Тень Аламута, стр. 21
– Изыди, бес! – в ужасе отпрянул король. – Ты мертв, мертв! Казнили тебя, нечестивца!
– В Аквитанию, бестия! Уо-го-го!
Темнота вскипела криками. Боевые товарищи Балдуина лезли из стен проклятой церкви. Погибшие в пыточных казематах, задранные боевыми ягуарами, обезглавленные, посаженные на кол – призраки обступили короля.
– Мы здесь, мессир, здесь! Помнишь нас?.. Ты помнишь?..
Порванные рты. Пальцы с изломанными суставами, полуоторванными ногтями. Дыры на месте выдранных рук, ушей, гениталий. И шрамы, шрамы, шрамы.
– А меня?.. Меня помнишь, король?.. Я сражался во славу Иерусалима!
– Я погиб за тебя! И я!.. И я!..
– Простите меня, – шептал крестоносец, закрывая лицо руками. – Простите! Я не смог вас спасти…
…Летом прошлого года счастье улыбнулось королю. Армяне подняли в Хартабрате бунт, и крепость-тюрьма перешла во власть пленников. В городе хранилась казна Балака, упускать такой куш было грешно. Посовещавшись, крестоносцы отправили графа Жослена за помощью. Кутерьма дал обет не мыться, не пить вина и не есть мяса, пока не спасет короля. Всё казалось так просто и легко. Привести войска, удержать золотой город… У сарацин не было ни одного шанса помешать франкам.
Эмир Гора совершил невозможное. Он привел своих туркмен к Хартабрату с воистину сверхъестественной быстротой. После яростного штурма, когда под стенами легла чуть ли не половина войска, город сдался. Все рыцари-бунтовщики пошли на пир крови. Эмир помиловал лишь троих: короля, его племянника Танкреда и Галерана.
Жадность… Сундуки с казной отправились в Халеб. Короля везли следом – словно некое злое колдовство не давало ему расстаться с погибельным золотом.
Ни один из рыцарей, чьи призраки являлись по ночам, в то решающее утро не отказался от проклятых денег.
Едва заметно качнулись занавеси на окне, заскрипело дерево. Король сидел на тюфяке, держась за грудь. Казалось, убери руки – и сердце улетит в окно испуганной перепелкой.
– Простите меня! – шептал он. – Пожалуйста…
Косая тень легла на стену. Балдуин оглянулся. У столика с фруктами и дичью стоял человек в потрепанном халате. Он жадно схватил куропатку и впился в нее зубами.
Король подскочил:
– Ты, Габриэль?!
– Тс-с-с! Тихо, Ваше Величество, – гость прижал палец к губам.
– Но ты… ты же не приходишь по ночам… Зачем же…
– Именно поэтому я пришел сейчас, Ваше Величество. Молчите, умоляю! Мне будет очень неприятно умереть во второй раз.
ГРЕХОПАДЕНИЕ МЕЛИСАНДЫ
Холодный апрельский ветер путался в чердачных щелях. Скрипела полуоторванная ставня. За окном орали изнывающие от любви коты.
Вечер спускался на Иерусалим. Мелисанда и Гуго сидели на захламленном чердаке, кутаясь в пыльное, битое молью одеяло. У ног девушки стояла укрытая полотном корзинка.
– Как д-думаешь, – стуча зубами от холода, спросила Мелисанда, – Гранье де Бюра на м-мечах побил б-бы?
– Не-а. То есть на копьях побил бы. Наверное. Но на мечах Гильом лучший. А ты чего дрожишь?
– 3-замерзла.
Мальчишка посопел, подумал немного. Потом придвинулся и неловко обнял принцессу. Мелисанда вздохнула с облегчением: наконец-то догадался!
Сердце Гуго оглушительно колотилось под тонкой рубашкой. Ладонь, лежавшая на щиколотке Мелис намокла. Мальчишка украдкой вытер пальцы о рубаху. Лицо у него было торжественное и немного хмурое.
– Хочешь яблоко? – предложила принцесса.
– Хочу.
Мелисанда порылась в корзинке, достала. Гуго потер яблоко о рукав и меланхолично захрустел. Желтые, чуть подвявшие плоды нисколько не напоминали те, которыми Ева соблазнила Адама. Но лиха ли беда начало?
Встречались принцесса и оруженосец вот уже несколько месяцев. Происходило это совершенно целомудренно, что казалось невероятным при дворе королевы Морафии. Еще невероятнее было то, что об их встречах никто не знал. Ни служанки, ни повара, ни садовники. С самого детства принцесса привыкла жить диким зверьком: тайники, темные переходы, скрытые тропки… Сейчас ее детские умения оказались как нельзя кстати.
