Тайна черной жемчужины, стр. 24
– Провизорша должна была запомнить того, кто приходил к ней в такой поздний час. Она скажет, если только сама не является сообщницей звонившего, – заключил профессор.
Он остановился перед ничего не соображающим доктором Коровкиным.
– Клим Кириллович, я понимаю, вся эта история вам неприятна. И тем не менее не согласитесь ли вы сопровождать меня в эту проклятую аптеку? Причем немедленно!
– Я? Да, разумеется, – вскочил со стула Клим Кириллович, – я готов
– Глаша! Глаша! Подайте мне пальто! – устремился профессор в прихожую.
– Глаши нет, я ее отпустила на сегодняшний вечер, – встала перед супругом Елизавета Викентьевна. – Надо сообщить в полицию! А вдруг в этой женской аптеке – логово террористов или террористок? У тебя даже нет оружия! Ты не сможешь защитить себя и Клима Кирилловича!
Профессор решительно направился в прихожую. Там с профессорским пальто в руках стояла горничная Глаша.
– А... Глафира явилась... – рассеянно заметил профессор. – А ты-то откуда, голубушка?
– Ходила в чайную, беседовала с Павлом Савельичем, – охотно пояснила Глаша.
– Кто это – Павел Савельич? – недоуменно перевела глаза на горничную хозяйка.
– Не извольте беспокоиться, барыня, это кучер, что подвозил вчера Марию Николаевну, земляк наш, родом из новгородских краев.
Профессор повернулся к жене и с досадой махнул рукой:
– Везде сплошные лямуры. Где мой зонт? Где шляпа? Где галоши? Клим Кириллович! Вы готовы?
Бедная Глаша не знала, что делать сначала – подавать хозяину шляпу и зонт или пальто доктору.
– Ах, оставьте, я сам в состоянии надеть шляпу, – отстранил горничную Николай Николаевич и в нетерпении встал перед запертой дверь, дожидаясь Клима Кирилловича.
Перед глазами его был почтовый ящик, в нем что-то белело.
– Это еще что за чертовщина? Откуда здесь почти в полночь взялась почта?
Он выдернул белый конвертик из щели и повертел его в руках. На конверте было написано: Муромцеву Н. Н.
Николай Николаевич вскрыл послание. Острая боль пронзила его сердце, он побледнел, покачнулся и упал бы, не подхвати его Клим Кириллович. Мура подняла выпавший из рук отца листок и прочла вслух: «Если хочешь получить дочь живой, готовь 10 тысяч рублей».
Глава 11
А виновница всего этого переполоха Брунгильда Николаевна Муромцева вторые сутки сидела взаперти в незнакомой ей, просторной комнате. Полной уверенности, что ей удастся отсюда благополучно выбраться, у нее не было. Никто из близких и родных не знал и даже не мог догадываться, где она.
Хотя она сомневалась, можно ли называть родными и близкими людей, которые, возможно, лгали ей на протяжении всей ее жизни. Вечером, в день ее рождения, ласковый женский голос сообщил ей по телефону, что она – неродная дочь профессора Муромцева, что ее настоящий отец умирает и хотел бы видеть свою единственную дочь у своего смертного одра.
Последовавший за телефонным звонком и за ее коротким обмороком остаток вечера и ночь она провела, как в тумане: не обращала внимания на суету вокруг того, кого она привыкла считать отцом, не могла заснуть почти всю ночь, ощущая на себе сочувственные взгляды той, которую еще недавно звала младшей сестрой. Это была вторая бессонная ночь в ее жизни, но если первую она провела в сладких мечтах, то эту – в тягостных сомнениях.
Неужели она не Муромцева?
В течение всей мучительной ночи она пыталась переосмыслить всю прошедшую жизнь. Как много явного она не замечала прежде!
Ей всегда нравилось ее необычное имя – Брунгильда, она им гордилась! Но почему, почему ее православные родители, русские потомственные дворяне, дали своей старшей дочери имя, не значившееся в святцах? И по праву ли она носит на своей груди православный крест? В какой церкви ее крестили: в протестантской, католической, православной? Что за тайну хранят столько лет Муромцевы, возможно, воспитывавшие чужого ребенка?
