Алеф, стр. 6
Так я заполнил свой ежедневник двумя месяцами странствий, порадовав и в то же время создав большие проблемы людям, которым предстояло стремительно все организовать. Я ловлю восторженный и уважительный взгляд своего агента и верной подруги и чувствую, что мой наставник, которого нет со мной рядом, знает, что я наконец взял на себя обязательства, хоть в тот момент, когда он мне об этом толковал, я его и не понял. Вечер выдался холодный, но я пешком возвращаюсь в гостиницу, чувствуя смятение, но и радость, конечно, тоже, сознавая, что назад уже не повернуть.
Этого я и хотел. Если верить в победу, ты победишь, поскольку победа поверит в тебя. Человеческая жизнь была бы неполной без толики безумия. Как сказал Ж., я должен отвоевать свое царство. Если сумею понять, что происходит в мире, я пойму, что происходит в моей душе.
В отеле мне сообщают, что жена тщетно пыталась до меня дозвониться и просит перезвонить ей как только смогу. Мне становится не по себе: она редко звонит, когда я в разъездах. Я тут же набираю ее номер. Мгновения между гудками кажутся мне вечностью.
Наконец она берет трубку.
– Вероника попала в серьезную аварию, но не беспокойся, ее жизни ничто не угрожает, – взволнованно говорит она.
Я спрашиваю, можно ли прямо сейчас позвонить Веронике, но жена отвечает, что нельзя: та все еще в больнице.
– Ты помнишь ясновидящего? – спрашивает жена.
Еще бы, конечно помню! Ведь он и мне сделал предсказание. Закончив разговор, я тут же набираю номер Моники. И спрашиваю, не запланирована ли у нас случайно поездка в Турцию.
– Ты даже не помнишь, чьи приглашения принял?
Да, не помню. Назначая все эти поездки, я пребывал в странной эйфории.
– Но надеюсь, ты помнишь о взятых на себя обязательствах. Если хочешь, у нас есть еще время все переиграть.
Я отвечаю, что с радостью выполню задуманное и что дело не в этом. Уже слишком поздно, чтобы рассказывать ей о ясновидящем, предсказаниях и Веронике. Я снова спрашиваю Монику, нет ли в нашем списке Турции.
– Нет, – отвечает Моника. – Турецкие издатели остановились в другом отеле. А иначе бы…
И мы от души смеемся.
Теперь я смогу спокойно заснуть.
Светильник для чужеземца
Позади почти два месяца странствий. Ко мне вернулась радость жизни, но каждую ночь я просыпаюсь с вопросом, буду ли ощущать ее, когда окажусь снова дома. Те ли действия я предпринимаю, чтобы дать китайскому бамбуку прорасти? Я побывал уже в семи странах, встретился со своими читателями, радовался этим встречам, забыв на время о своей депрессии, но что-то подсказывает мне, что царства я еще не вернул. Эти мои путешествия не слишком отличались от подобных поездок, предпринятых в прежние времена.
Мне остается посетить только Россию. А что потом? Брать на себя все новые обязательства, чтобы продолжить движение, или, остановившись, попытаться оценить полученные результаты?
На сегодняшний день ответа у меня нет. Я знаю лишь одно: жизнь без путеводной звезды – пустая жизнь. И не могу допустить, чтобы такое случилось со мной. Если понадобится, я готов продолжить странствия хоть до конца года.
Сейчас я в африканском городе Тунисе, столице одноименной страны. Встреча с читателями вот-вот начнется, и – хвала Господу! – зал полон. Двое местных интеллектуалов готовятся представить меня публике. Перед началом один из них показал мне текст своего выступления, с которым вполне можно уложиться в две минуты, а другой – пространную речь о моих книгах: на полчаса, не меньше.
Координатор деликатно объясняет последнему, что поскольку мероприятие будет длиться менее часа, для него не найдется достаточно времени, чтобы он мог прочесть всю свою речь от начала до конца. Я сочувствую, понимая, как нелегко далось автору это эссе, но координатор прав: я здесь для того, чтобы напрямую общаться с моими читателями. После непродолжительного спора автор речи заявляет, что больше не желает участвовать в нашем мероприятии, и уходит.
