Род Волка, стр. 48
Стон и мерзкий хруст ломаемых ребер.
Палицы вновь подняты и…
Ноги вожака задергались в судорогах, но быстро затихли. Бывшие соратники «месили» его секунд пять-шесть – не больше. Этого вполне хватило, чтобы превратить здорового, сильного и даже по-своему красивого человека в кровавое месиво. Впечатление было такое, что они стремились не просто его прикончить, а именно превратить в ничто. Шок растянул время, и Семен рассмотрел процедуру во всем ее безобразии: быстрыми и точными ударами были переломаны все крупные кости, и в последнюю очередь удары обрушились на голову – ее просто размазали по земле.
Семен поднял посох и хотел шагнуть к ним со словами типа: «Вы что же творите, ребята?!», но не успел. Четверо прекратили избиение и уставились на Семена, которого охватила даже не ярость, а какое-то дикое негодование: он-то старался, лишний раз рисковал жизнью, чтобы оставить в живых этого дурака, а они взяли и добили! В четыре дубины, вот просто так, взяли и добили, сволочи!
Перекидывая посох из руки в руку, он двинулся на хьюггов. При этом Семен орал по-русски, используя исключительно нормативную лексику, пытаясь высказать этим парням все, что он о них думает.
Позже он много раз пробовал осмыслить последующие события и каждый раз приходил к выводу, что сам во всем виноват: перестарался, забыв о своих новых ментальных способностях.
Увидев Семена, рассекающего воздух палкой во всех направлениях и при этом дико что-то кричащего, хьюгги отреагировали странно. Они вновь переглянулись, бросили свои палицы, повернулись к нему спиной и… подняли свои задние «фартуки».
Семен остановился как вкопанный: на него смотрели четыре волосатых мужских задницы. Что такое?!
Он перевел дух и попытался окучить мысли: «Они что тут, все гомики?! А говорят, что это половое извращение изобретено цивилизацией! Или они поняли мой мат слишком буквально?! Ч-черт побери… Нет, не то! Думай, Сема, думай… Ага, есть, вспомнил!
Гомосексуализм совсем не позднее изобретение. Он довольно широко распространен и в животном мире, например среди приматов. Принятие самцом вот такой позы совсем не обязательно является приглашением к половой близости, а в первую очередь означает признание над собой власти другого самца. Это же у них поведенческий атавизм!»
– А, сволочи!! – вновь заорал Семен. – Пошли вон! Чтобы я вас здесь больше не видел!!!
Одному он врезал посохом по ягодицам (вполсилы, конечно), другому дал пинка… В общем, палкой и матом он гнал их до самого леса. Они, впрочем, и не сопротивлялись. Потом он вернулся к шалашу и, чтобы сразу покончить со всеми неприятными делами, отволок тело вожака к берегу и спихнул в реку. Течение было слабым, и труп остался на месте. Пришлось раздеваться, лезть в воду и буксировать его на середину русла. Заодно и помылся…
Аттуайр, похоже, с победой поздравлять Семена не собирался. С грустным и отрешенным видом он сидел возле шалаша.
– Видел, как я их? – без особой надежды на похвалу спросил Семен. – Надеюсь, больше не сунутся!
– Не надейся, Семхон, – покачал головой туземец. – Никуда ты не денешься. Теперь они, наверное, будут охотиться за тобой.
– Так что же, надо было их всех прикончить?!
– Ну, к чему такая жестокость? Можно было бы сломать им руки и ноги. Тогда они умирали бы долго. Жители Верхнего и Нижнего мира любят смотреть…
– Да пошел ты со своими мирами! Другое дело, что они расскажут о нас своим, – надо отсюда сматываться!
– Ну и что? – удивился Атту. – Уходить-то зачем?
– Это ты считаешь себя уже мертвым и смерти не боишься! А я вот… Впрочем, черт с тобой: пускай я тоже не очень живой, но получить дубиной по башке не хочу – больно это.
– Конечно, – согласился туземец, – это не очень приятно. Меня самого сколько раз били. Только я думаю, что теперь тут самое безопасное место. Хьюгги, даже если начнут за тобой охоту, здесь не нападут – это для них теперь нехороший берег.
– Это еще почему?
– Откуда же я знаю? Дикари…
– Хорошо, допустим. А почему они должны охотиться за мной? Чтобы отомстить?
