Сидни Шелдон. Если наступит завтра – 2, стр. 57
Жан вскрыл конверт и стал читать.
Глава 23
Джеф был в доме на Итон-сквер. Лежал голый в постели, а рядом лежала Трейси. Только когда он наклонился, чтобы ее поцеловать, оказалось, что это не Трейси. Другая женщина. Незнакомая.
Трейси стояла в дверях и кричала на него:
– Как ты мог?!
Джефа затошнило. Он метнулся к двери, но когда добрался туда, Трейси исчезла. Вместо нее появилась Линда, его мать. И повторила те же слова:
– Как ты мог?
Но это был уже другой дом, другое время, и она кричала на отца Джефа. Линда Стивенс поймала отца на очередной измене.
Все ее деньги, полученные по наследству, были пущены по ветру ради очередного плана быстрого обогащения Дэйва Стивенса.
– Отцепись от меня, сука!
Прячась за дверьми спальни, Джеф услышал треск ломавшейся под кулаком отца челюсти матери.
– Не надо, Дэйв! Пожалуйста! – завопила мать.
Но избиение продолжалось: шмяк-шмяк-шмяк.
Шмяк, шмяк, шмяк.
Что-то тяжелое и холодное снова било Джефа по спине.
Он лежал на полу, металлическом полу, по которому его швыряло, как картофелину в мешке.
«Меня куда-то тащут? Где я? – Он услышал рев двигателей и почувствовал тряску. – Самолет? Грузовой самолет?»
Но тут его сильно ударило об пол. Тьма вернулась.
Постель была теплой и мягкой, но Джефу нужно было встать. Мачеха не оставит его в покое.
– Обними меня, Джефи! Когда еще вернется твой па!
У нее груди как подушки, мягкие и огромные. И душат его. Валики гладкой женской плоти давили на него. Он не мог шевельнуться.
Его охватила паника.
Джеф подбежал к окну и голый выпрыгнул на снег.
Его затрясло. Так холодно. Так смертельно холодно! Инстинкт подсказывал: «Не спи. Если заснешь – умрешь. Проснись, Джеф! Проснись!»
– Проснись!
Голос был вполне реальным. И холод тоже. Джеф больше не двигался, но по-прежнему лежал на спине. Камень под ним был как ледяная глыба.
– Я сказал – проснись!
Резкий пинок в ребра заставил Джефа вскрикнуть и содрогнуться от боли.
Голос был определенно мужской и все же странно высокий, с явной ноткой истерии. Джеф сразу же узнал его, и тут же нахлынули воспоминания.
Севилья.
Церковь.
Он пришел на встречу с Дэниелом Купером…
Купер пытался цитировать Библию и, судя по голосу, был не в себе. Обезумел?
– Или ты все еще спишь? – сказал Господь. – Час настал, когда предадут меня в руки грешников! Проснись!
– Я проснулся, – простонал Джеф.
Ребра болели после пинка тяжелым ботинком Купера, но это было чепухой по сравнению с разрывавшей голову болью, словно мозг распух до таких катастрофических размеров, что вот-вот разорвет череп. Он инстинктивно попытался коснуться раны и только сейчас понял, что руки связаны. Руки и ноги.
Он был одет, но не в свою одежду. Во что-то тонкое и свободное вроде больничной сорочки. На глазах была повязка из более толстой и грубой ткани. Возможно, из бинта.
– Мне нужен доктор, – прохрипел Джеф. – Где мы?
Еще пинок, на этот раз в ключицу. Боль была мучительной. Джеф не понял, почему не потерял сознания.
– Я задал вопрос! – заносчиво взвизгнул Купер. – Господь исцелит твою боль. Только Господь может помочь тебе сейчас!
Если только Господь олицетворяет собой экстренную черепно-мозговую хирургию или обладает способностью убедить спятившего психопата освободить несчастного пленника и пойти в ближайшую психушку.
Он вспомнил пословицу, которую любил повторять дядя Уилли: «Господь помогает тем, кто помогает себе сам».
Наконец-то включились его инстинкты выживания.
Сначала предстояло понять, где он находится. Судя по гулкости голоса Купера, они в каком-то очень большом здании с высокими потолками, где гуляют сквозняки. Церковь? Нет. В церквях обычно стоит запах, которого здесь нет.