Встреча начинается. После краткого обмена приветствиями и благодарностями я сообщаю собравшимся, что приехал к ним не для того, чтобы что-то объяснять, и что в идеале наша встреча должна представлять собой не монолог, но свободную беседу.
Молодая женщина спрашивает меня о знаках, о которых я пишу в своих книгах. Какими они бывают? Я отвечаю, что знаки – это сугубо личное, это язык, который мы учимся распознавать всю свою жизнь, проходя через тяжкие испытания и совершая ошибки, пока не начинаем понимать, что Господь ведет нас по жизни. Еще один читатель предполагает, что в Тунис меня тоже привел знак. Не вдаваясь в детали, я признаю, что так оно и есть.
Разговор продолжается, время летит незаметно, и наконец приходится закругляться. Я наугад выбираю из шестисот участников встречи усатого мужчину средних лет и предлагаю ему задать последний вопрос.
– У меня нет вопросов, – говорит тот. – Я хочу только произнести имя.
Имя, которое он произносит, – Барбазан-Деба. Это маленькая часовня на краю света, за тысячу километров отсюда, та самая, куда я однажды пожертвовал иконку в благодарность за явленное чудо. Та самая часовня, где, отправляясь в паломничество, я просил заступничества Пресвятой Девы.
Я не знаю, что ему ответить. Вот что написал об этом один из тех, кто сидел рядом со мной на сцене:
Время как будто остановилось, и земля перестала вращаться. Случилось нечто непостижимое: я увидел слезы в ваших глазах и в глазах вашей дорогой жены, когда неизвестный читатель произнес название той часовни.
Вы вдруг утратили дар речи, и с вашего лица сошла улыбка. Ваши глаза наполнились слезами, которые робко дрожали на кончиках ресниц, словно извиняясь за то, что явились без спроса.
Даже у меня в тот момент перехватило дыхание. Я принялся искать глазами жену и дочь; я всегда так делаю в минуту смятения. Они были в зале, и они так же, как остальные, затаив дыхание, смотрели только на вас, взглядом посылая вам сочувствие и поддержку.
Я безмолвно просил Кристину о помощи, пытался понять, что происходит, как нарушить эту звенящую тишину. И увидел, что она тоже молча плачет вместе с вами, словно вы – две ноты одной симфонии, и словно ваши слезы струились заодно, хоть вы и сидели далеко друг от друга.
Несколько тягостных мгновений ничего не существовало: ни зала, ни публики, вообще ничего. Вы с вашей женой перенеслись туда, куда никто из нас не мог за вами последовать. С нами осталась лишь чистая радость бытия, нашедшая выход в молчании и слезах.
Слова – это слезы, излитые на бумагу. Слезы – это слова, которые не следует произносить. Без них радость утратила бы свое сияние, а печаль была бы бесконечной. И потому спасибо вам за ваши слезы.
Наверное, мне стоило сказать молодой женщине, задавшей вопрос о знаках, что это тоже был знак, утверждавший, что я нахожусь там, где должен быть, в нужное время в нужном месте, хоть и не понимаю, что меня туда привело.
Впрочем, полагаю, в этом не было нужды. Она наверняка и так все поняла [3].
Мы с женой, взявшись за руки, бродим по тунисскому базару, всего в пятнадцати километрах от развалин Карфагена, который в свое время осмелился бросить вызов могущественному Риму. Мы говорим о великом карфагенском полководце Ганнибале. Поскольку Рим и Карфаген разделяли несколько сотен километров водной глади, римляне ожидали, что сражение произойдет на море. Но Ганнибал со своим огромным войском пересек пустыню и Гибралтарский пролив, прошел Испанию и Галлию, переправился через Альпы вместе с боевыми слонами и атаковал римлян с севера, одержав одну из самых славных побед в мировой истории.
Ганнибал уничтожил всех, кто встал на его пути, и внезапно – по причинам, никому не известным, – остановился всего в шаге от Рима, так и не атаковав Вечный город. И из-за этой нерешительности много лет спустя Карфаген был стерт с лица земли огнем с римских кораблей.
3
Как только встреча закончилась, я подошел к человеку с усами. Его звали Кристиан Дхелемес. Позже мы несколько раз обменялись письмами по электронной почте, но больше ни разу не встречались. Кристиан умер 19 июля 2009 года во французском городе Тарбе.