Рукопись из тайной комнаты. Книга вторая, стр. 56

На этот раз Интерпол располагал не фальшивками, как в случае Алекса Берзина, а более чем настоящими и к тому же весьма убедительными доказательствами.

Каким образом в их базе данных оказалась «липа», и кто её сфабриковал, оставался вопрос к самому Интерполу. Предполагалось, что эта структура вполне в состоянии позаботиться как об установлении истины, так и о чистоте собственных рядов. Но некоторые предположения, в которых фигурировал тот же Шварц-младший, как единственный пока имеющийся в поле зрения следствия персонаж, кому это могло быть выгодно, присутствовали.

По сравнению со всем этим ворохом грязного белья такая мелочь, как подложная доверенность, которую якобы выдал Рудольфу Шварцу его отец, на основании которой, собственно, и затеялась вся история с авторскими правами, казалась сущей мелочью, хотя и до брезгливости противной, как любая гадкая и мелочная попытка мести более сильному противнику.

Доверенность оказалась единственным фактом, о котором Конрад Шварц знал доподлинно: прежде, чем расстаться со своим личным помощником, он, как видно, заставил того основательно поработать.

Остальные факты, как ни старался Людвиг смягчать острые углы в попытке пощадить старика, оказались для того явно тяжелы. Хотя, надо отдать ему должное, он стоически принял всё, что уготовила ему судьба в лице единственного отпрыска. Когда печальный парад грязи и мерзости, учинённый объявленным в розыск Рудольфом Шварцем подошёл к концу, наступило молчание. Следовало поберечь, насколько можно, отца, чьё сердце оказалось в буквальном смысле слова разбито блудным сыном.

– Спасибо за честность, майор. Это – тяжёлые новости, но они – мои, и я должен их принять. Не отказываться же на старости лет от ответственности. Жаль, что я не смогу исправить зло, которое причинил, а возможно, и ещё причинит мой сын. Частично, разумеется, я постарался компенсировать герру Берзину моральные и материальные потери, которые он понёс в результате моих необдуманных поступков. Вам, конечно, не составило бы труда самому раздобыть документы, но я позволил себе хотя бы отчасти облегчить ваш труд, ведь вам же тоже, как я могу судить, не доставляет особой радости копаться в чужом грязном белье. Будьте любезны, папка – в шкафчике.

Следуя указанию, Людвиг выдвинул верхний ящик прикроватной тумбочки. Взгляду открылась аккуратно перетянутая чёрной резинкой пластиковая папка, тонкая и лёгкая – бумаг в ней было явно немного.

– Откройте.

Отогнув внезапно ставшими непослушными пальцами резинку, Людвиг повиновался.

– Собственно, эти копии – специально для вас. Вы можете познакомиться с ними не здесь, а у себя в кабинете. Я попросил вас открыть на случай, если возникнут вопросы.

Искушение забрать бумаги и уйти было достаточно велико, но ясно же, что такое малодушие будет несоразмерным мужеству, с которым принимал удар этот прикованный к постели человек. Судя по тому, что он даже не сделал попытки поднять руки, телесная немочь прочно вступила в права на тело, но не на душу.

Первой лежала копия решения правления концерна о прекращении любых судебных тяжб в отношении авторских прав Александра Берзина, а также отказ от любых дальнейших притязаний. Упоминалась также и компенсация, которую правление готово выплатить для заключения мирного соглашения. Отдельно оговаривалось, что вся сумма компенсации, в свою очередь, возвращается концерну из средств члена правления герра Конрада Шварца, по вине которого возникла в ней необходимость. Непроизвольно Людвиг сравнил сумму со своим окладом, обнаружив, что она превышает его годовой доход…

Следующим оказалось решение о выходе из правления Конрада Шварца в связи с болезнью.

Что же, это выглядело единственно правильным. Даже обладая неизбывным оптимизмом, сложно было бы предположить возвращение Конрада Шварца к управлению громадной махиной концерна.

На этом бумаги не закончились.

