в коридор и двинулся в поисках выхода из здания к теплу. Здоровенная тяжёлая дверь на выходе не была закрыта. Мирон уже привык к тому, что все вещи на Акте были чуть не на полметра выше и длиннее привычных – потолки, ступени, окна, даже чёртовы унитазы. А на местных кроватях он до сих пор чувствовал себя мальчиком в гостях у великанов.

Уличный зной встретил его, словно тёплая перина. Мирчо без стеснения сбросил бестолковое покрывало и раскинул руки, жмурясь на два светила. Кожу тут же согрело и даже начало жечь горячими лучами. Лёгкий ветерок мгновенно высушил порозовевшего человека, а макушку под коротким тёмным ёжиком стало ощутимо припекать. Мирон примял высоченную, выше головы, траву вокруг себя и наклонился, чтобы разложить одеяло подсушиться. Встав на получившуюся подстилку, взялся отряхивать ступни от земли и камушков, когда между сухими колосьями напротив появилась хищная морда.

Землянин стоял как вкопанный, рассматривая замершего актинца, позабыв о своей наготе. В позе сфинкса не наблюдалось готовности к нападению, уши стояли прямо, глаза смотрели изучающе. Дрёмов вскользь оглядел одежду аборигена – не военный, это уже хорошо. Не имея времени на раздумья, человек сделал то, чему его учили перед вылетом: отвёл взгляд немного вправо, будто глядя на что-то рядом с локтём появившегося, и негромко произнёс на панглоссе:

– Приветствую.