– А сир Гильом в Триполи собирается, – уныло сообщил Гуго. – И я с ним.
– Точно? Счастливый ты. Дай укусить.
Мелисанда потянулась к яблоку. При этом она словно невзначай передвинула руку Гуго вверх по ноге, и пальцы юноши скользнули под край одеяла. У оруженосца перехватило дыхание.
– У меня еще виноград есть. Будешь?
– Ага. – В лице Гуго застыло выражение трепетного счастья. Он молил бога лишь об одном: чтобы всё это не оказалось в конце концов сном.
А принцесса была расстроена. И в самом деле: Гранье насмехается, мать спит с кем попало, отец в плену… Жизнь казалась бессмысленной, как пучки трав, свисающие с потолка. Высушены до хруста, и не поймешь, что есть что.
А еще в Мелисандиной спальне в сандаловой шкатулке давным-давно лежал флакончик с зельем. Его когда-то подарила румийская принцесса – горбоносая смуглянка с озорными глазами. Три капли на бокал воды, сказала она. Три капли, и можно хоть с кем. Ну сама понимаешь… Всё это. То, о чем с таким ужасом говорит Сатэ. Да и то не говорит толком – намекает.
Мелисанда тогда не поняла подружку. А сейчас ей стало ужасно интересно. Румийцы – они ведь хитрые. Много тайн знают. У принцессы любовников – что виноградин в грозди. И по сей день заезжие менестрели, хихикая, рассказывают пикантные истории. А она чем хуже?
Мелисанда отщипнула от грозди веточку, протянула Гуго:
– Угощайся. Как будущая королева тебе приказываю.
– М-м! Вкуснотища! – Оруженосец облизал губы. – А где взяла? Не сезон ведь.
– Матери купцы из страны мавров привезли. А я сжосленила.
– Это как? – Ладонь юноши робко передвинулась к бедру. Мелисанда придержала торопыгу. Рано еще.
– Там на кухне котел с похлебкой, – объяснила она. – Кипит, бурлит. Я его дерг – и на пол! А пока поварята бегали, вытирали – виноград тю-тю. Как у графа Кутерьмы.
Они рассмеялись. Жослен воевал в своей неподражаемой манере. Он не столько захватывал земли, сколько портил и ломал. Сарацины о нем так и говорили: возьмет деревни на фельс, а полей повытопчет на динар.
Гроздь на глазах таяла, превращаясь в растрепанную кисточку. Мелисанда кормила оруженосца, временами выхватывая ягоду за миг до того, как та попадала в рот. Тогда Гуго обижался – по-мальчишески бурно и бестолково. В этом было свое особенное очарование.
– Когда вы уезжаете?
– Завтра. Думаешь, почему я смог улизнуть от сира Гильома? Он там… ну сама знаешь…
– Ясно. Знаю.
Мелисанда помрачнела. Ясно, что коннетабль у королевы. Последние часы перед поездкой, шуры-муры, трали-вали… «Ах, сударыня, меня ведь могут убить! Как тяжела рыцарская доля! И позвольте перед смерррртельно опасной кампанией вкусить, так сказать, женской любви и ласки». А мамаша ему: извольте, вкусите, сир Гильомчик!
У, шалава! Козья морда!
Хорошо хоть, Гуго не такой. На жалость не давит. Или такой?.. Принцесса украдкой покосилась на оруженосца. Мальчишка выглядел воинственно и рассказывать о «тяжелой рыцарской доле» не собирался.
Еще бы! Какая там доля! У него впереди графство Триполитанское. А потом Антиохия. Коннетабль по всем землям проедет, чтобы войска собрать. Им, чтобы Тир захватить, нужны тысячи рыцарей.
А отец в Халебе томится. Предатели!
Мелисанда пнула корзинку. Яблоки покатились по полу. Она оттолкнула Гуго и вскочила на колени.
– Ты чего? – недоуменно захлопал ресницами оруженосец. – Эй, Мелис?..
– Я с вами поеду. Слышишь?! Поеду!
– С оливы рухнула, Мелька? Ты же девчонка!
– Я парнем переоденусь. Буду за конями ходить – я умею. А ты меня не выдашь.
– Не выдам! Ей-крест, не выдам! Только…
– Вот и ладно. А теперь ничего не говори.
Путаясь в складках, торопясь и дергая ткань, Мелисанда через голову сбросила блио. Схватила руку Гуго и прижала к сердцу.
– Чувствуешь? Да? – Мальчишка сглотнул слюну: