Тень Аламута, стр. 19
НАКЛАДНОЙ ВНУК ГАБРИЭЛЯ
– Деда, деда! Ну, деда же! Вставай!
Габриэль вздохнул и перевернулся на другой бок. Грязное одеяло елозило по неструганым доскам. Горбыль прокатывался по ребрам, и тонкий тюфяк не мог от этого защитить. Угол ассасина отделялся от остальной комнаты занавесью, но для постреленка это не было преградой.
– Деда! Яплыгнул через велевочку сто лаз!
– Ай, Гасан, – женский голос, – дедушка устал. Дай почтенному Джебраил-аге поспать.
– Холосо, мамочка. Деда, ты спишь?
И как это Аллах дозволяет существовать маленьким паршивцам с писклявыми голосами? Никакого покоя от них. А вечером предстоит дело.
Важное дело. Королевское.
Вот уже две недели пронырливый ассасин жил в Халебе – в городе, где томился пленный франкский король. Не так давно эмир Балак выгнал всех проповедников из Халеба, что здорово осложнило жизнь Габриэлю.
Приходилось жить под чужой личиной. Халат не по росту путался в ногах. Щеки чесались от накладной бороды. Но куда хуже бороды была семья: фальшивый сын, поддельная невестка и накладной внук. Борода всего лишь раздражала кожу, семья же требовала следования законам и установлениям. А внук еще и хотел, чтобы его любили.
– Джебаил-ага! Мой деда самый лучший! – Постреленок прижался щекой к руке «деда» и притих. Прогнать его не хватило духу. В неустроенной жизни сектантов ребенку не нашлось места. Родителей больше занимали рассуждения о духовном наставничестве, чем забота о маленьком Гасане. Габриэль ему сочувствовал, но не настолько, чтобы постоянно с ним возиться. Хотя…
– Ну ладно. Сдаюсь. Иди сюда, маленький мерзавец, – проворчал ассасин. – Я тебя поглажу.
Ребенок завозился, устраиваясь поудобнее, засипел. На вид ему было около пяти. Габриэль подозревал, что на самом деле мальчуган старше, просто его забывают кормить.
– А что внучок принес дедушке? Пусть внучек скажет Джебраил-аге.
Гасан устроился на лавке и принялся раскладывать свои богатства: крохотные бусики, глиняная свистулька, замызганный кожаный ремешок, пучок петушиных перьев.
– Вот это, Джебаил-ага, – рассказывал он, – я отоблал у маленькой Макалим. И волчок тоже.
– Она плакала?
– В тли лучья. А я ей еще пендаля дал!
– Хороший мальчик. – Заскорузлая рука ассасина растрепала волосы ребенка. – А это что?
– Пелышки. Я петушка залезал, Джебаил-ага!
– Молодец! Вот тебе десять фельсов.
Гасан шмыгнул носом, подбирая сопли. Глазенки его светились обожанием.
– Деда Джебаил! А я, когда выласту, тоже буду ассасином? Как дедушка?
– Да, Гасан. Как твой великий дедушка.
– И имамом?!
– Нет, Гасан. Имамом ты не станешь. У нынешнего дедушки-имама свои вну… хм! кхе-кхе! – Габриэлю припомнился Старец Горы. Сыновей у проходимца не осталось, внуков тоже. – А почему бы и нет? Будешь и имамом. Обещаю.
Из кухни доносилось звяканье котелков. Ароматный мясной дух разносился по дому. Фатима, мать постреленка, готовила куриную лапшу. Хоть какая-то польза от сопливца… Покушение на соседского петуха было задумано позавчера. До этого юный убийца тренировался на ящерицах, рыбках и комнатных цветах. Габриэль всё больше уверялся, что у мальчишки талант.
– Но ведь у нас есть имам, деда! Дедушка Гасан-ага.
– А ты будешь Гасаном Вторым. Но позже, позже… Когда вырастешь. Что у тебя еще есть?
– Свистулька. Я ее в лавке взял, как вы сказали. А злой дядя Юсуф меня побить глозился!
– Плохой дядя. Мы его зарежем. Потом. А не видел ли ты рядом с лавкой ослика?
– Видел, дедушка Джебаил. Такой глустный белым ослик. Со смешным челным пятнышком воклуг глаза.
– Очень хорошо. Вот тебе, маленький паршивец, острый перчик. Вот тебе палочка. Завтра подойдешь к ослику, вывернешь перчик наизнанку и пилочкой засунешь ему под хвостик.
– Ай, дедушка! А ослику не будет больно? Он такой глустный.
– Клянусь Аллахом, он очень развеселится! Когда злой Юсуф станет ловить веселого ослика, все свистульки в лавке станут тебе дозволены.
