Водяра, стр. 56

Тимур задумался. В рассуждениях Шамиля была безупречная логика. Если кто-то в Осетии действительно задумал убрать Галазова, перевести стрелку на ингушей было самым разумным действием. Даже если они ни при чем, а исполнителями покушения будут осетины. Особенно если исполнителями будут осетины. Миллион долларов и для Осетии огромные деньги. И найдется немало неприкаянных профессионалов с опытом диверсантов, которые подпишутся на это дело.

Будто бы угадав мысли Тимура, Шамиль добавил:

– Мы не исключаем, что поиск исполнителей в Ингушетии может быть отвлекающим маневром. Следы этого поиска будут обнаружены следствием и предъявлены общественности. В любом случае цель достигнута: виноваты ингуши.

– Интересное у вас представление об осетинах, – заметил Тимур. – Вы стали жертвой собственной пропаганды. По-вашему, осетины такие безмозглые и кровожадные звери, что сразу схватятся за оружие и пойдут стрелять ингушей? У нас уважают президента, но вряд ли покушение на него станет началом новой осетино-ингушской резни.

– Да это ведь как подать. Осетины – горцы. А горцы горячий народ. Резня на Кавказе часто вспыхивала вообще без повода.

В этом он тоже был прав.

– Подведем итоги, – предложил Шамиль. – Мы не заинтересованы ни в каких обострениях отношений с Осетией. В этом не должны быть заинтересованы и вы – и как здравомыслящий осетин, и как совладелец бесланских заводов. Покушение на президента Галазова необходимо предотвратить. И прежде всего – предупредить его об опасности. Мы знаем, что ваш компаньон Алихан Хаджаев вхож к Галазову, пусть он это и сделает.

– Вы тоже вхожи к президенту Аушеву, – напомнил Тимур. – Почему бы ему не предупредить Галазова? Как президент президента. Это прозвучит гораздо серьезнее.

– Не его уровень, – возразил Шамиль. – Информация неофициальная, с такой информацией не идут к президенту. Второе, – продолжал он. – Как бы ни повернулись события, мы хотим, чтобы в Осетии знали, что мы не имеем к ним никакого отношения. Поэтому не делайте секрета из нашего разговора. Вот все, что я хотел вам сказать. У вас есть вопросы?

– Нет.

– А у меня есть. Последний. Вы все время усмехались во время нашего разговора. Почему?

– Вам показалось. Это у меня от шрама на губе, – объяснил Тимур. – Было интересно познакомиться с вами.

– Мне тоже. Возможно, мы еще встретимся. Мир тесен.

– Очень тесен, – согласился Тимур.

Они даже представить себе не могли, при каких страшных обстоятельствах им придется встретиться.

Около машины слонялся Иса. При виде Тимура кинулся к нему:

– Все в порядке? Поговорили?

– Поговорили.

– Не хочу знать, про что говорили. Но вот что скажу. Бизнес у меня всякий. Приходится крутиться. Кто-то просит: продай ковер, деньги нужны. Другой просит: продай автомат, все равно без дела лежит. Почему не помочь людям? Недавно попросили: достань немного пластида. Не знаю зачем. Может, рыбу глушить. Может, еще зачем. Не хочу знать. Говорю: поспрашиваю. Поспрашивал. И что бы ты думал? Нет пластида. Всегда был и вдруг нет. По-твоему, что это значит?

– Что? – спросил Тимур.

Иса приподнялся на цыпочки и проговорил на ухо:

– Значит, что всю взрывчатку кто-то скупил!..

V

Было около полуночи, когда Тимур вернулся во Владикавказ. В центре еще переливались огни реклам, неслась музыка из ресторанов и кафе, а окраины уже погружались в сон, лишь редкие уличные фонари расчерчивали пригород на кварталы. Дом Алихана стоял черный, пустой, только в просторной гостиной на втором этаже, где обычно устраивались праздничные застолья, были освещены окна, но не ярким электрическим светом, а желтым, неверным, будто свечами. В кабинете Алихана света не было.

Странно. Последнее время его мучила бессонница, часов до двух ночи, а то и до трех он бездумно смотрел телевизор или читал все, что попадалось под руку. Спал тут же, на диване, не выключая настенных бра.