Последовало нотариально заверенное распоряжение обитателя палаты в отношении акций Deckel Maho Gildemeister. Оно гласило, что в связи с возможным фактом появления наследников основателя концерна герр Шварц принял решение о приостановке владения собственными акциями сроком на один год для обеспечения возможности вступления их в наследство.

Бумага была написана сложным юридическим языком, и Людвиг, не являясь специалистом в гражданском праве, не мог полностью оценить возможные правовые последствия этого акта доброй воли. Но выглядело это так, что в случае смерти герра Шварца подозреваемый в совершении преступлений Рудольф Шварц – он не мог думать о нем иначе, как о подозреваемом, виновность которого осталось только признать суду – не унаследует их. Это было хорошей новостью. Поймать преступника, располагающего крупными денежными средствами, значительно труднее, чем преступника без денег. К тому же само решение говорило о бескомпромиссной честности старика.

Короткий взгляд – и тот, словно прочитав мысли, – как он это делает! – пояснил:

– С грехом уходить не хочу. И так достаточно натворил – жил долго, отвечать придётся. Хватит – а то не по-божески будет.

Вера вызывала уважение.

Остался последний документ.

Такого удара под дых майор Адлер не ожидал…Перед ним лежал акт о продаже дома на Изештрассе. Сам по себе шаг казался логичным, вряд ли владельцу ещё суждено переступить порог этого дома, но шок вызвали условия платежа: покупатель обязался перечислить сумму с шестью нолями на предъявительский счёт в банке на Кайманах.

– Вы сказали, у вас есть дети. Вы должны понять, Руди – мой единственный сын… Деньги – уже там. Я не мог поступить иначе.

Возразить умирающему старику Людвиг Адлер так и не смог.

Глава семнадцатая. Алекс, Ева. Линия крови и жизни

1

Алекс выпрямился, потёр уставшую поясницу и, отложив инструмент, с интересом оглядел результат работы.

Мышцы приятно гудели после ставших уже привычными нагрузок. Вообще, за эти полтора месяца он изрядно раздался в плечах, с удовольствием чувствовал собственную силу и внешне на кабинетного учёного теперь никак не тянул.

Ральф, обнаружив свободные, ничем вдруг не занятые руки, неожиданно образовавшиеся во дворе, незамедлительно воспользовался ситуацией и пристроился рядом, готовый синхронно созерцать всё что угодно в обмен на почёсывание за мохнатым ухом, тут же и полученное.

Да и, по правде говоря, было на что посмотреть. Крыша, покрытая новой черепицей, заново сложенные и аккуратно выкрашенные сени, новые, пока в опалубке, ступени крыльца… И это только снаружи. Ремонт внутри дома означал целиком отреставрированный санузел. Конечно, работы оставался непочатый край, но то была, как говорил Марис, «малярка», и по сравнению с уже сделанным она считалась мелочью.

Впрочем, по зрелом размышлении, мелочью казалось многое.

Оказавшись в результате подписки о невыезде вновь на хуторе, Алекс попытался было погрузиться в тяжёлую депрессию. Которая, однако, в силу внешних обстоятельств не продлилась долго. Роль внешней неодолимой силы виртуозно исполнил явившийся пятничным вечером на хутор Марис. Разумеется, о том, что гостевой визит затянулся на неопределённое время, он знал. И потому – отлично подготовился. За тёмно-зелёным «вольво» во двор въехал прицеп, содержимое которого пряталось под брезентовым тентом.

После дежурных приветствий и обязательного ужина он немедленно взял быка за рога:

– Я так понял, ты здесь надолго застрял?

Прямо в лоб заданный вопрос подразумевал такой же прямой ответ:

– Похоже, что так.

– Я, вообще-то, не против, живи, сколько надо. Уже решил, чем будешь заниматься?

Вот на этот вопрос ответа у Алекса пока не было. А у Мариса, как оказалось, был:

– Если у тебя пока планов нет, мне бы помощь сильно пригодилась.

И, неопределённо махнув рукой в сторону окна, за которым примостился прицеп, продолжил мысль:

– Сам видишь, что творится, времени-то совсем не осталось.