Хроники Темных Времен (6 романов в одном томе) (ЛП), стр. 59
— А это еще одна причина, по которой пойти туда должен именно я! — загорелся Торак. — Моя мать родом из племени Благородного Оленя! Так что я им все-таки родственник, они должны будут меня выслушать!
Правда, матери своей Торак не знал: она умерла, едва он успел появиться на свет, а потому особой уверенности в собственных словах сейчас не испытывал.
Лицо Фин-Кединна слегка дрогнуло и снова окаменело; взяв в руки будущую рукоять ножа — кусок берцовой кости северного оленя с заранее проделанной в ней щелью, — он обмакнул заточенный осколок кремня в сосновую смолу и воткнул его в прорезь.
— А тебе не приходило в голову, — сказал он, — что Пожиратели Душ именно этого и добиваются? — Его синие глаза так пронзительно сверкнули, что Торак не выдержал и потупился. — Прошлой зимой, после твоего сражения с заколдованным медведем, я запретил всем говорить об этом случае с чужаками. Впрочем, тебе это известно.
Торак кивнул.
— И теперь единственное, что может быть известно Пожирателям Душ, это то, что кто-то из лесных жителей обладает волшебной силой.
Но они не знают, кто именно.
— Фин-Кединн помолчал. — Они не знают, кто это, Торак! Как не знают и того, какова природа этой силы. И никто из нас не знает.
Торак затаил дыхание. Фин-Кединн эхом повторил слова его умирающего отца:
— «Держись от людей подальше, Торак! Если они узнают, на что ты способен…»
А на ЧТО он способен? Некоторое время он был уверен, что отец имел в виду его способность разговаривать по-волчьи. Но из слов Фин-Кединна следовало, что это еще далеко не все.
— Даже сама эта болезнь, — продолжал меж тем вождь племени Ворона, — может быть просто ловушкой, способом выманить тебя, заставить раскрыться.
— Но даже если это и так, что я-то могу с этим поделать? — горестно воскликнул Торак. — Я должен помочь Ослаку! Не могу видеть, как он страдает!
Суровое лицо Фин-Кединна смягчилось.
— Да, я понимаю. Мне это тоже невыносимо тяжело.
Оба надолго замолчали. Фин-Кединн отколол и заточил еще несколько тонких пластинок кремня, а Торак задумчиво смотрел за реку. Солнце поднялось уже высоко, и вода ослепительно сверкала. Прищурившись, Торак заметил на том берегу цаплю, затем обратил внимание на ворона, подбиравшегося к вялившейся на стойках лососине.
Между тем нож был уже готов: примерно в локоть длиной, весь покрытый острыми зубцами, чем-то напоминавшими зубы росомахи. Фин-Кединн обмотал рукоять сильно расплющенным и ставшим совсем мягким сосновым корнем, чтобы руке было приятнее и удобнее держать оружие, и удовлетворенно заметил:
— Ну вот! А теперь покажи-ка мне твой нож.
Торак нахмурился:
— Что?
— Ты же слышал. Покажи мне твой нож.
Озадаченный этой странной просьбой, Торак вытащил из ножен отцовский нож и протянул его вождю.
Этот нож был очень красив: лезвие из голубой слюды имело форму вытянутого листка, а рукоять, сделанную из оленьего рога, отец обмотал для удобства лосиными жилами. По словам отца, голубое лезвие сделал мастер из племени Тюленя, к которому принадлежала мать отца. Это она подарила нож отцу Торака, когда тот достиг возраста настоящего мужчины: а уж рукоять он сделал сам, по своему вкусу. Перед смертью он отдал свой нож Тораку, и Торак очень им гордился.
Но Фин-Кединн, повертев отцовский нож в руках, покачал головой:
— Слишком тяжел для тебя. Это нож колдуна, и сделан он для проведения магических обрядов. — Он вернул нож Тораку, помолчал и прибавил: — Впрочем, он всегда слишком легкомысленно относился к подобным вещам.
Тораку страшно хотелось, чтобы Фин-Кединн сказал еще что-нибудь об отце, но он больше не прибавил ни слова. Критически осмотрев свой новый нож, Фин-Кединн провел по лезвию указательным пальцем, проверяя его остроту и балансировку. Нож был отличный.
Просто замечательный нож!
Вождь подбросил нож, ловко поймал его за лезвие и протянул Тораку:
— Возьми. Я его для тебя делал.