Разговор с Шамилем встревожил Тимура. Его нужно было срочно обсудить с Алиханом. Поколебавшись, Тимур вышел из машины и нажал кнопку звонка на калитке. Долго не открывали, потом вышла дальняя родственница Алихана, экономка, которая помогала Мадине вести хозяйство. На вопрос, дома ли Алихан, неопределенно ответила: «Спросите у хозяйки». Проходя к дому, Тимур отметил, что машина Алихана, новая БМВ пятой серии, на месте, под навесом в углу двора. Перед двустворчатыми дверями гостиной экономка остановилась: «Она там». В коридоре стоял сладковатый запах ладана, из гостиной доносилось бормотание священника, исполняемые слабыми женскими голосами псалмы, снова священник.

Тимур не удивился. Гибель сына оказалась для психики Мадины непереносимым ударом. Она впала в религиозность, в доме появились монашенки, странницы-богомолицы, постоянно служили заупокойные. Открытый гостеприимный дом превратился в обитель скорби, всякий человек со стороны невольно ощущал себя виноватым в том, что его не постигло несчастье. Чувство это было угнетающим. Даже Тимур, самый близкий друг семьи, без особой нужды избегал приходить к Алихану. Алина однажды призналась: «Мне стыдно, но я не могу там бывать».

– Хозяйка там, – повторила экономка, – Заходите.

– Не буду мешать, – отказался Тимур. – Позовите ее.

Появилась Мадина, как всегда в трауре, с бездонными глазами страстотерпицы на белом лице.

– Ты к Алику? Он у Алана.

– У Алана? – не понял Тимур.

– Да, на кладбище.

– Но его машина здесь.

– Он туда ходит пешком…

Гизельское кладбище врезалось в городские кварталы огромным черным пятном. Невидимая в темноте ограда, как берег ночного озера, отделяла мир живых от безмолвного царства мертвых. На одной стороне – пыльные улицы, фонари, на другой – ни звука, ни огонька. Даже приглушенный шум города оставался за оградой, а внутри ее неприлично громко звучали шаги, шелест старых листьев на асфальте центральной аллеи, хруст гальки на боковых дорожках. Луна сквозила в голых тополях, теснились кресты и памятники, отблескивая полированными гранями.

Еще издали Тимур увидел слабый огонек свечи у беломраморной стелы на могиле Алана и согбенную фигуру Алихана с непокрытой головой. Он на чем-то сидел – черный, неподвижный, как памятник. Тимур остановился. То, о чем он хотел поговорить с Алиханом, было важным на той стороне жизни, а тут прозвучало бы оскорбительно неуместно. Какие слова были бы здесь уместными? Этого Тимур не знал. Он вернулся к центральному входу, сел на скамейку под навесом автобусной остановки и стал ждать.

В природе что-то происходило. Потянул ветер – сухой, порывами. Откуда-то нагнало облаков. Луна летела в них, будто мигала. Участились зарницы, словно бы приблизились горы, вместе с ними приблизилась ворчливая канонада. Было такое ощущение, что в небесах копится злая энергия и никак не находит выхода, сообщая жизни на земле беспокойное томительное состояние несвершенности.

Был уже третий час ночи, когда из кладбища наконец-то появился Алихан. Увидев на пустой площадке одинокий «мерседес» Тимура, рассеянно оглянулся, подошел к автобусной остановке и сел рядом. Долго молчал, потом глухо сказал, будто продолжая давно начатый и ненадолго прерванный разговор:

– Когда родители уходят раньше детей, это понятно. Они приуготавливают детей к смерти. Когда сыновья уходит раньше отцов – в чем смысл?

Тимур не ответил. Но Алихан и не ждал ответа.

– Я представлял, что расскажу Алану, когда мы встретимся там… – Он кивнул вверх, где теснились облака и между ними металась луна.

– Что? – спросил Тимур.

– Не знаю… Не знаю!.. Мадина говорит, что это кара за мой бизнес. Ты думал об этом?

– Алина мне тоже про это однажды сказала.

– Что она сказала?

– Водка – не божье дело.

– Нет, дело не в водке. Нет, – возразил Алихан. – Людская зависть – вот в чем причина. Когда ее накапливается слишком много, всегда приходит беда. Люди не прощают успеха… Ненавижу Осетию! – помолчав, с неожиданной страстью воскликнул он. – Злобная коммуналка!