Ее всегда убеждали, что она очень похожа на Елизавету Викентьевну. Но сходство могло появиться потому, что так называемая мать лепила беззащитную и ничего не знающую девочку по своему образу и подобию, и маленькая девочка переняла мягкость и плавность движений, спокойную и уверенную грацию движений у той, кому бесконечно доверяла. А может быть, она. Брунгильда, действительно дочь Елизаветы Викентьевны, но незаконнорожденная? А Николай Николаевич, благородный человек, удочерил внебрачного ребенка своей возлюбленной? Порывистая темноволосая Мура – вот настоящая дочь Николая Николаевича! У них и мимика одинаковая: когда сердятся, подергивают одной бровью, хотя поводить бровями, тем более одной бровью, совершенно неприлично.
Да. Ни в ком из Муромцевых нет природной аристократичности, отточенности и совершенства жестов, движений! А у нее эта пластика – врожденная. И только у нее, у Брунгильды, единственной из всех Муромцевых, есть и признанный всеми музыкальный дар, абсолютный слух, артистизм!
В ночь после празднования ее дня рождения, Брунгильда много передумала. Как она могла оказаться в чужой семье, в результате каких несчастий и бедствий, постигших ее истинных родителей? И где находился ее настоящий отец в течение двадцати лет? Почему он не предпринимал попыток вернуть дочь? Тысячи вопросов кружились в воспаленной голове Брунгильды, но вместо ответов являлись ей лишь сюжеты незамысловатых романов о подкидышах.
В ту ночь Брунгильду захлестывала жгучая обида.
В том, что ей сказали по телефону правду, она уже не сомневалась, и ей хотелось прояснить все до конца, иначе она никогда не сможет открыто посмотреть в чуть раскосые, карие глаза, если ей еще доведется встретиться с Глебом Тугариным...
Утром Брунгильда, изнуренная двумя бессонными ночами и тягостными размышлениями, твердо решила отправиться на назначенное свидание и раскрыть тайну своего рождения. Никого в известность о своих планах она не поставила. Пророни она хоть слово, ей, несомненно, не дали бы возможности выйти из дома, стали бы препятствовать и снова – лгать, лгать и лгать. Другой родни Муромцевых в городе нет, обратиться за разъяснениями не к кому. А она имеет право узнать, кто ее настоящий отец! Быть может, он хочет попросить прощения у несчастной дочери, увидеть перед неминуемой смертью ее прекрасное лицо!
Перед выходом из дома принарядившаяся Брунгильда сказала Елизавете Викентьевне и Муре, что едет к профессору Гляссеру и скоро вернется. Но сама отправилась в Литейную часть, на встречу с женщиной, вчера обещавшей привести ее к несчастному отцу.
Она пришла в назначенное место, к Спасо-Преображенскому собору, чуть раньше: поставить свечу Казанской Божьей матери, которую всегда почитала. А потом, уже выйдя из храма, прошла несколько раз вдоль ограды, пересчитала бронзовые стволы трофейных турецких пушек (сто два), пересчитала гранитные постаменты, на каждом из которых было установлено по три ствола, – тридцать четыре. Нехитрая математика помогала ей успокоиться. Она остановилась у калитки, выходящей на Манежный переулок, где к ней и подошла молодая женщина скромного вида – почти богомольного: в черном шерстяном платье, в приличном длинном еже, голову ее покрывала черная кружевная косынка. Она представилась как Варвара Никитична Плошкина, экономка в доме ее настоящего отца.
Тихим, лишенным интонаций голосом, женщина выразила сожаление, что именно ей пришлось раскрыть Брунгильде печальную тайну ее рождения. Женщина сознавала, что неожиданное известие явилась тяжелым ударом для барышни, но дело не терпит отлагательства в силу чрезвычайных обстоятельств: князь Бельский при смерти.
«Князь Бельский – мой отец?» – пораженная Брунгильда смотрела во все глаза на бесцветные бледные губы посланницы, на ее бледное лицо, и в голове девушки кружились суматошные мысли: кажется, Бельские – род древний, из Рюриковичей или Гедиминовичей, о чем, наверное, знает Мура! Значит, она урожденная княжна Бельская! Брунгильда Бельская, знаменитая пианистка, звучит, пожалуй, красиво. А вдруг ее отец сказочно богат и хочет перед смертью признать ее права на наследство? Как отнесется Глеб Гугарин к превращению профессорской дочери в богатую княжну?