Свободный Охотник, стр. 10

Возьмём хотя бы его шутку про четыре пальца на руке. Это я вначале подумал, что была шутка. На самом же деле он спрашивал серьёзно и вкладывал в свой вопрос очень важный для себя смысл. Какой?

Мальчик разыскивал отца. Настоящего отца, которого никогда в жизни не видел, но о существовании которого знал уже давно. Почему он пришёл ко мне? Все дело в адресе. Гость объяснил мне своё появление таким образом: когда последний из мужей его матери (так прямо и выразился, дословно), итак, когда отчим бросил семью, на пике семейного конфликта открылась маленькая часть правды. Увы, не фамилия и не имя настоящего отца — эту информацию мать сыну так и не предоставила. Только адрес. («Вот пусть твой выблядок и отправляется к себе на 10-ю Линию!» — ревел и бил копытом взбесившийся отчим. «А в какой дом, в какую квартиру?» — тут же уточнил находчивый парень…) Вообще, эту часть своей истории он не захотел вспоминать, и я его понимаю. Он съездил на Васильевский остров, нашёл указанные дом и квартиру, но выяснилось, что квартира давным-давно была разменена. Сложнейшая цепочка разменов, концы которой теряются в петербургском смоге. Раньше там была коммуналка. Однако мальчик не испугался и не отступил, он поехал по городу разматывать цепочку, и таким вот образом добрался до меня.

Я его спросил:

— Твоя мать знает, чем ты занимаешься?

— Мама умерла, — довольно спокойно ответил он. — Вчера, во время родов.

Я сразу отупел. Вся моя непринуждённость и напускная игривость, за которой взрослые обычно прячут неумение общаться с детьми, дала сбой. Как же так? Почему, собственно, он сейчас СО МНОЙ, а не С НЕЙ…

— Там родственников куча, — объяснил мальчик. — Без меня обойдутся.

— А ребёнок, что с ребёнком? Она родила?

— Нет, мою сестру тоже не удалось спасти.

Тогда-то я и пригласил его к себе в квартиру.

Мы сидели на кухне, обедали. Втроём — я, моя дочка и он. Лёгкий шок, вызванный его словами (и тем, как просто он их произнёс), прошёл. У меня было чуть времени поговорить, и вдруг появилось желание узнать все до конца. Дочь вела себя на удивление пристойно — не лезла с глупостями, дала нам возможность обменяться скупыми мужскими фразами. Паренёк исправно отвечал на вопросы, а свои почему-то перестал задавать. Наверное, понял, что ошибся. Наверное, мечтал привести настоящего отца на похороны и переживал внутри себя неудачу.

Он явно надеялся, что здесь его поиски завершатся. Но, в самом деле, куда мне был второй ребёнок, да ещё такой, в высшей степени сомнительный? Мне вполне хватало одного, ей-богу. Конечно, при том беспорядочном образе жизни, который я позволял себе в пору молодости, можно было ожидать подобных сюрпризов. И все-таки изложенные мальчиком обстоятельства не давали никакого повода указывать пальцем именно на меня! Да, я жил когда-то на Васильевском острове. Но только не на 10-й, а на 8-й Линии, и не в доме 40 (куда послал его зверюга-отчим), а в 32-м… хотя, достаточно и того, что улица не совпала, верно?

Что касается его странной шутки про четыре пальца, то ситуация разъяснилась. Просто парень психанул (не у меня в гостях, а ещё тогда, три месяца назад) и потребовал от матери, чтобы она рассказала про отца. Ну, хоть что-нибудь! И она рассказала ему — будто бы этот человек лишён указательного пальца на каждой из рук. Плюс к тому им была случайно подслушана фразочка из разговора матери с какой-то из её подруг, когда те, сидя на кухне, трепались за жизнь. Подруга поинтересовалась (примерно такими словами): «И где ж теперь твой четырехпалый друг? Как он, что с ним?» Мать в ответ выругалась, и на том информация иссякла. Короче говоря, четыре пальца на руке — был один из признаков, по которым сирота надеялся распознать своего подлеца папашу. И грустно, и смешно. Досчитай от нуля до четырех — и твоя мечта сбудется…

Если честно, я не рискнул при дочери задавать по-настоящему важные вопросы. Маленькая стервочка обязательно доложила бы все моей жене, и вот тогда стали бы допрашивать уже меня. А я этого не люблю. Кто знает, что могло открыться, копни мы общими усилиями чуть глубже? Например, начни я выяснять точный возраст неожиданного гостя, дату его рождения и так далее. Впрочем, как звали его мать, я, само собой разумеется, выяснил первым делом — ещё на лестнице. К счастью, прозвучавшая фамилия ничего для меня не значила — ни её нынешняя, ни девичья. Эта женщина несколько раз была замужем, и полным списком фамилий мальчик, очевидно, не располагал. Имя также ничего мне не напомнило. Женские имена вообще имеют грустное свойство перепутываться — и те, которые мы обязаны помнить всегда, храня их в горячем сердце, и все прочие. Назойливые, но одинаково пустые женские имена присутствовали в моей стариковской голове всего лишь в качестве шума.

— Тебе надо мамину фотографию при себе иметь, — посоветовал я мальчику, — иначе ничего не добьёшься…

Или возьмём его отчество. Если я правильно разобрался в их семейной истории, то мальчик получил своё отчество от предыдущего отчима. Спрашивается, причём здесь я? Ни при чем. Почему же я тогда всполошился, что же меня так зацепило? Что заставило взять его с собой на работу и продолжить расспросы на улице?

Вероятно, упоминание о Васильевском острове.

И ещё — сложный многоступенчатый размен коммунальной квартиры.

Наконец, грехи молодости, от которых никуда было не спрятаться…

История моей жизни действительно содержала эпизод с решением квартирного вопроса и всеобщими переездами. Правда, случилось это не двенадцать лет назад, как сказал мальчик, а десять — в тот год, когда у меня родилась дочь. И в коммуналке я долгое время обретался, как раз на Васильевском острове, пусть даже по другому адресу. И статьи моих грешков, записанные в небесном кодексе, были из тех, что не имеют срока давности. Вот почему мы с гостем не могли так просто расстаться.

Уже одевшись, уже выползая из тепла в сентябрьскую слякоть, я вспомнил, что до сих пор не знаю его имени. Только отчество и фамилию. Нелепость.

— Тебя как зовут?

— Да ну… — обречённо махнул он рукой. — Теперь это не важно.

Глупейшее завершение разговора, единственным содержанием которого должна была стать взаимная откровенность!