Щенки и псы Войны, стр. 37

— Кто он теперь? Обрубок! Жалкий обрубок! Калека! Джон Сильвер, твою мать! — он зло засмеялся. — Мересьев, бля!

— И все из-за лысого козла, Басаева. Если б не полез этот мудак в Дагестан, не ковылял бы Свят сейчас на костылях по госпиталю. Не страдал бы от фантомной боли. И Пашка Никонов не сложил бы головушки в том бою. Свят, как сейчас помнит Пашкин последний взгляд, который он бросил на них, исчезая с Тимохиным за сараями. Это был безысходный потухший взгляд, взгляд обреченного на смерть.

Вновь глубоко затянувшись, Свят устало прикрыл глаза. Перед ним сверкал яркими огнями танцевальный зал. Звучала музыка. Гудела, хлопала разноцветная публика. Объявили пасодобль. Темпераментно вытанцовывали пары соперников. Маринка с обворожительной улыбкой Кармен в сверкающем облегающем платье стремительным «плащом» кружилась, вращалась, изгибалась перед ним, подчиняясь каждому его движению. Шассе вправо, шассе влево, фалловей виск, обратный фалловей, ля пассе… Высокоподнятая грудь, широкие опущенные плечи, наклоненная вперед голова. Он, то тореадор, то бык. Она же — его плащ. Бандерильяс, сюр плейс, фламенко тепс, плащ шассе… Вот мелькает ее гибкая талия, обнаженные спина и плечи, зеленые лучистые глаза…Аппель, твист поворот, атака, испанская линия…

— Где жестко фиксированная голова! Не вижу! — доносится до него сердитый голос Анны Петровны, их педагога по латиноамериканским танцам. — Фиксируй голову!

Сашенька, обеспокоенная долгим отсутствием Свята, отложила книгу и направилась на его поиски. Нашла она его на лестничной площадке, рядом с урной для окурков. Он сидел, неподвижно откинувшись спиной к стене, на сложенных крест на крест костылях. Сбоку от него под опущенной рукой по кафельной плитке расплылась темная лужа крови.

У перил, прижав ладони к заплаканному лицу, стояла перепуганная Сашенька. Над Святом склонились: дежурный хирург Елистратов и медсестра из соседнего отделения.

— Фиксируй голову!

Карай

Он родился во внутреннем дворике городского отделения милиции в вольере немецкой овчарки Герды. Он был последним из шести щенков, остальных разобрали. Никому не нравился, этот головастый, пузатый кутенок. Он целыми днями прыгал, неуклюже скакал вокруг своей матери, норовя ее укусить за морду, за лапы, за хвост.

К песочнице, где со щенком забавлялись пацаны, нетвердой шаркающей походкой подошел дядя Паша, алкаш со второго подъезда. Дядя Паша был специалистом широкого профиля, мастер на все руки: от сантехники до ремонта телевизоров. Если б не его нескончаемые пьянки, цены бы ему не было. Сегодня он был явно с большого бодуна. Нечесанный, небритый, с опухшей испитой физиономией, с дрожащими руками, в шлепанцах на босу ногу, с вечной беломориной в редких гнилых зубах. Он тяжело плюхнулся на скамейку у песочницы, где весело копошилась ребятня.

— Мухтар! Ко мне! — оживился он, увидев у них рычащего щенка, бестолково вертящего головой.

— Это не Мухтар! Это — Карай! Пограничная овчарка!

— Ну-ка, давайте его сюда, посмотрим, что за птица ваш пес! Васек, твоя, что ли?

— Ага, дядь Паш. Папа с работы привез.

— Ну-ка, что это у нас за Джульбарс такой выискался.

Мужик, зажав щенка между ног, бесцеремонно раскрыл тому пасть.

— Злой будет, кобелина, — изрек он вытерая пальцы о штанину.

— Почему, злой, дядь Паш? — ребята окружили алкаша.

— Почему, злой? — Дядя Паша вновь, засунул свои прокуренные пальцы в пасть собаке. — А вот глядите сюда, видете нёбо у него темное. Это верный признак, что будет злобным.

Караю не понравились: ни подвыпивший дядя Паша, ни его рыжие невкусные, грубые пальцы. Он жалобно тявкнул и, пятясь, попытался выскользнуть из тисков, в которые попал.

Через пару недель, когда мальчишке надоело ухаживать и убирать за щенком, Карая вернули обратно к матери. А спустя месяц щенка передали в местную воинскую часть.

Здесь было намного интереснее и веселее, чем в тесном вольере Герды или с мальчишками, которые его постоянно тискали. Первое время он терялся, не зная как себя вести с окружающими. Кругом стоял собачий гвалт, мат, требовательные приказы и строгие окрики кинологов. Проводник Карая, невысокий мешковатый Сэмен бесцеремонно хватал Карая за загривок, резко встряхивал и сердито рявкал: "Рядом!". Давая понять, кто тут хозяин. Если Карай куда-нибудь рвался или совал нос куда не следует, тут же получал от Сэмена нахлобучку по морде свернутой в тугую трубку газетой.