– Ой, деда!
– Вытри нос. Взамен принеси старому уважаемому Джебраил-аге побольше денежек из лавки. А это что?
– Это лемешок. А Лашид с соседской улицы меня побить глозился.
– На тебе каменюку. В следующий раз будет грозиться, подойди и дай ему по голове.
– Спасибо, Джебаил-ага! А ты покатаешь меня ни лосадке?
– Да. Но помни: это будет ассасинская лошадка. Очень страшная и злая.
– Ула-а! На лосадке!
– Потом, потом… – охладил его пыл Габриель. – Теперь иди и спроси у мамы, когда эта нерасторопная корова наконец накормит знаменитого дедушку Джебраила. Это тебе ассасинское задание.
– Слусаю и повинуюсь, любимый деда.
Затопали маленькие ножки. Послышался звук затрещин и рев. Габриэль удовлетворенно кивнул. Воин ислама должен уметь терпеть боль. Должен повиноваться, не рассуждая.
– Джебраил-ага, – донесся голос Фатимы. – Идите есть!
– Благодарствую, дочка.
Кряхтя, Габриэль поднялся с лавки. Время, предназначенное для отдыха, пришлось потратить на мальчонку. Ну ничего: с пользой, всё с пользой…
Весьма натурально подволакивая ноги, ассасин поплелся на запах лапши. Он чувствовал себя стариком. И дело не в притворстве, которое стало второй его натурой, в хромоте и фальшивой бороде (с ней Габриэль не расставался даже в доме). Почести, которые ему оказывали, предназначались старшему.
Главе дома.
А своего дома у него нет. И вряд ли когда-нибудь появится. Как леопарда ни приручай, он не променяет чащу на сытость и покой человеческого жилища, хоть и будет мечтать о тепле холодными дождливыми ночами.
– Кушайте, Джебраил-ага. Кушайте!
Перед Габриэлем появилась дымящаяся миска с лапшой. От умопомрачительного запаха трав и куриного мяса во рту собралась голодная слюна. Пробормотав нечто, долженствующее заменить молитву, ассасин отломил кусок лепешки. Словно по сигналу, остальные домочадцы потянули к хлебу руки, а маленький Гасан получил очередную затрещину.
Некоторое время не было слышно ничего, кроме чавканья. Жили хозяева дома нищенски. Юсу, отец постреленка, трудился водоносом, Фатима за гроши ухаживала за какой-то старухой. Перебивались с хлеба на курагу, что называется. Габриэль припомнил сплетни дамасских болтунов. «Исмаилиты богаты! С жиру трескаются!» Вот тебе и богаты… Хотя лично он, Габриэль, богат. Тут уж не поспоришь.
– Сиди смирно! Не вертись! – прикрикнул на сына Юсуф.
– А дедушка Джебаил сказал, что я тозе стану ассасином, – заявил малыш. – Буду убивать фланкских кололей.
– Королей убивают только те мальчики, которые себя хорошо ведут, – безапелляционно заявила Фатима. – Таким, как ты, достаются захудалые бароны. И нищие эмиры.
Глазенки Гасана подозрительно заблестели. Он шмыгнул носом.
– Ничего, Фатима-хатум, – поспешил заверить Габриэль – Из паршивца выйдет толк. После всего, что у нас с ним было, он науку усвоит. Еще бы к хорошему учителю мальца отдать. Дурь детскую повыбить, бестолковщину. Смеется он у вас много. Пусть хадисы Пророка (да благословит его Аллах и приветствует!) станут ему дозволены и навязаны.
– О Джебраил-ага, – воскликнула Фатима, – вы так добры и щедры! Вы столько делаете для него! Аллаха молю, чтобы подсказал, как благодарить вас.
– За этим дело не станет. Всевышний – велик и славен – явит вам путь. Я же должен идти. Вернусь поздно.
– Будем ждать, Джебраил-ага.
– Вот деньги. Пусть пустыня вашего стола украсится саксаулом горшков и оазисами блюд с едой.
После сытной еды (а Габриэль умял две миски лапши и полдюжины пирожков с зеленью) идти никуда не хотелось. С неба припекало, воздух застыл горячей нугой. В последнее время Халеб утомлял Габриэля, словно бестолковая наложница.
И, главное, хоть бы одно лицо попалось среди прохожих! Сплошь хари да рожи… Носатые, рябые, кривоногие – халебцы казались Габриэлю порождениями Джаханнама. Словно заккум пророс на улицах раскаленного города, разбросав повсюду свои плоды. Несмотря на набитый живот, Габриэлю страшно захотелось откусить кусочек от чьей-нибудь головы: узнать, чем питаются грешники.