Хроники Темных Времен (6 романов в одном томе) (ЛП), стр. 279
Фин-Кединн повернулся к ней лицом:
— Неужели ты думаешь, что я оставил бы свое племя, если бы не был убежден, что это единственно возможный выход? Да я много дней только об этом и думал. И теперь совершенно уверен, что поступаю правильно.
— Но почему? И куда ты собираешься идти?
Вождь племени колебался. Потом все же сказал:
— Мне нужно найти того единственного, кто может помочь Тораку. И всем нам.
— Кто же это?
— Я не могу тебе этого сказать, Ренн.
Она так и вскинулась:
— Не можешь? Или не хочешь?
Он не ответил.
Ренн тихо вскрикнула и отвернулась от него. Все вдруг стало происходить как-то слишком быстро. Сперва Торак. Теперь Фин-Кединн.
Она почувствовала, как дядя взял ее за плечи и мягко повернул к себе. Она видела, как поблескивают снежинки на белом мехе его парки; видела серебристые нити в его темно-рыжей бороде.
— Ренн. Посмотри на меня.
Посмотри на меня
. Я действительно не могу тебе этого сказать. Потому что поклялся своими душами. Я поклялся, что никогда и никому этого не скажу.
*
Ледяные цветы расцвели на берегах реки Прыжок Лошади. На деревьях сверкал иней. Было, пожалуй, чересчур холодно для месяца Терна. И Ренн чувствовала, что это как-то неправильно.
Она догадывалась, что Торак, решив, что ей слишком опасно идти с ним, попытается отделаться и от Волка; а значит, сперва он непременно сходит попрощаться с Волком и его семейством. Чтобы сэкономить время, Ренн перешла речку вброд и стала быстро подниматься по более пологому южному берегу.
«Вряд ли, — думала она, — Торак шел тем же путем».
Во всяком случае, никаких его следов она пока не обнаружила.
Она была слишком встревожена, чтобы на него сердиться. Он уже целых три зимы прожил под бременем того, что предвещала ему судьба; и все последнее лето она сама видела и чувствовала, как нарастает в его душе ужас перед грядущим. Сам Торак никогда об этом не говорил, но порой, когда они сидели у огня или играли с волчатами, Ренн замечала, как напряженно смотрят его глаза, как он сурово стискивает зубы, и понимала: он думает о том, что ждет его впереди.
Ах, если б только он не был так уверен, что обязан непременно со всем справиться в одиночку!
Она так поздно покинула стоянку племени Ворона, что до логова Волка было еще далеко, когда ей уже пришлось задуматься о ночлеге. Сердясь на себя, она от отчаяния даже зубами скрипнула. Теперь Торак опережал ее уже на целый день пути, а по Лесу он ходил очень быстро.
И чтобы добраться
туда
, ему наверняка хватит и одного дня.
Глава четвертая
Торак напрасно потратил целое утро, пытаясь отыскать подходящее место, чтобы перебраться через речку. Чем выше по течению он продвигался, тем круче становился ее северный берег, и в итоге ему попросту пришлось повернуть обратно.
От этого он просто в отчаяние пришел: он же вырос в этих долинах, как же можно было так быстро их позабыть?
А еще ему страшно не хватало Волка. Они, конечно, расставались и раньше, но тогда все было иначе. Торак почти надеялся, что Волк все-таки решит отыскать его, и тогда снова знакомая серая тень мелькнет среди деревьев и бросится к нему.
За одну ночь Лес стал белым. Торак заметил на земле широкую полосу — это барсук, собрав папоротник, тащил его к себе в нору, устраивая постель для долгой зимней спячки; а кое-где виднелись пятна взрытой темной земли — это северный олень вскопал неглубокий снег копытом, добираясь до мха.
Но ту метку на тисовом дереве он увидел еще за десять шагов: она прямо-таки кричала.
Торак, правда, не был уверен, что до конца понял ее значение — возможно, там действительно была изображена гора и большая птица, летящая по направлению к этой горе, — но сердце подсказывало ему,
для чего
оставлена здесь эта метка.
«Я рядом,
— говорила ему Повелительница Филинов. —
Я жду тебя».
Торак даже зашипел от ярости. Знак Эостра вырубила так глубоко, что сильно повредила кору, и наружу выступил древесный сок. Казалось, причинив боль этому дереву, она угрожает и всему Лесу.
Поддавшись внезапному порыву, Торак вытряхнул на ладонь немного охры из материнского рожка и втер ее в рану, нанесенную тису. Вот так. Это особенный рожок, он сделан из рога Всемирного Духа, и, возможно, та охра, что в нем хранится, сумеет помочь тису заживить порезы.
И потом, этим Торак как бы выразил свое презрение к предупреждающим знакам Пожирательницы Душ:
пусть знает, что ему наплевать на ее угрозы!
Когда он двинулся дальше, то услышал, как вдали Темная Шерсть коротко, вопросительно пролаяла:
«Где… ты?»
— и как Волк еле слышно провыл в ответ:
«Я здесь!»
Впрочем, голоса их звучали спокойно и весело. И Торак сказал себе: «Я поступил правильно, что не взял Волка с собой».
И все-таки до чего же ему не хватало Волка!
*
Все светлое время Волк проспал, но как только пришла Тьма, он отправился на охоту. Когда он уходил, его подруга, Темная Шерсть, учила волчат избегать рогов зубра, отыскав где-то старый, сброшенный рог зверя. Она подбрасывала рог вверх, стараясь направить его острием к детенышам, а волчата кидались на него и, разумеется, больно стукались носами.
Пока Волк рысцой бежал по Лесу, он то и дело ловил запах легкой добычи, набивавшей себе брюхо последними орехами и грибами. Возле огромной ели, о которую северный олень чесал растущие у него на голове ветки, которые Большой Брат называл рогами, Волк остановился, поднялся на задние лапы и полизал оставленные оленем вкусные кровавые следы.
И все-таки покоя в душе у Волка не было.
Здорово подморозило, и земля у Волка под лапами была твердой как камень; казалось, даже деревья пробирает дрожь. И холод этот странным образом таил в себе опасность.
Волк чувствовал: Большой Бесхвостый что-то от него скрывает. Он сказал, что идет охотиться, но Волк сразу понял, что не дичь у него на уме. Странно, почему же Большой Брат не сказал ему прямо? Как он мог что-то скрывать от него, своего брата?
Но хуже всего было то, что во сне Волку явилась Та, Что С Каменным Лицом. И вокруг нее была какая-то жуткая шипящая Тьма, и страх схватил Волка за шкирку. Вой колдуньи вонзался ему в уши, точно осколки кости. И от нее исходил запах Недышащего. А ее ужасное, каменное лицо было совершенно неподвижным, и глаза казались черными дырами. Волк помнил, что в том сне он, увидев ее, угрожающе припал к земле, а она взяла да и сунула свою переднюю лапу в пасть Яркому Зверю, Который Больно Кусается…
а потом вытащила ее оттуда неповрежденной.
Когда Волк проснулся, Та, Что С Каменным Лицом уже исчезла. Но и сейчас, когда он уже шел по следу самца косули, пробираясь сквозь заросли кипрея, его не оставляла мысль:
не по этой ли причине
ушел куда-то Большой Брат? Не охотится ли он на эту, С Каменным Лицом?
Если это действительно так, то без Волка ему никак не обойтись. Но, с другой стороны, как может он, Волк, отправиться с Тораком, если должен заботиться о волчатах?
И, пытаясь схватить зубами и разгрызть эту сложную загадку, Волк вдруг почуял некий очень плохой запах. Запах Той, С Каменным Лицом, а еще — запах яростного желания убивать. И запах филина.
Вся шерсть у Волка встала дыбом.
И, совершенно позабыв о самце косули, он кинулся в погоню.
*
Было то самое опасное время суток, когда дневной свет сменяется вечерним; недаром сумерки лесные племена называют «временем злых духов».
Рип и Рек уже довольно давно проявляли беспокойство, но Торак никак не мог понять причину этого. Возможно, им, как и ему самому, не хватало общества Ренн и Волка. Или, может, так на них действовали холод и странное безветрие?
Тораку захотелось есть, и он решил ненадолго остановиться на утесе над рекой. Развел маленький костерок, сжевал ломтик вяленой конины. Берег и здесь был слишком крут, чтобы спускаться к реке, хотя Торак уже и так проделал в обратном направлении почти две трети ранее пройденного пути. Гордиться тут явно было нечем.