Сарай? Более вероятно. Когда Купер не распространялся о Боге и не пинал своего пленника, как собаку, тишина была абсолютной. Ни звуков уличного движения, ни постороннего шума. Ни даже пения птиц. Только окутывающее одеяло беззвучного покоя.
Итак, они в сарае, где-то в сельской местности.
Очень холодно: значит, сейчас ночь. Возможно, они находятся не дальше юга Испании. Но тут он вспомнил самолет. Они куда-то летели. И что-то еще. Машина?!
Сколько он провалялся без сознания? Часы? Дни?
Они могут быть где угодно.
Джеф попытался мыслить логически. Последнее, что он помнило, это… Но боль в голове и теле не давала сосредоточиться больше чем на несколько секунд. Мысли и образы были хаотическими. Он помнил церковь в Севилье. Запах благовоний, прекрасный алтарь.
Что потом?
Самолет. Холодный металл. Трейси. Его мать.
Было так трудно отделить действительность от воображения.
Мать Джефа мертва вот уже двадцать пять лет, но ее голос, ее вопли казались такими реальными. Он ощутил подступавшие к глазам слезы.
– Знаешь, Стивенс, почему ты здесь?
Голос Купера действовал на него так же, как стрекало действует на быка.
– Нет.
Каждое слово давалось с неимоверным трудом. Каждое слово изматывало.
– Почему?
– Потому что ты агнец. Третий и последний завет.
«Супер. Спасибо за то, что прояснил», – подумал Джеф, и слабая улыбка заиграла в углах его разбитых губ.
– Думаешь, это смешно? – ощерился Купер.
Джеф приготовился к очередному удару, которого не последовало.
«Чего он ждет?»
Он попытался поставить себя на место Купера, понять ход его мыслей – нелегкая задача, если перед тобой псих.
«Он говорит со мной. Это означает, что он хочет участвовать в диалоге. Он уже сто раз мог убить меня. Но он этого не сделал. Почему? Чего он хочет? Что ему нужно такое, что есть у меня?»
Но никакие спасительные мысли не посетили Джефа. Правда, он знал, что нужно что-то делать. Что-то сказать. Занять Купера.
Повинуясь интуиции, Джеф бросил:
– Я скажу тебе, что думаю. Думаю, все это не имеет ничего общего с Господом. Зато имеет много общего с Трейси.
– Не смей произносить ее имя! – взорвался Купер.
«В точку», – подумал Джеф.
– Почему я не должен произносить ее имя? Что ни говори, а она моя жена.
Купер издал жуткий вой, словно умирающее животное, и выкрикнул:
– Нет! Нет, нет, нет! Она не твоя жена!
– Почему же? Мы ведь так и не развелись.
– Это не важно. Ты осквернил ее. Отнял то, что принадлежит мне. Отнял нечто прекрасное, нечто совершенное и запачкал! Сделал таким же грязным, как ты сам!
Джеф услышал шаги. Его перевернули на живот и порвали на спине тонкое одеяние.
– Ты искупишь вину! – дико взвизгнул Купер и с размаха ударил Джефа чем-то вроде импровизированного кнута. Похоже, он был сделан из электрокабеля, с острыми металлическими кончиками, как бритвой разрезавшими плоть.
Джеф закричал.
– Ты искупишь вину!
Кнут снова опустился на спину Джефа.
И снова.
Боль была изощреннее всего, что когда-либо испытывал Джеф. Он продолжал кричать, но теперь собственный голос доносился словно издалека. Душа же закрылась в ожидании забвения, сознавая, что скоро оно наступит.
Последнее, что запомнил Джеф, – затрудненное дыхание Купера, методично избивавшего его. Удары продолжали сыпаться.
Но тут тишина, как любовница, примчалась, чтобы приветствовать его.
– Ты играешь в шахматы?
Джеф открыл глаза, но не увидел ничего, кроме черноты. На секунду он запаниковал: «Я слеп! Ублюдок ослепил меня!»
Но он тут же вспомнил про повязку на глазах и с облегчением вздохнул. Он ожидал, что, когда воздух наполнит легкие, придет боль. Или голова вновь начнет раскалываться, или вернется боль в истерзанной спине. Но он абсолютно ничего не чувствовал. Просто чудо! Великолепно!
Но вскоре нашлось простое объяснение: Купер, должно быть, вколол ему наркотик.