– Нет, ты точно как маленький, Семхон! За тобой когда-нибудь гонялся олень или бизон, чтобы отомстить (взять смерть за смерть) за убитого сородича? Так и эти…
– Тогда зачем?!
– Ну, не знаю… У них свои дела. Людям они неинтересны, лишь бы этих хьюггов было поменьше!
Глава 9
– Пора мне пойти погулять в степь, Атту. Посмотреть на здешних мамонтов…
– Бесполезно это, – вздохнул туземец. – Мне все равно не стать вновь воином. Если только ребенком.
– Это еще почему? – забеспокоился Семен, предчувствуя новые проблемы.
– Понимаешь, нас же только двое, и оба мы мертвые. Кто вернет мне мое мужское Имя? Кто скажет его мне?
– Ну, допустим, я скажу.
– Но ты же мертвый, как и я. Это должен сделать живой взрослый человек, желательно шаман или старейшина.
– Послушай, Атту! В конце концов, ты же свое Имя знаешь – бери и владей!
– Как же я возьму, если никто мне его не даст, не скажет? Это же не камень и не палка, которую можно поднять с земли. Это же слово!
– Та-ак, – Семен лихорадочно соображал, – значит, слово можно взять или принять, только если его кто-то произнесет?
– Конечно! А что, бывают другие способы?
– М-м-м… То есть если бы слово – твое Имя – лежало бы вот тут на пеньке, то ты бы его взял и был бы вполне доволен, да?
– Ты смеешься надо мной, Семхон! – почти обиделся Атту. – Разве такое возможно?
– А почему нет? – сказал Семен и тихо запел по-русски: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!..» Он почти придумал выход, осталось только выяснить, как у туземца обстоит дело с абстрактным мышлением.
– Это что, новое заклинание? – слегка оробел Атту. – Ты знаешь, Семхон, я бы, пожалуй, не стал говорить тебе свое Имя. Все-таки ты умирал человеком другого Племени – как бы чего не вышло.
– И не говори – не больно-то и хотелось!
– А как же тогда…
– А вот так! Объясняю на пальцах. Ты нарисуешь, изобразишь, покажешь свое Имя на чем-нибудь: на камне, на деревяшке, на глине – на чем хочешь. А потом просто возьмешь его!
– Но я не смогу! Я никогда даже не слышал о такой магии!
– Это не значит, что ее не существует! Лучше скажи: сможешь ли ты принять нарисованное Имя? Взять в руки, повесить на шею, сунуть за пояс, а?
– Это было бы просто замечательно, Семхон, но… Я такое даже представить не могу. В нашем Роду есть Художник, и нам все завидуют. Он может нарисовать бизона, оленя, медведя, мамонта, даже рыбу или кузнечика, но Имя…
– Я же сказал тебе, Атту: ты нарисуешь его сам, а я даже не узнаю, как оно звучит.
– Но…
– Хватит! Лучше слушай меня. Скажи мне любое слово, обозначающее что-нибудь.
– Ну… «вода».
– Годится! Из каких звуков оно состоит?
– Во-да!
– Правильно! – Семен поднял две плоских гальки и подал их туземцу. – А теперь возьми уголек и на одном камне нарисуй знак звука «во», а на другом – знак звука «да».
– Но я не знаю таких знаков!
– Так придумай! Ну, например, один обозначь кружочком, а другой крестиком – это неважно, главное, чтобы ты запомнил.
Атту наморщил лоб, подумал и нарисовал кружочек и крестик:
– Вот это «да», а это – «во».
– Молодец, а теперь клади их рядом на бревно. Тычь пальцем и произноси звуки, которые ты обозначил.
– Да-во.
– Это что значит?
– Ничего…
– Тогда поменяй их местами!
– Во-да… Получилось! Получилось, Семхон!!
– Вижу! Бери теперь другое слово, дели на звуки и придумывай, как их обозначить.
– Еда. Е-да. «Е» будет вот так. – Атту изобразил на новом камне загогулину и на некоторое время задумался. – А «да» уже есть! Вот оно!
– Правильно! Теперь возьми какое-нибудь длинное слово…
Через полчаса Семен понял, что уже больше не нужен и только мешает. Он, конечно, слегка обманул туземца, обозвав слоги звуками, но заморачиваться с буквами ему не хотелось. Да и не собирался он обучать грамоте местное население – для письменности оно должно созреть, почувствовать в ней необходимость.