Карай старался слушаться угрюмого проводника и четко реагировать на все его грубые окрики и резкие рывки поводка.

— Карацупа, Карацупа, — громко неслось со всех сторон, когда их пара появлялась на площадке. Солдаты постоянно подкалывали над нескладным ленивым Семеном Коцерубой. Частенько по вечерам проводник появлялся в вольере поддатым. Он усаживался рядом с Караем, облокачиваясь спиной на сетку, прижимая к себе собачью голову, и тихо бормотал какую-то окалесицу, пока не засыпал.

Однажды утром Сэмен пришел черезчур веселый, с надраенными до блеска пуговицами и пряжкой, в «парадке». Что-то долго добрым голосом говорил Караю, как-то по-особому ласково гладил, трепал его загривок, торчащие уши. А потом ушел, часто оглядываясь назад и махая рукой, что никогда за ним не замечалось. Вечером еду овчарке принес не Сэмен, а проводник соседнего Байкала, мордастый грубый Шустов. Когда на следующий день вместо Коцерубы на очередную прогулку его вывел невысокий ласковый солдатик, которого все кликали Виталем, Карай почувствовал, что уже никогда не увидит Сэмена, своего рыжего неразговорчивого проводника. Время летело, Карай из суетливого беззаботного щенка превратился в рослого крепкого кобеля, в котором играла молодая мужская кровь. Он, теперь выходя на площадку, тут же давал всем кобелям, своим недругам, о себе знать злобным вызывающим лаем. Он уже с жадностью втягивал манящие и дурманящие его собачьи мозги запахи сук, которых в части было пять. Из которых он особо выделял черную с рыжими подпалинами на боках трехлетнюю немецкую овчарку Гоби. Чего только он перед ней не демонстрировал, пока Виталька Приданцев не ставил точку на его выкрутасах.

Проводником же Гоби был рядовой Мирошкин. Караю не нравился этот долговязый белобрысый солдат со светло-голубыми глазами в вечно громыхающих сапогах, который явно недолюбливал не только Карая, но и всех других кобелей, постоянно с громкими матюгами отгоняя их от суки Гоби. Однажды Караю даже досталось от него увесистой палкой по носу и сапогом в бок. Как Карай не огрызался, как злобно не рычал, Мирошкин на него абсолютно не обращал внимания. От кинолога противно пахло леденцами, которые тот постоянно сосал.

Но пришло его время поквитаться с ненавистным проводником, и он отомстил за все обиды. Случилось это на экзамене.

Попытки Витальки Приданцева сделать из Карая минно-розыскную собаку потерпели полную неудачу. Карай находил по едкому запаху тротила взрывное устройство, сжирал мясо и дальнейшее его уже абсолютно не интересовало. Виталька тщетно бился над тем, чтобы выработать у кобеля навыки поведения, необходимые собаке-саперу. Зигзагами при поиске взрывчатки Караю бегать не хотелось, а обнаружив мину, он сразу же раскапывал ее, вместо того, чтобы сесть и ждать вожатого. Он часто отвлекался на посторонние запахи и звуки. Не дай бог, ему увидеть издали какого-нибудь кобеля, он тут же забывал обо всем на свете и, сломя голову, рвался в драку. Особенно, его выводил из себя «кавказец», невозмутимый кобель Гуляш, который с независимым видом шествовал рядом со своим проводником на собачью площадку мимо его вольера. Как-то они не на шутку схватились друг с другом, когда зазевались кинологи. Только клочья густой шерсти летели от гордого с подстриженными ушами соперника, Караю тоже перепало не слабо, месяц припадал на заднюю лапу и зализывал рану на боку.

Командир взвода минно-розыскных собак старший прапорщик Коробков давно рукой махнул на него, пока не обнаружились скрытые способности овчарки. На экзамене по караульной службе Мирошкин, напялив «робу», попытался подойти к посту, охраняемому Караем. Карай, молча, наблюдал за приближающимся «нарушителем», вместо того, чтобы начать облаивать, он подпустил «нарушителя» поближе и намертво вцепился в рукав своего давнего недоброжелателя. Коробков, выхватив из кобуры «макаров», расстрелял всю обойму над головой собаки. Но, безрезультатно, Карай и ухом не повел, он абсолютно не реагировал на громкую пальбу. Между с вольером Герды, где родился он, и гаражом находился милицейский тир; и Карай настолько привык к выстрелам, что не обращал на них никакого внимания. После этого случая решили его дрессировать уже по другой программе, как подрывника и ликвидатора огневых точек.