Потрясенный до глубины души, Торак не сразу решился принять столь ценный подарок.
Но Фин-Кединн одним движением руки остановил поток его благодарственных излияний и встал, тяжело опираясь на посох.
— Отныне, — сказал он сурово, — прячь подальше отцовский нож да и материн рожок с охрой тоже. А если тебя кто-нибудь спросит о родителях, ничего никому о них не расссказывай.
— Но я не понимаю… — начал было Торак и умолк, потому что Фин-Кединн, не слушая его, вдруг уставился на реку и замер как вкопанный.
Торак прикрыл глаза рукой от солнца, но оно все равно слепило так, что видно было плохо. Торак разглядел цаплю на том берегу и какое-то бревно, плывущее по самой середине реки вниз, к порогам.
В лагере вдруг пронзительно закричала какая-то женщина: ее жуткий вопль заглушил даже грохот порогов. Торак похолодел от ужаса.
От стоянки по тропе бежали мужчины и женщины.
У Торака перехватило дыхание.
Это вовсе не бревно плыло по реке к порогам.
Это был Ослак.
Глава шестая
Ослак не оставил себе путей к отступлению. Он перегрыз связывавшие его ремни, незаметно выскользнул из охраняемого жилища для больных, взобрался на Сторожевую Скалу и бросился с нее в реку.
Скорее всего, он умер сразу, ударившись о воду. Во всяком случае, Торак очень на это надеялся. Даже думать не хотелось о том, что Ослак, возможно, будет еще жив, когда достигнет порогов.
На стойбище царила мертвая тишина. Даже Ведна умолкла и стояла, застыв как изваяние, когда мужчины пронесли мимо нее на носилках тело Ослака. Носильщики старались не касаться мертвого руками, ибо это могло рассердить его души, которые все еще находились поблизости, а рисковать подобным образом было опасно.
Когда носилки опустили на землю возле жилища Ослака, колдунья Саеунн тут же села рядом и, надев на палец специальный кожаный наперсток, нанесла красной охрой на тело покойного Метки Смерти — они должны были помочь его душам остаться вместе во время путешествия в Иной Мир. А потом соплеменники отнесут тело Ослака в Лес и постараются сделать это как можно быстрее, чтобы не искушать его души соблазном остаться среди живых.
Фин-Кединн стоял чуть в стороне и лицо его казалось высеченным из гранита. Он никак не проявил своего горя, когда велел удвоить надзор за Верой, вынести из жилища Ослака все его имущество и бросить в костер. Но Торак видел, как нелегко ему дается это внешнее спокойствие. Ведь именно он, вождь племени, обещал Ослаку обеспечить его безопасность. И теперь, конечно же, станет казнить себя за то, что ему это не удалось.
Вина — страшное бремя.
Торак тоже чувствовал, как она камнем легла на его душу.
Нет, хватит бездействовать! Когда племя Ворона отправится в Лес провожать Ослака в последний путь, он, Торак, останется здесь — он ведь не член племени — и получит возможность уйти незамеченным. А потом попытается проникнуть в Сердце Леса и отыскать средство, способное исцелять от этой проклятой болезни.
Но сперва необходимо еще кое-что сделать.
Готовясь к похоронам, женщины принесли глину для нанесения особых меток. И пока все были заняты, Торак осторожно пробрался к подножию Сторожевой Скалы. Если его подозрения справедливы, если существо с лицом из листьев имеет какое-то отношение к смерти Ослака, то оно, возможно, оставило следы.
Обращенная к реке сторона Сторожевой Скалы была почти отвесной, зато с противоположной, восточной, стороны Скала напоминала просто довольно крутой холм. Здесь взобраться наверх можно было без особого труда, особенно если соблюдать известную осторожность. Земля у подножия была утрамбована множеством ног, как и тропа, ведущая на вершину по восточному склону. И все же, хорошенько приглядевшись, кое-какие следы на утоптанной земле Торак разобрать сумел.
Среди них были и отпечатки ног сухонькой Саеунн, вчера поднимавшейся на вершину, и следы собачьих лап, поперек которых виднелись отчетливые трехпалые птичьи «галочки»: собака бежала наверх, а ворон дразнил ее. И поверх всего этого виднелись отпечатки ног крупного мужчины — но только его пальцев и пяток. Ослак, видимо, торопился и взбирался на вершину Скалы бегом.